Неточные совпадения
Г-жа Простакова. Полно, братец, о свиньях — то начинать. Поговорим-ка лучше о нашем горе. (К Правдину.) Вот, батюшка! Бог велел нам взять
на свои
руки девицу. Она изволит
получать грамотки от дядюшек. К ней с того света дядюшки пишут. Сделай милость, мой батюшка, потрудись, прочти всем нам вслух.
В других домах рассказывалось это несколько иначе: что у Чичикова нет вовсе никакой жены, но что он, как человек тонкий и действующий наверняка, предпринял, с тем чтобы
получить руку дочери, начать дело с матери и имел с нею сердечную тайную связь, и что потом сделал декларацию насчет
руки дочери; но мать, испугавшись, чтобы не совершилось преступление, противное религии, и чувствуя в душе угрызение совести, отказала наотрез, и что вот потому Чичиков решился
на похищение.
Чичиков выпустил из
рук бумажки Собакевичу, который, приблизившись к столу и накрывши их пальцами левой
руки, другою написал
на лоскутке бумаги, что задаток двадцать пять рублей государственными ассигнациями за проданные души
получил сполна. Написавши записку, он пересмотрел еще раз ассигнации.
— Не я-с, Петр Петрович, наложу-с <
на> вас, а так как вы хотели бы послужить, как говорите сами, так вот богоугодное дело. Строится в одном месте церковь доброхотным дательством благочестивых людей. Денег нестает, нужен сбор. Наденьте простую сибирку… ведь вы теперь простой человек, разорившийся дворянин и тот же нищий: что ж тут чиниться? — да с книгой в
руках,
на простой тележке и отправляйтесь по городам и деревням. От архиерея вы
получите благословенье и шнурованную книгу, да и с Богом.
Когда подле матушки заменила ее гувернантка, она
получила ключи от кладовой, и ей
на руки сданы были белье и вся провизия. Новые обязанности эти она исполняла с тем же усердием и любовью. Она вся жила в барском добре, во всем видела трату, порчу, расхищение и всеми средствами старалась противодействовать.
Пантен, крича как
на пожаре, вывел «Секрет» из ветра; судно остановилось, между тем как от крейсера помчался паровой катер с командой и лейтенантом в белых перчатках; лейтенант, ступив
на палубу корабля, изумленно оглянулся и прошел с Грэем в каюту, откуда через час отправился, странно махнув
рукой и улыбаясь, словно
получил чин, обратно к синему крейсеру.
Два часа просидели и все шептались: «Дескать, как теперь Семен Захарыч
на службе и жалование
получает, и к его превосходительству сам являлся, и его превосходительство сам вышел, всем ждать велел, а Семена Захарыча мимо всех за
руку в кабинет провел».
Я невольно стиснул рукоять моей шпаги, вспомня, что накануне
получил ее из ее
рук, как бы
на защиту моей любезной.
Николай Петрович сказал ему, что брат сам себя поранил по неосторожности,
на что доктор отвечал: «Гм!» — но,
получив тут же в
руку двадцать пять рублей серебром, промолвил: «Скажите! это часто случается, точно».
— Штыком! Чтоб
получить удар штыком, нужно подбежать вплоть ко врагу. Верно? Да, мы,
на фронте, не щадим себя, а вы, в тылу… Вы — больше враги, чем немцы! — крикнул он, ударив дном стакана по столу, и матерно выругался, стоя пред Самгиным, размахивая короткими
руками, точно пловец. — Вы, штатские, сделали тыл врагом армии. Да, вы это сделали. Что я защищаю? Тыл. Но, когда я веду людей в атаку, я помню, что могу
получить пулю в затылок или штык в спину. Понимаете?
Штольц не приезжал несколько лет в Петербург. Он однажды только заглянул
на короткое время в имение Ольги и в Обломовку. Илья Ильич
получил от него письмо, в котором Андрей уговаривал его самого ехать в деревню и взять в свои
руки приведенное в порядок имение, а сам с Ольгой Сергеевной уезжал
на южный берег Крыма, для двух целей: по делам своим в Одессе и для здоровья жены, расстроенного после родов.
