Неточные совпадения
Когда
я принес манишку Карлу Иванычу, она уже была не нужна ему: он надел другую и, перегнувшись перед маленьким зеркальцем, которое стояло на столе, держался обеими руками за пышный бант своего галстука и
пробовал, свободно ли входит в него и обратно его гладко выбритый подбородок. Обдернув
со всех сторон наши платья и попросив Николая сделать для него то же самое, он повел нас к бабушке.
Мне смешно вспомнить, как сильно пахло от нас троих помадой в то время, как мы стали спускаться по лестнице.
— Нет! — крикнул Дронов. — Честному человеку — не предложат! Тебе — предлагали? Ага! То-то! Нет, он знал, с кем говорит, когда говорил
со мной, негодяй! Он почувствовал: человек обозлен, ну и…
попробовал. Поторопился, дурак!
Я, может быть, сам предложил бы…
— Не напоминай, не тревожь прошлого: не воротишь! — говорил Обломов с мыслью на лице, с полным сознанием рассудка и воли. — Что ты хочешь делать
со мной? С тем миром, куда ты влечешь
меня,
я распался навсегда; ты не спаяешь, не составишь две разорванные половины.
Я прирос к этой яме больным местом:
попробуй оторвать — будет смерть.
«
Пробовал, — сказал
я, — без пользы, даже
со вредом и для себя, и для мебели.
«Отошлите это в ученое общество, в академию, — говорите вы, — а беседуя с людьми всякого образования, пишите иначе. Давайте нам чудес, поэзии, огня, жизни и красок!» Чудес, поэзии!
Я сказал, что их нет, этих чудес: путешествия утратили чудесный характер.
Я не сражался
со львами и тиграми, не
пробовал человеческого мяса. Все подходит под какой-то прозаический уровень.
— Видишь, — сказал Парфений, вставая и потягиваясь, — прыткий какой, тебе все еще мало Перми-то, не укатали крутые горы. Что,
я разве говорю, что запрещаю? Венчайся себе, пожалуй, противузаконного ничего нет; но лучше бы было семейно да кротко. Пришлите-ка ко
мне вашего попа, уломаю его как-нибудь; ну, только одно помните: без документов
со стороны невесты и не
пробуйте. Так «ни тюрьма, ни ссылка» — ишь какие нынче, подумаешь, люди стали! Ну, господь с вами, в добрый час, а с княгиней-то вы
меня поссорите.
— Друг мой! — воскликнул Вихров. — Пока пройдет, еще неизвестно, что
со мной будет;
я пробовал провинцию и чуть не спился там…
Ехать было недолго, к Торговому мосту. Первую минуту мы молчали.
Я все думал: как-то он
со мной заговорит?
Мне казалось, что он будет
меня пробовать, ощупывать, выпытывать. Но он заговорил без всяких изворотов и прямо приступил к делу.
— Впрочем, вот газеты, — торопливо схватила Лиза
со стула приготовленную и перевязанную пачку газет, —
я здесь
попробовала на выбор отметить факты, подбор сделать и нумера поставила… вы увидите.
Обедают не вместе, а как попало, кто раньше пришел; да и кухня не вместила бы всех разом.
Я попробовал щей, но с непривычки не мог их есть и заварил себе чаю. Мы уселись на конце стола.
Со мной был один товарищ, так же, как и
я, из дворян. [
Со мной был один товарищ, так же, как и
я, из дворян. — Это был сосланный вместе с Достоевским в Омск на четыре года поэт-петрашевец С. Ф. Дуров (1816–1869).]
Воровать
я — верно —
пробовал, только — неутешно вышло: затеял
я у купца коня свести
со двора, ну — не сумел, поймали, начали, конешное дело, бить, били-били — в полицию оттащили.
Я было приподнял фуражку и
попробовал со всевозможною приятностью заметить, как неприятны иногда бывают задержки в дороге; но толстяк окинул
меня как-то нехотя недовольным и брюзгливым взглядом с головы до сапог, что-то проворчал себе под нос и тяжело поворотился ко
мне всей поясницей.
