Я иронизирую, но Тюлин не
понимает иронии, быть может, потому, что сам он весь проникнут каким-то особенным бессознательным юмором. Он как будто разделяет его с этими простодушными кудрявыми березами, с этими корявыми ветлами, со взыгравшею рекой, с деревянною церковкой на пригорке, с надписью на столбе, со всею этой наивною ветлужской природой, которая все улыбается мне своею милою, простодушною и как будто давно знакомою улыбкой…
«Германия — прежде всего Пруссия. Апофеоз культуры неумеренных потребителей пива. В Париже, сопоставляя Нотр Дам и Тур д’Эйфель,
понимаешь иронию истории, тоску Мопассана, отвращение Бодлера, изящные сарказмы Анатоля Франса. В Берлине ничего не надо понимать, все совершенно ясно сказано зданием рейхстага и “Аллеей Победы”. Столица Пруссии — город на песке, нечто вроде опухоли на боку Германии, камень в ее печени…»
Неточные совпадения
Самгин пытался
понять источники
иронии фабриканта и не
понимал их. Пришел высокий, чернобородый человек, удалясь в угол комнаты вместе с рыжеусым, они начали там шептаться; рыжеусый громко и возмущенно сказал...
— Это верно? — крикнул Николай из комнаты. Мать быстро пошла к нему, не
понимая — испуг или радость волнует ее. Людмила, идя рядом с нею, с
иронией говорила своим низким голосом...
— Полиция-то пуще всего
понимает приличия! — произнес опять с гневом и
иронией Максинька.
Много раз, когда они четверо сидели в комнате, Бельтову случалось говорить внутреннейшие убеждения свои; он их, по привычке утаивать, по склонности, почти всегда приправлял
иронией или бросал их вскользь; его слушатели по большей части не отзывались, но когда он бросал тоскливый взгляд на Круциферскую, легкая улыбка пробегала у него по лицу — он видел, что понят; они незаметно становились — досадно сравнить, а нечего делать — в то положение, в котором находились некогда Любонька и Дмитрий Яковлевич в семье Негрова, где прежде, нежели они друг другу успели сказать два слова,
понимали, что
понимают друг друга.
Вот когда вы войдете в кожу такого бытописателя, тогда вы и
поймете, какая злая
ирония звучит в этих немногих словах: надо жить!
Он Спенсера, конечно, не читал, но как бывает мил, когда с легкой, небрежной
иронией говорит про свою барыню: «Она читала Спенсера!» И его слушают, и никто не хочет
понять, что этот шарлатан не имеет права не только выражаться о Спенсере в таком тоне, но даже целовать подошву Спенсера!
Слово это было отнесено исключительно к филологии, как будто тут участвовала
ирония, как будто они
понимали, что древний мир человечественнее их.
«Я ведь зачем пришел? Я разве затем пришел, чтоб здесь есть и пить?» — спрашивал он себя, закусывая селедку. Он даже приходил в отрицание. В душе его шевелилась мгновеньями
ирония на собственный подвиг. Он начинал даже сам не
понимать, зачем, в самом деле, он вошел?
Бог лишил их и «плодов древа жизни», ибо они могли бы давать лишь магическое бессмертие; без духовного на него права, и оно повело бы к новому падению [Как указание опасности новых люциферических искушений при бессмертии следует
понимать печальную
иронию слов Божьих: «вот Адам стал как один из нас, зная добро и зло; и теперь как бы не простер он руки своей, и не взял также от древа жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно» (3:22).].
— Вы не так меня
поняли, князь, и ввели в заблуждение вашу почтенную матушку, — с
иронией произнесла она эпитет, — я тогда сказала вам, что дам ответ только княгине и сегодня дала его…
Какой цинической
иронией дышала эта фраза! Она очень хорошо
понимала, эта мегера, что наши посещения для нее ни на волос не опасны.
Он
понимал, что связь их основана на извлекаемых этой женщиной — так скоро преобразившейся в «петербургскую львицу-акулу» — из него выгодах, и что с последней вынутой им из кармана сотенной бумажкой все здание их «любви» — он мысленно с
иронией произнес это слово — вдруг рушится, как карточный домик.
Батальонный командир
понял веселую
иронию и засмеялся.