— Вот-с копию извольте
получить, а контракт принадлежит сестре, — мягко отозвался Иван Матвеевич, взяв контракт в
руку. — Сверх того за огород и продовольствие из оного капустой, репой и прочими овощами, считая
на одно лицо, — читал Иван Матвеевич, — примерно двести пятьдесят рублей…
«Слезами и сердцем, а не пером благодарю вас, милый, милый брат, —
получил он ответ с той стороны, — не мне награждать за это: небо наградит за меня! Моя благодарность — пожатие
руки и долгий, долгий взгляд признательности! Как обрадовался вашим подаркам бедный изгнанник! он все „смеется“ с радости и оделся в обновки. А из денег сейчас же заплатил за три месяца долгу хозяйке и отдал за месяц вперед. И только
на три рубля осмелился купить сигар, которыми не лакомился давно, а это — его страсть…»
— Вы хотите, чтоб я поступил, как послушный благонравный мальчик, то есть съездил бы к тебе, маменька, и спросил твоего благословения, потом обратился бы к вам, Татьяна Марковна, и просил бы быть истолковательницей моих чувств, потом через вас
получил бы да и при свидетелях выслушал бы признание невесты, с глупой рожей поцеловал бы у ней
руку, и оба, не смея взглянуть друг
на друга, играли бы комедию, любя с позволения старших…
— Тут все мое богатство… Все мои права, — с уверенной улыбкой повторил несколько раз старик, дрожавшими
руками развязывая розовую ленточку. — У меня все отняли… ограбили… Но права остались, и я
получу все обратно… Да. Это верно… Вы только посмотрите
на бумаги… ясно, как день. Конечно, я очень давно жду, но что же делать.
Никто, кажется, не подумал даже, что могло бы быть, если бы Альфонс Богданыч в одно прекрасное утро взял да и забастовал, то есть не встал утром с пяти часов, чтобы несколько раз обежать целый дом и обругать в несколько приемов
на двух диалектах всю прислугу; не пошел бы затем в кабинет к Ляховскому, чтобы
получить свою ежедневную порцию ругательств, крика и всяческого неистовства, не стал бы сидеть ночи за своей конторкой во главе двадцати служащих, которые, не разгибая спины, работали под его железным началом, если бы, наконец, Альфонс Богданыч не обладал счастливой способностью являться по первому зову, быть разом в нескольких местах, все видеть, и все слышать, и все давить, что попало к нему под
руку.
— О-о-о… — стонет Ляховский, хватаясь обеими
руками за голову. — Двадцать пять рублей, двадцать пять рублей… Да ведь столько денег чиновник не
получает, чи-нов-ник!.. Понял ты это? Пятнадцать рублей, десять, восемь… вот сколько
получает чиновник! А ведь он благородный, у него кокарда
на фуражке, он должен содержать мать-старушку… А ты что? Ну, посмотри
на себя в зеркало: мужик, и больше ничего… Надел порты да пояс — и дело с концом… Двадцать пять рублей… О-о-о!
«Милый и дорогой доктор! Когда вы
получите это письмо, я буду уже далеко… Вы — единственный человек, которого я когда-нибудь любила, поэтому и пишу вам. Мне больше не о ком жалеть в Узле, как, вероятно, и обо мне не особенно будут плакать. Вы спросите, что меня гонит отсюда: тоска, тоска и тоска… Письма мне адресуйте poste restante [до востребования (фр.).] до рождества
на Вену, а после — в Париж. Жму в последний раз вашу честную
руку.
На прямой вопрос Николая Парфеновича: не заметил ли он, сколько же именно денег было в
руках у Дмитрия Федоровича, так как он ближе всех мог видеть у него в
руках деньги, когда
получал от него взаймы, — Максимов самым решительным образом ответил, что денег было «двадцать тысяч-с».