— Пан-ымаешь, вниз головой
со скалы, в кусты нырнул, загремел по камням, сам, сам слышал…
Меня за него чуть под суд не отдали… Приказано было
мне достать его живым или мертвым… Мы и мертвого не нашли… Знаем, что убился,
пробовал спускаться, тело искать, нельзя спускаться, обрыв, а внизу глубина, дна не видно… Так и написали в рапорте, что убился в бездонной пропасти… Чуть под суд не отдали.
Несчастливцев. Характер, братец. Знаешь ты
меня: лев ведь
я. Подлости не люблю, вот мое несчастие.
Со всеми антрепренерами перессорился. Неуважение, братец, интриги; искусства не ценят, всё копеечники. Хочу у вас, на севере, счастья
попробовать.
Вот поднять старый, стоптанный башмак, давным-давно свалившийся с ноги Вен-Симона или Фурие, и, почтительно возложив его на голову, носиться с ним, как
со святыней, — это мы в состоянии; или статейку настрочить об историческом и современном значении пролетариата в главных городах Франции это тоже мы можем; а
попробовал я как-то предложить одному такому сочинителю и политико-эконому, вроде вашего господина Ворошилова, назвать
мне двадцать городов в этой самой Франции, так знаете ли, что из этого вышло?
Зная, что
я был дружен с лучшим студентом математики, Александром Княжевичем, он предложил ему
попробовать заняться
со мною, и что же?
Случай уничтожает наши расчеты — значит, судьба любит уничтожать наши расчеты, любит посмеяться над человеком и его расчетами; случай невозможно предусмотреть, невозможно сказать, почему случилось так, а не иначе, — следовательно, судьба капризна, своенравна; случай часто пагубен для человека — следовательно, судьба любит вредить человеку, судьба зла; и в самом деле у греков судьба — человеконенавистница; злой и сильный человек любит вредить именно самым лучшим, самым умным, самым счастливым людям — их преимущественно любит губить и судьба; злобный, капризный и очень сильный человек любит выказывать свое могущество, говоря наперед тому, кого хочет уничтожить: «
я хочу сделать с тобою вот что;
попробуй бороться
со мною», — так и судьба объявляет вперед свои решения, чтобы иметь злую радость доказать нам наше бессилие перед нею и посмеяться над нашими слабыми, безуспешными попытками бороться с нею, избежать ее.
А хочешь, говорит,
со мной силой
попробовать: одолеешь — тебе десять рублей, не одолеешь — бог простит».
Издатель «Московского телеграфа» сначала
пробовал сблизиться
со мной;
я откровенно ему сказал, что «только как цензор,
я могу быть в сношениях с г-м Полевым; что же касается до исполнения моей обязанности, то, без сомнения, он сам видит мою полную готовность к скорому и снисходительному удовлетворению его требований».
— Почем ты знаешь? —
со скромностью, не лишенной веры в себя, говорил солдат Милов. — Ты
попробуй, попой
меня месяц-то!
В дальнейшем моем сближении с Ферапонтовым он оставался тем же и, бывая у
меня довольно уже часто, по-прежнему или коротко или ничего не отвечал на все мои расспросы, которыми
я пробовал его
со всех сторон, и только однажды, когда как-то случайно речь зашла о рыбной ловле, он вдруг разговорился.
Я быстро поднял на него глаза. Он вдруг понял все, побледнел так же, как и
я, и быстро отступил на два шага. Но было уже поздно. Тяжелым свертком
я больно и громко ударил его по левой щеке, и по правой, и потом опять по левой, и опять по правой, и еще, и еще. Он не сопротивлялся, даже не нагнулся, даже не
пробовал бежать, а только при каждом ударе дергал туда и сюда головой, как клоун, разыгрывающий удивление. Затем
я швырнул тетрадь ему в лицо и ушел
со сцены в сад. Никто не остановил
меня.
