Неточные совпадения
И началась тут промеж глуповцев радость и бодренье великое. Все чувствовали, что тяжесть
спала с сердец и что отныне ничего другого не остается, как благоденствовать. С бригадиром во главе двинулись граждане навстречу пожару,
в несколько часов сломали
целую улицу домов и окопали пожарище со стороны города глубокою канавой. На другой день пожар уничтожился сам собою вследствие недостатка питания.
На пятый день отправились обратно
в Навозную слободу и по дороге вытоптали другое озимое поле. Шли
целый день и только к вечеру, утомленные и проголодавшиеся, достигли слободы. Но там уже никого не застали. Жители, издали завидев приближающееся войско, разбежались, угнали весь скот и окопались
в неприступной позиции. Пришлось брать с бою эту позицию, но так как порох был не настоящий, то, как ни
палили, никакого вреда, кроме нестерпимого смрада, сделать не могли.
Упав на колени пред постелью, он держал пред губами руку жены и
целовал ее, и рука эта слабым движением пальцев отвечала на его
поцелуи. А между тем там,
в ногах постели,
в ловких руках Лизаветы Петровны, как огонек над светильником, колебалась жизнь человеческого существа, которого никогда прежде не было и которое так же, с тем же правом, с тою же значительностью для себя, будет жить и плодить себе подобных.
Нас не пускали к ней, потому что она
целую неделю была
в беспамятстве, доктора боялись за ее жизнь, тем более что она не только не хотела принимать никакого лекарства, но ни с кем не говорила, не
спала и не принимала никакой пищи.
Потом вновь пробился
в кучу,
напал опять на сбитых с коней шляхтичей, одного убил, а другому накинул аркан на шею, привязал к седлу и поволок его по всему полю, снявши с него саблю с дорогою рукоятью и отвязавши от пояса
целый черенок [Черенок — кошелек.] с червонцами.
— Да, мошенник какой-то! Он и векселя тоже скупает. Промышленник. Да черт с ним! Я ведь на что злюсь-то, понимаешь ты это? На рутину их дряхлую, пошлейшую, закорузлую злюсь… А тут,
в одном этом деле,
целый новый путь открыть можно. По одним психологическим только данным можно показать, как на истинный след
попадать должно. «У нас есть, дескать, факты!» Да ведь факты не всё; по крайней мере половина дела
в том, как с фактами обращаться умеешь!
Соня
упала на ее труп, обхватила ее руками и так и замерла, прильнув головой к иссохшей груди покойницы. Полечка припала к ногам матери и
целовала их, плача навзрыд. Коля и Леня, еще не поняв, что случилось, но предчувствуя что-то очень страшное, схватили один другого обеими руками за плечики и, уставившись один
в другого глазами, вдруг вместе, разом, раскрыли рты и начали кричать. Оба еще были
в костюмах: один
в чалме, другая
в ермолке с страусовым пером.
Марья Ивановна приняла письмо дрожащею рукою и, заплакав,
упала к ногам императрицы, которая подняла ее и
поцеловала. Государыня разговорилась с нею. «Знаю, что вы не богаты, — сказала она, — но я
в долгу перед дочерью капитана Миронова. Не беспокойтесь о будущем. Я беру на себя устроить ваше состояние».
Ну
поцелуйте же, не ждали? говорите!
Что ж, ради? Нет?
В лицо мне посмотрите.
Удивлены? и только? вот прием!
Как будто не прошло недели;
Как будто бы вчера вдвоем
Мы мочи нет друг другу надоели;
Ни на́волос любви! куда как хороши!
И между тем, не вспомнюсь, без души,
Я сорок пять часов, глаз мигом не прищуря,
Верст больше седьмисот пронесся, — ветер, буря;
И растерялся весь, и
падал сколько раз —
И вот за подвиги награда!
Зови меня вандалом:
Я это имя заслужил.
Людьми пустыми дорожил!
Сам бредил
целый век обедом или балом!
Об детях забывал! обманывал жену!
Играл! проигрывал!
в опеку взят указом!