Водились за ним, правда, некоторые слабости: он, например, сватался за всех богатых невест в губернии и,
получив отказ от
руки и от дому, с сокрушенным сердцем доверял свое горе всем друзьям и знакомым, а родителям невест продолжал посылать в подарок кислые персики и другие сырые произведения своего сада; любил повторять один и тот же анекдот, который, несмотря
на уважение г-на Полутыкина к его достоинствам, решительно никогда никого не смешил; хвалил сочинение Акима Нахимова и повесть Пинну;заикался; называл свою собаку Астрономом; вместо однакоговорил одначеи завел у себя в доме французскую кухню, тайна которой, по понятиям его повара, состояла в полном изменении естественного вкуса каждого кушанья: мясо у этого искусника отзывалось рыбой, рыба — грибами, макароны — порохом; зато ни одна морковка не попадала в суп, не приняв вида ромба или трапеции.
Вдруг лошади подняли головы и насторожили уши, потом они успокоились и опять стали дремать. Сначала мы не обратили
на это особого внимания и продолжали разговаривать. Прошло несколько минут. Я что-то спросил Олентьева и, не
получив ответа, повернулся в его сторону. Он стоял
на ногах в выжидательной позе и, заслонив
рукой свет костра, смотрел куда-то в сторону.
Откуда эти тайнобрачные добывают влагу? Вода в камнях не задерживается, а между тем мхи растут пышно.
На ощупь они чрезвычайно влажны. Если мох выжать
рукой, из него капает вода. Ответ
на заданный вопрос нам даст туман. Он-то и есть постоянный источник влаги. Мхи
получают воду не из земли, а из воздуха. Та к как в Уссурийском крае летом и весною туманных дней несравненно больше, чем солнечных, то пышное развитие мхов среди осыпей становится вполне понятным.
А главное в том, что он порядком установился у фирмы, как человек дельный и оборотливый, и постепенно забрал дела в свои
руки, так что заключение рассказа и главная вкусность в нем для Лопухова вышло вот что: он
получает место помощника управляющего заводом, управляющий будет только почетное лицо, из товарищей фирмы, с почетным жалованьем; а управлять будет он; товарищ фирмы только
на этом условии и взял место управляющего, «я, говорит, не могу, куда мне», — да вы только место занимайте, чтобы сидел
на нем честный человек, а в дело нечего вам мешаться, я буду делать», — «а если так, то можно, возьму место», но ведь и не в этом важность, что власть, а в том, что он
получает 3500 руб. жалованья, почти
на 1000 руб. больше, чем прежде
получал всего и от случайной черной литературной работы, и от уроков, и от прежнего места
на заводе, стало быть, теперь можно бросить все, кроме завода, — и превосходно.
Мысль потерять отца своего тягостно терзала его сердце, а положение бедного больного, которое угадывал он из письма своей няни, ужасало его. Он воображал отца, оставленного в глухой деревне,
на руках глупой старухи и дворни, угрожаемого каким-то бедствием и угасающего без помощи в мучениях телесных и душевных. Владимир упрекал себя в преступном небрежении. Долго не
получал он от отца писем и не подумал о нем осведомиться, полагая его в разъездах или хозяйственных заботах.
Пока еще не разразилась над нами гроза, мой курс пришел к концу. Обыкновенные хлопоты, неспаные ночи для бесполезных мнемонических пыток, поверхностное учение
на скорую
руку и мысль об экзамене, побеждающая научный интерес, все это — как всегда. Я писал астрономическую диссертацию
на золотую медаль и
получил серебряную. Я уверен, что я теперь не в состоянии был бы понять того, что тогда писал и что стоило вес серебра.
Дед мой, гвардии сержант Порфирий Затрапезный, был одним из взысканных фортуною и владел значительными поместьями. Но так как от него родилось много детей — сын и девять дочерей, то отец мой, Василий Порфирыч, за выделом сестер, вновь спустился
на степень дворянина средней
руки. Это заставило его подумать о выгодном браке, и, будучи уже сорока лет, он женился
на пятнадцатилетней купеческой дочери, Анне Павловне Глуховой, в чаянии
получить за нею богатое приданое.
— То-то, что и он этого опасается. Да и вообще у оборотливого человека
руки на службе связаны. Я полагаю, что он и жениться задумал с тем, чтобы службу бросить, купить имение да оборотами заняться.