— Это, — говорит, — во-первых, пустые предрассудки, и если кто-нибудь может подарить
мне жемчужину, которую княгиня Юсупова купила у Горгубуса, то
я ее сейчас возьму.
Я, сударыня, тоже в свое время эти тонкости проходил, и знаю, чего нельзя дарить. Девушке нельзя дарить бирюзы, потому что бирюза, по понятиям персов, есть кости людей, умерших от любви, а замужним дамам нельзя дарить аметиста avec flèches d’Amour, [
со стрелами Амура (франц.).] но тем не мене
я пробовал дарить такие аметисты, и дамы брали…
Когда тебе тяжело, когда ты боишься людей, когда жизнь твоя запуталась, скажи себе: давай перестану заботиться о том, что
со мною будет, буду любить всех тех, с кем схожусь, и больше ничего, а там будь что будет. Только
попробуй жить так, и увидишь, как вдруг всё распутается, и тебе нечего будет ни бояться, ни желать.
— Экой грозный какой! — шутливо усмехаясь, молвил Марко Данилыч. — А ты полно-ка, Махметушка, скрытничать,
я ведь, слава Богу, не вашего закона. По
мне, цари вашей веры хоть все до единого передохни либо перетопись в вине аль в ином хмельном пойле. Нам это не обидно. Стало быть, умный ты человек —
со мной можно тебе обо всем калякать по правде и по истине… Понял, Махметка?.. А уж
я бы тебя такой вишневкой наградил, что век бы стал хорошим словом
меня поминать. Да на-ка вот,
попробуй…
— А
я к вам с приглашением, девицы! Кто хочет по Сестре прокатиться? Лодку новую maman купила. Вальтер вчера ее
со мною пробовал. Чудесное суденышко! Кто
со мною?
Деды не стало… На горийском кладбище прибавилась еще одна могила… Под кипарисовым крестом, у корней громадной чинары, спала моя деда! В доме наступила тишина, зловещая и жуткая. Отец заперся в своей комнате и не выходил оттуда. Дед ускакал в горы…
Я бродила по тенистым аллеям нашего сада, вдыхала аромат пурпуровых бархатистых розанов и думала о моей матери, улетевшей в небо… Михако
пробовал меня развлечь… Он принес откуда-то орленка
со сломанным крылом и поминутно обращал на него мое внимание...
Так вот. Раз задали нам сочинение: «Влияние географических условий на характер народа». Совершенно случайно, не помню как, натолкнулся
я в папиной библиотеке на Бокля, раскрыл книгу и увидел главу: «Влияние физических законов». Как раз
мне на тему. Принес к себе,
со страхом
попробовал читать: все равно ничего не пойму! Ведь — Бокль!
Коромыслов. Вы лжете, Екатерина Ивановна, послушайте
меня…
Я — много в жизни видавший человек, но и
мне порой… жутко смотреть на вас. Что делается с вами,
я ума не могу приложить, смотрю и теряюсь. Конечно,
я не требую от вас полной откровенности, но, дорогая! —
попробуйте, просто
попробуйте поговорить
со мной.
Я не муж,
со мной можно все говорить.
— Гадина! — глухо пробормотал вслед ему Гладких. — Наконец-то ты сбросил с себя личину и показал свои волчьи зубы.
Попробуй бороться
со мной —
я раздавлю тебя.
Я буду следить за каждым твоим шагом.
— Да что попусту толковать… Ишь — ни привету, ни ответу… Если бы они были добрые люди, то сами бы позвали нас, а
со злыми считаться нечего! — прервал его громкий голос. — Если совсем нет хозяев, то мы и без них обойдемся… Терем не игольное ушко — пролезем… Эй, люди, ломайте ворота, а
я попробую окно…
А потом припоминаю: що же он еще
мне указывал? Ага! щоб проникать в «настроение умов в народе». Но какие же, помилуйте, в Перегудах настроения умов? Но, однако, думаю себе: дай
попробую! И вот
я еду раз в ночи
со своим кучером Стецьком и пытаю его настроение!