— В сражении под Чашниками я получил сильную контузию ядром и так же, как ты, Сборской, промаялся месяца два в жидовском местечке; но только не дразнил жида, оттого что моим хозяином был
польской крестьянин, и не беседовал с французами, потому что квартира моя была в глухом переулке, по которому не проходили ни французы, ни русские.
Неточные совпадения
Вследствие сего вышедший из-за
польской границы с данным с Добрянского форпосту пашпортом для определения на жительство по реке Иргизу раскольник Емельян Иванов был найден и приведен ко управительским делам выборным Митрофаном Федоровым и Филаретова раскольничьего скита иноком Филаретом и
крестьянином Мечетной слободы Степаном Васильевым с товарищи, — оказался подозрителен, бит кнутом; а в допросе показал, что он зимовейский служилый казак Емельян Иванов Пугачев, от роду 40 лет; с той станицы бежал великим постом сего 72 года в слободу Ветку за границу, жил там недель 15, явился на Добрянском форпосте, где сказался вышедшим из Польши; и в августе месяце, высидев тут 6 недель в карантине, пришел в Яицк и стоял с неделю у казака Дениса Степанова Пьянова.
—
Польских? — изумленно возразила она и с гордым достоинством отрицательно покачала головой. — Вы ошибаетесь, вы не знаете истории: в Польше, слава Богу, давно уже нет рабов. В Польше
крестьяне лично свободны.
— А-а, не беспокойтесь, сударыня, он этого слишком стоил! — воскликнул мой Пенькновский. Я так и замер от страха, что он, увлекшись, сам не заметит, как расскажет, что Кирилл предательски выдавал его за палача, который будет в Киеве наказывать жестоко обращавшуюся с
крестьянами польскую графиню; но мой речистый товарищ быстро спохватился и рассказал, что Кирилл будто бы, напившись пьян, зацепил колесом за полицеймейстерскую коляску.
— Матка Боска! [Матерь Божия!] — прошептала она, едва выговаривая слова от страха и волнения на том смешанном полу-русском полу-польском наречии, на котором говорят
крестьяне этого края. — Матерь Божие! Слава Иисусу! Это вы! A я уж боялась, что вернулись опять наши злодеи…
— Опять
польская национальность! Я должен паки и повторить вам прежнее наше заключение, что там нет
польской национальности, где нет
польского народа. А ваша заметка доказывает, что преобладающий, высший и богатый класс поляков заботится только о поддержке своей веры и унижении русской, которая есть вера их бедных, угнетенных
крестьян.
Будзилович круто повернул влево и прошел с шайкой верст пятнадцать до фольварка Ордежа. Дорогой они встречали
крестьян, идущих по случаю праздника Юрьева дня к обедне, увещевали их не слушаться более русских властей, говорили, что «за нами идет
польский король с большим войском отнимать Могилёвскую губернию у русского царя», но ничто не помогло:
крестьяне шли своей дорогой, твердя, что паны «подурели», да и сами повстанцы ворчали, что по этой адской дороге, невесть зачем свернули в сторону.
— Берегитесь пробуждения, оно будет ужасно, — сказал Пржшедиловский, — по моему разумению — эмансипация
крестьян, напротив, отвратила от России многие бедствия. Думаю, эта же эмансипация в западных и юго-западных губерниях нагонит черные тучи на дело
польское и станет твердым оплотом тех, от кого они ее получили. Вина поляков в том, что паны до сих пор помышляли только о себе, а хлопы считались у них быдлом. Силен и торжествует только тот народ, где человечество получило свои законные права.
— С другой стороны, Жучок действует на бывших
крестьян Платеров. Это раскольники — стража русского духа в здешнем крае, она охраняет его от полонизма. Живут к северу Витебской губернии, разбросаны и по другим местам ее. Народ трезвый, фанатически преданный своей вере. Они зорко следят за всеми действиями панов. Жучок, хитрый, лукавый, не упускает случая, чтобы выведать о
польских затеях. Есть еще у меня один человек, поляк Застрембецкий, враг поляков.
При общем настроении умов в России, обработанных
польской пропагандой в учебных заведениях, современной литературой и общим негодованием на Положения 19 февраля 1861 года помещиков и
крестьян, с появлением повстанцев к ним несомненно тотчас присоединяются губернии: Смоленская, Московская и Тверская, и Топор беспрепятственно доходит до Волги.
Вы знаете, конечно, рассказ
польского простодушного
крестьянина, как до такого-то места было прежде три мили, «да пан взмиловался, сделал из них только одну».
Так мало-помалу рассеивались надежды мятежников поднять не только католическое, но и православное население. При чтении у одной корчмы манифеста о короле
польском и императоре французском, один
крестьянин с улыбкою одобрения что-то про себя бормотал.