Получит к Святой генерала и раскланяется.
Он, не считая, пачками бросал деньги, спокойной
рукой получал выигрыши, не обращая внимания
на проигрыш. Видно, что это все ему или скучно, или мысль его была далеко. Может быть, ему вспоминался безбородый юноша-маркер, а может быть, он предчувствовал грядущие голодные дни
на Ривьере и в Монако.
Ну, конечно, жертвовали, кто чем мог, стараясь лично передать подаяние. Для этого сами жертвователи отвозили иногда воза по тюрьмам, а одиночная беднота с парой калачей или испеченной дома булкой поджидала
на Садовой, по пути следования партии, и, прорвавшись сквозь цепь, совала в
руки арестантам свой трудовой кусок,
получая иногда затрещины от солдат.
— Обворовываю талантливых авторов! Ведь
на это я пошел, когда меня с квартиры гнали… А потом привык. Я из-за куска хлеба, а тот имя свое
на пьесах выставляет, слава и богатство у него. Гонорары авторские лопатой гребет,
на рысаках ездит… А я? Расходы все мои,
получаю за пьесу двадцать рублей, из них пять рублей переписчикам… Опохмеляю их, оголтелых, чаем пою… Пока не опохмелишь, руки-то у них ходуном ходят…
Моющийся сдавал платье в раздевальню,
получал жестяной номерок
на веревочке, иногда надевал его
на шею или привязывал к
руке, а то просто нацеплял
на ручку шайки и шел мыться и париться. Вор, выследив в раздевальне, ухитрялся подменить его номерок своим, быстро выходил,
получал платье и исчезал с ним. Моющийся вместо дорогой одежды
получал рвань и опорки.
Полуянов как-то совсем исчез из поля зрения всей родни. О нем не говорили и не вспоминали, как о покойнике, от которого рады были избавиться. Харитина время от времени
получала от него письма, сначала отвечала
на них, а потом перестала даже распечатывать. В ней росло по отношению к нему какое-то особенно злобное чувство. И находясь в ссылке, он все-таки связывал ее по
рукам и по ногам.
Из тех, которые
получают казенный пай, довольствуются из тюремного котла только 25–40 %, [3 мая в Александровской тюрьме из 2870 ч. довольствовались из котла 1279, а 29 сентября из 2432 ч. только 675.] остальным же провизия выдается
на руки.
Опытные рабочие не доверяли новому скупщику, но соблазн заключался в том, что к Ермошке нужно было еще везти золото, а тут
получай деньги у себя
на промыслах, из
руки в
руку.
Аннушка сегодня злилась
на всех, точно предчувствуя ожидавшую ее неприятность. Наташка старалась ее задобрить маленькими услугами, но Аннушка не хотела ничего замечать. Подвернувшийся под
руку Корнило
получил от нее такой град ругательств, что юркнул в первую печь, как напрокудивший кот.
Только что собирался по отъезде молодых новобрачных (я говорю молодых, потому что бывают у нас подчас и старые новобрачные) отвечать вам, добрый мой Гаврило Степанович,
на письмо ваше с Лизой, как 1-го числа
получил другое ваше письмо, писанное благодетельной
рукой Лучшего Секретаря.
Библиотека здесь большая, но все уже такая классическая древность, что из
рук падает. Мы подписались у Urbain [Урбен (владелец библиотеки в Москве).] и почитываем иногда романчики. Давно я ничего в этом роде не видал. (Это ответ
на Николаева вопрос.) Кроме того,
получаем русские журналы.
…Я с отрадой смотрю
на Аннушку нашу — миловидную наивную болтунью, — в разговоре она милее, нежели
на письме… Велел принести папку — отдал Аннушке две иллюминованные литографии (виды Везувия — Неаполь и Сорренто), которые я купил в Москве. Она рисует изрядно. Буду видеть и с карандашом в
руках. При этом осмотре моих рисунков директриса
получила в дар портреты П. Борисова, Волконского и Одоевского…
Сегодня
получил от Annette письмо, 12 августа; она говорит, что послан запрос в Иркутск об моем переводе и соединении с тобой, любезный друг. Теперь можно спокойно ожидать к зиме разрешения, — вероятно,
на Ангаре дадим друг другу
руку на житье!