Танцо́вщицу держал! и не одну:
Трех разом!
Пил мертвую! не
спал ночей по девяти!
Всё отвергал: законы! совесть! веру!
— Что такое, господи! — пролепетала, выбегая из гостиной, старушка и, ничего не понимая, тут же
в передней
упала к ногам Анны Сергеевны и начала, как безумная,
целовать ее платье.
— Этое орудие зарьяжается с этого места, вот этим снарьядом, который вам даже не поднять, и
палит в данном направлении по
цели, значить — по врагу. Господин, не тыкайте палочкой, нельзя!
Он играл ножом для разрезывания книг, капризно изогнутой пластинкой бронзы с позолоченной головою бородатого сатира на месте ручки. Нож выскользнул из рук его и
упал к ногам девушки; наклонясь, чтоб поднять его, Клим неловко покачнулся вместе со стулом и, пытаясь удержаться, схватил руку Нехаевой, девушка вырвала руку, лишенный опоры Клим припал на колено. Он плохо помнил, как разыгралось все дальнейшее, помнил только горячие ладони на своих щеках, сухой и быстрый
поцелуй в губы и торопливый шепот...
Поцеловав его
в лоб, она исчезла, и, хотя это вышло у нее как-то внезапно, Самгин был доволен, что она ушла. Он закурил папиросу и погасил огонь; на пол легла мутная полоса света от фонаря и темный крест рамы; вещи сомкнулись;
в комнате стало тесней, теплей. За окном влажно вздыхал ветер,
падал густой снег, город был не слышен, точно глубокой ночью.
Нет, Безбедов не мешал, он почему-то приуныл, стал молчаливее, реже
попадал на глаза и не так часто гонял голубей. Блинов снова загнал две пары его птиц, а недавно, темной ночью, кто-то забрался из сада на крышу с
целью выкрасть голубей и сломал замок голубятни. Это привело Безбедова
в состояние мрачной ярости; утром он бегал по двору
в ночном белье, несмотря на холод, неистово ругал дворника, прогнал горничную, а затем пришел к Самгину пить кофе и, желтый от злобы, заявил...
Прошла среда.
В четверг Обломов получил опять по городской почте письмо от Ольги, с вопросом, что значит, что такое случилось, что его не было. Она писала, что проплакала
целый вечер и почти не
спала ночь.
Бедный Обломов то повторял зады, то бросался
в книжные лавки за новыми увражами и иногда
целую ночь не
спал, рылся, читал, чтоб утром, будто нечаянно, отвечать на вчерашний вопрос знанием, вынутым из архива памяти.
Потом мало-помалу место живого горя заступило немое равнодушие. Илья Ильич по
целым часам смотрел, как
падал снег и наносил сугробы на дворе и на улице, как покрыл дрова, курятники, конуру, садик, гряды огорода, как из столбов забора образовались пирамиды, как все умерло и окуталось
в саван.
И Ольга не справлялась, поднимет ли страстный друг ее перчатку, если б она бросила ее
в пасть ко льву, бросится ли для нее
в бездну, лишь бы она видела симптомы этой страсти, лишь бы он оставался верен идеалу мужчины, и притом мужчины, просыпающегося чрез нее к жизни, лишь бы от луча ее взгляда, от ее улыбки горел огонь бодрости
в нем и он не переставал бы видеть
в ней
цель жизни.
И жена его сильно занята: она часа три толкует с Аверкой, портным, как из мужниной фуфайки перешить Илюше курточку, сама рисует мелом и наблюдает, чтоб Аверка не украл сукна; потом перейдет
в девичью, задаст каждой девке, сколько сплести
в день кружев; потом позовет с собой Настасью Ивановну, или Степаниду Агаповну, или другую из своей свиты погулять по саду с практической
целью: посмотреть, как наливается яблоко, не
упало ли вчерашнее, которое уж созрело; там привить, там подрезать и т. п.
Он был как будто один
в целом мире; он на цыпочках убегал от няни, осматривал всех, кто где
спит; остановится и осмотрит пристально, как кто очнется, плюнет и промычит что-то во сне; потом с замирающим сердцем взбегал на галерею, обегал по скрипучим доскам кругом, лазил на голубятню, забирался
в глушь сада, слушал, как жужжит жук, и далеко следил глазами его полет
в воздухе; прислушивался, как кто-то все стрекочет
в траве, искал и ловил нарушителей этой тишины; поймает стрекозу, оторвет ей крылья и смотрит, что из нее будет, или проткнет сквозь нее соломинку и следит, как она летает с этим прибавлением; с наслаждением, боясь дохнуть, наблюдает за пауком, как он сосет кровь пойманной мухи, как бедная жертва бьется и жужжит у него
в лапах.
Райский почти не
спал целую ночь и на другой день явился
в кабинет бабушки с сухими и горячими глазами. День был ясный. Все собрались к чаю. Вера весело поздоровалась с ним. Он лихорадочно пожал ей руку и пристально поглядел ей
в глаза. Она — ничего, ясна и покойна…
Она видела теперь
в нем мерзость запустения — и
целый мир опостылел ей. Когда она останавливалась, как будто набраться силы, глотнуть воздуха и освежить запекшиеся от сильного и горячего дыхания губы, колени у ней дрожали; еще минута — и она готова рухнуть на землю, но чей-то голос, дающий силу, шептал ей: «Иди, не
падай — дойдешь!»
В этом же кабинете, на мягком и тоже истасканном диване, стлали ему и
спать; он ненавидел этот свой кабинет и, кажется, ничего
в нем не делал, а предпочитал сидеть праздно
в гостиной по
целым часам.
Посему и ты, Софья, не смущай свою душу слишком, ибо весь твой грех — мой, а
в тебе, так мыслю, и разуменье-то вряд ли тогда было, а пожалуй, и
в вас тоже, сударь, вкупе с нею, — улыбнулся он с задрожавшими от какой-то боли губами, — и хоть мог бы я тогда поучить тебя, супруга моя, даже жезлом, да и должен был, но жалко стало, как предо мной
упала в слезах и ничего не потаила… ноги мои
целовала.
Стоят на ногах они неуклюже, опустившись корпусом на коленки, и большею частью смотрят сонно, вяло: видно, что их ничто не волнует, что нет
в этой массе людей постоянной идеи и
цели, какая должна быть
в мыслящей толпе, что они едят,
спят и больше ничего не делают, что привыкли к этой жизни и любят ее.
Мы шли, шли
в темноте, а проклятые улицы не кончались: все заборы да сады. Ликейцы, как тени, неслышно скользили во мраке. Нас провожал тот же самый, который принес нам цветы. Где было грязно или острые кораллы мешали свободно ступать, он вел меня под руку, обводил мимо луж, которые, видно, знал наизусть. К несчастью, мы не туда
попали, и, если б не провожатый, мы проблуждали бы
целую ночь. Наконец добрались до речки, до вельбота, и вздохнули свободно, когда выехали
в открытое море.
Гористая и лесистая местность Рыбной реки и нынешней провинции Альбани способствовала грабежу и манила их селиться
в этих местах. Здесь возникли первые неприязненные стычки с дикими, вовлекшие потом белых и черных
в нескончаемую доселе вражду. Всякий, кто читал прежние известия о голландской колонии, конечно помнит, что они были наполнены бесчисленными эпизодами о схватках поселенцев с двумя неприятелями: кафрами и дикими зверями, которые
нападали с одной
целью: похищать скот.
Барин помнит даже, что
в третьем году Василий Васильевич продал хлеб по три рубля,
в прошлом дешевле, а Иван Иваныч по три с четвертью. То
в поле чужих мужиков встретит да спросит, то напишет кто-нибудь из города, а не то так, видно, во сне приснится покупщик, и цена тоже. Недаром долго
спит. И щелкают они на счетах с приказчиком иногда все утро или
целый вечер, так что тоску наведут на жену и детей, а приказчик выйдет весь
в поту из кабинета, как будто верст за тридцать на богомолье пешком ходил.