Три года продолжалось ее светское течение, два года за нею ухаживали, искали ее внимания и ее
руки, а
на третий она через пятые
руки получила из Петербурга маленькую записочку от стройного гвардейского офицера, привозившего ей два года назад букет от покойного императора.
Белоярцев приобретал все более силы и значения.
Получив в свои
руки деньги, он вдруг развернулся и стал распоряжаться энергически и самостоятельно. Он объездил город, осмотрел множество домов и, наконец, в один прекрасный день объявил, что им нанято прекрасное и во всех отношениях удобное помещение. Это и был тот самый изолированный дом
на Петербургской стороне, в котором мы встретили Лизу.
Получив деньги и тщательно пересчитав их, Горизонт еще имел нахальство протянуть и пожать
руку подпоручику, который не смел
на него поднять глаз, и, оставив его
на площадке, как ни в чем не бывало, вернулся в коридор вагона.
Ведь ты только мешаешь ей и тревожишь ее, а пособить не можешь…» Но с гневом встречала такие речи моя мать и отвечала, что покуда искра жизни тлеется во мне, она не перестанет делать все что может для моего спасенья, — и снова клала меня, бесчувственного, в крепительную ванну, вливала в рот рейнвейну или бульону, целые часы растирала мне грудь и спину голыми
руками, а если и это не помогало, то наполняла легкие мои своим дыханьем — и я, после глубокого вздоха, начинал дышать сильнее, как будто просыпался к жизни,
получал сознание, начинал принимать пищу и говорить, и даже поправлялся
на некоторое время.
Я очень скоро пристрастился к травле ястребочком, как говорил Евсеич, и в тот счастливый день, в который
получал с утра позволенье ехать
на охоту, с живейшим нетерпеньем ожидал назначенного времени, то есть часов двух пополудни, когда Филипп или Мазан, выспавшись после раннего обеда, явится с бодрым и голодным ястребом
на руке, с собственной своей собакой
на веревочке (потому что у обоих собаки гонялись за перепелками) и скажет: «Пора, сударь,
на охоту».
Впрочем, вечером, поразмыслив несколько о сообщенном ему прокурором известии, он, по преимуществу, встревожился в том отношении, чтобы эти кляузы не повредили ему как-нибудь отпуск
получить, а потому, когда он услыхал вверху шум и говор голосов, то, подумав, что это, вероятно, приехал к брату прокурор, он решился сходить туда и порасспросить того поподробнее о проделке Клыкова; но, войдя к Виссариону в гостиную, он был неприятно удивлен: там
на целом ряде кресел сидели прокурор, губернатор, m-me Пиколова, Виссарион и Юлия, а перед ними стоял какой-то господин в черном фраке и держал в
руках карты.
Захаревский сейчас же явился
на помощь к начальнику своему и тоже совершенно покойно и бестрепетно предложил Маремьяне Архиповне
руку и сердце, и
получил за это место станового.
Часто эти подвиги сходят с
рук, но иногда они влияют
на ход карьеры и даже
получают трагический конец.
С немногими оставшимися в живых стариками и старухами, из бывших дворовых, ютился он в подвальном этаже барского дома,
получая ничтожное содержание из доходов, собираемых с кой-каких сенных покосов, и, не без тайного ропота
на мое легкомыслие, взирал, как разрушение постепенно клало свою
руку на все окружающее.
— И как еще тяготился-то! Очень-очень скучал! Представь только себе: в то время вольную продажу вина вдруг открыли — всем ведь залоги понадобились! Давали под бумаги восемь и десять процентов, а по купонам получка — само по себе. Ты сочти: если б руки-то у него были развязаны — ведь это пятнадцать, а уж бедно-бедно тринадцать процентов
на рубль он
получал бы!
Получив твое письмо, так была им поражена, что даже о братце Григории Николаиче забыла, который, за несколько часов перед тем, тихо,
на руках у сестрицы Анюты, скончался.