Нельзя было Китаю жить долее, как он жил до сих пор. Он не шел, не двигался, а только конвульсивно дышал,
пав под бременем своего истощения. Нет единства и целости, нет условий органической государственной жизни, необходимой для движения такого огромного
целого. Политическое начало не скрепляет народа
в одно нераздельное тело, присутствие религии не согревает тела внутри.
Во всяком случае, эта ловкая комбинация дала Сашке
целый миллион, но
в скором времени вся история раскрылась, и Сашка
попал под суд, под которым и находился лет пятнадцать.
Никто, кажется, не подумал даже, что могло бы быть, если бы Альфонс Богданыч
в одно прекрасное утро взял да и забастовал, то есть не встал утром с пяти часов, чтобы несколько раз обежать
целый дом и обругать
в несколько приемов на двух диалектах всю прислугу; не пошел бы затем
в кабинет к Ляховскому, чтобы получить свою ежедневную порцию ругательств, крика и всяческого неистовства, не стал бы сидеть ночи за своей конторкой во главе двадцати служащих, которые, не разгибая спины, работали под его железным началом, если бы, наконец, Альфонс Богданыч не обладал счастливой способностью являться по первому зову, быть разом
в нескольких местах, все видеть, и все слышать, и все давить, что
попало к нему под руку.
— Я слышала, что Привалов нынче почти совсем не бывает у Бахаревых, — проговорила Антонида Ивановна, тоже стараясь
попасть в тон равнодушия. — Вероятно, дела по опеке отнимают у него все свободное время. Мой Александр
целые ночи просиживает за какими-то бумагами.
Его железная натура, кажется, не знала, что такое усталость, и жить по
целым месяцам
в глубине тайги, по неделям
спать под прикрытием полотняной палатки на снегу
в горах, делать тысячеверстные экскурсии верхом — во всех этих подвигах Данила Шелехов не знал соперников.
Вернувшись из клуба домой, Привалов не
спал целую ночь, переживая страшные муки обманутого человека… Неужели его Зося, на которую он молился, сделается его позором?.. Он, несмотря на все семейные дрязги, всегда относился к ней с полной доверенностью. И теперь, чтобы спуститься до ревности, ему нужно было пережить страшное душевное потрясение. Раньше он мог смело смотреть
в глаза всем: его семейная жизнь касалась только его одного, а теперь…
Все это проделывалось с
целью попасть в общий тон и угодить Зосе.
При виде улыбавшейся Хины у Марьи Степановны точно что оборвалось
в груди. По блудливому выражению глаз своей гостьи она сразу угадала, что их разорение уже известно
целому городу, и Хиония Алексеевна залетела
в их дом, как первая ворона, почуявшая еще теплую
падаль. Вся кровь бросилась
в голову гордой старухи, и она готова была разрыдаться, но вовремя успела собраться с силами и протянуть гостье руку с своей обыкновенной гордой улыбкой.
Он
падал мне
в ноги и плакал, он
целовал мне вот эти самые сапоги, буквально, умоляя, чтоб я его «не пугал».
Но эту странную черту
в характере Алексея, кажется, нельзя было осудить очень строго, потому что всякий чуть-чуть лишь узнавший его тотчас, при возникшем на этот счет вопросе, становился уверен, что Алексей непременно из таких юношей вроде как бы юродивых, которому
попади вдруг хотя бы даже
целый капитал, то он не затруднится отдать его, по первому даже спросу, или на доброе дело, или, может быть, даже просто ловкому пройдохе, если бы тот у него попросил.
«Он
падал мне
в ноги и
целовал мои ноги, — сообщал нам сам подсудимый
в ту минуту, когда еще не сознавал некоторой для себя невыгоды
в таком сообщении, — это курица
в падучей болезни», — выразился он про него своим характерным языком.
Если же все оставят тебя и уже изгонят тебя силой, то, оставшись один,
пади на землю и
целуй ее, омочи ее слезами твоими, и даст плод от слез твоих земля, хотя бы и не видал и не слыхал тебя никто
в уединении твоем.
Я хотела было
упасть к ногам его
в благоговении, но как подумала вдруг, что он сочтет это только лишь за радость мою, что спасают Митю (а он бы непременно это подумал!), то до того была раздражена лишь одною только возможностью такой несправедливой мысли с его стороны, что опять раздражилась и вместо того, чтоб
целовать его ноги, сделала опять ему сцену!
— Видит Бог, невольно. Все не говорил,
целую жизнь не говорил словоерсами, вдруг
упал и встал с словоерсами. Это делается высшею силой. Вижу, что интересуетесь современными вопросами. Чем, однако, мог возбудить столь любопытства, ибо живу
в обстановке, невозможной для гостеприимства.
Дорогие там лежат покойники, каждый камень над ними гласит о такой горячей минувшей жизни, о такой страстной вере
в свой подвиг,
в свою истину,
в свою борьбу и
в свою науку, что я, знаю заранее,
паду на землю и буду
целовать эти камни и плакать над ними, —
в то же время убежденный всем сердцем моим, что все это давно уже кладбище, и никак не более.
Ну, фрак, белый галстук, перчатки, и, однако, я был еще бог знает где, и, чтобы
попасть к вам на землю, предстояло еще перелететь пространство… конечно, это один только миг, но ведь и луч света от солнца идет
целых восемь минут, а тут, представь, во фраке и
в открытом жилете.
При морозе идти против ветра очень трудно. Мы часто останавливались и грелись у огня.
В результате за
целый день нам удалось пройти не более 10 км. Заночевали мы
в том месте, где река разбивается сразу на три протоки. Вследствие ветреной погоды
в палатке было дымно. Это принудило нас рано лечь
спать.
Как произошли осыпи? Кажется, будто здесь были землетрясения и
целые утесы распались на обломки. На самом деле это работа медленная, вековая и незаметная для глаза. Сначала
в каменной породе появляются трещины; они увеличиваются
в размерах, сила сцепления уступает силе тяжести, один за другим камни обрываются,
падают, и мало-помалу на месте прежней скалы получается осыпь. Обломки скатываются вниз до тех пор, пока какое-либо препятствие их не задержит.
Я узнал только, что он некогда был кучером у старой бездетной барыни, бежал со вверенной ему тройкой лошадей, пропадал
целый год и, должно быть, убедившись на деле
в невыгодах и бедствиях бродячей жизни, вернулся сам, но уже хромой, бросился
в ноги своей госпоже и,
в течение нескольких лет примерным поведеньем загладив свое преступленье, понемногу вошел к ней
в милость, заслужил, наконец, ее полную доверенность,
попал в приказчики, а по смерти барыни, неизвестно каким образом, оказался отпущенным на волю, приписался
в мещане, начал снимать у соседей бакши, разбогател и живет теперь припеваючи.
— Эх! — сказал он, — давайте-ка о чем-нибудь другом говорить или не хотите ли
в преферансик по маленькой? Нашему брату, знаете ли, не след таким возвышенным чувствованиям предаваться. Наш брат думай об одном: как бы дети не пищали да жена не бранилась. Ведь я с тех пор
в законный, как говорится, брак вступить успел… Как же… Купеческую дочь взял: семь тысяч приданого. Зовут ее Акулиной; Трифону-то под стать. Баба, должен я вам сказать, злая, да благо
спит целый день… А что ж преферанс?
Я глядел тогда на зарю, на деревья, на зеленые мелкие листья, уже потемневшие, но еще резко отделявшиеся от розового неба;
в гостиной, за фортепьянами, сидела Софья и беспрестанно наигрывала какую-нибудь любимую, страстно задумчивую фразу из Бетховена; злая старуха мирно похрапывала, сидя на диване;
в столовой, залитой потоком алого света, Вера хлопотала за чаем; самовар затейливо шипел, словно чему-то радовался; с веселым треском ломались крендельки, ложечки звонко стучали по чашкам; канарейка, немилосердно трещавшая
целый день, внезапно утихала и только изредка чирикала, как будто о чем-то спрашивала; из прозрачного, легкого облачка мимоходом
падали редкие капли…