Неточные совпадения
Случайно вас когда-то встретя,
В вас искру нежности заметя,
Я ей поверить не посмел:
Привычке милой не дал ходу;
Свою постылую свободу
Я потерять не захотел.
Еще одно нас разлучило…
Несчастной жертвой Ленский пал…
Ото всего, что
сердцу мило,
Тогда я
сердце оторвал;
Чужой для всех, ничем не связан,
Я думал: вольность и
покойЗамена счастью. Боже мой!
Как я ошибся, как наказан…
Был ему по
сердцу один человек: тот тоже не давал ему
покоя; он любил и новости, и свет, и науку, и всю жизнь, но как-то глубже, искреннее — и Обломов хотя был ласков со всеми, но любил искренно его одного, верил ему одному, может быть потому, что рос, учился и жил с ним вместе. Это Андрей Иванович Штольц.
Он ждал с замирающим
сердцем ее шагов. Нет, тихо. Природа жила деятельною жизнью; вокруг кипела невидимая, мелкая работа, а все, казалось, лежит в торжественном
покое.
— Что ж, уеду, — сказал он, — дам ей
покой, свободу. Это гордое, непобедимое
сердце — и мне делать тут нечего: мы оба друг к другу равнодушны!
В вашем
покое будет биться пульс, будет жить сознание счастья; вы будете прекраснее во сто раз, будете нежны, грустны, перед вами откроется глубина собственного
сердца, и тогда весь мир упадет перед вами на колени, как падаю я…
— Да, «ключи», — вдруг ухватилась за слово бабушка и даже изменилась в лице, — эта аллегория — что она значит? Ты проговорился про какой-то ключ от
сердца: что это такое, Борис Павлыч, — ты не мути моего
покоя, скажи, как на духу, если знаешь что-нибудь?
— Да, какое бы это было счастье, — заговорила она вкрадчиво, — жить, не стесняя воли другого, не следя за другим, не допытываясь, что у него на
сердце, отчего он весел, отчего печален, задумчив? быть с ним всегда одинаково, дорожить его
покоем, даже уважать его тайны…
В приемный
покой вошли доктор с фельдшером и частный. Доктор был плотный коренастый человек в чесунчевом пиджаке и таких же узких, обтягивавших ему мускулистые ляжки панталонах. Частный был маленький толстяк с шарообразным красным лицом, которое делалось еще круглее от его привычки набирать в щеки воздух и медленно выпускать его. Доктор подсел на койку к мертвецу, так же как и фельдшер, потрогал руки, послушал
сердце и встал, обдергивая панталоны.
Современные люди, изнеженные, размягченные и избалованные буржуазно-покойною жизнью, не выносят не этой жестокости
сердца человеческого, —
сердца их достаточно ожесточены и в мирной жизни, — они не выносят жестокости испытаний, жестокости движения, выводящего из
покоя, жестокости истории и судьбы.
— Мы в первый раз видимся, Алексей Федорович, — проговорила она в упоении, — я захотела узнать ее, увидать ее, я хотела идти к ней, но она по первому желанию моему пришла сама. Я так и знала, что мы с ней все решим, все! Так
сердце предчувствовало… Меня упрашивали оставить этот шаг, но я предчувствовала исход и не ошиблась. Грушенька все разъяснила мне, все свои намерения; она, как ангел добрый, слетела сюда и принесла
покой и радость…
Глядя кругом, слушая, вспоминая, я вдруг почувствовал тайное беспокойство на
сердце… поднял глаза к небу — но и в небе не было
покоя: испещренное звездами, оно все шевелилось, двигалось, содрогалось; я склонился к реке… но и там, и в этой темной, холодной глубине, тоже колыхались, дрожали звезды; тревожное оживление мне чудилось повсюду — и тревога росла во мне самом.
Жаль было разрушать его мистицизм; эту жалость я прежде испытывал с Витбергом. Мистицизм обоих был художественный; за ним будто не исчезала истина, а пряталась в фантастических очертаниях и монашеских рясах. Беспощадная потребность разбудить человека является только тогда, когда он облекает свое безумие в полемическую форму или когда близость с ним так велика, что всякий диссонанс раздирает
сердце и не дает
покоя.
В тихие и кроткие минуты я любил слушать потом рассказы об этой детской молитве, которою начиналась одна широкая жизнь и оканчивалось одно несчастное существование. Образ сироты, оскорбленной грубым благодеянием, и рабы, оскорбленной безвыходностью своего положения — молящихся на одичалом дворе о своих притеснителях, — наполнял
сердце каким-то умилением, и редкий
покой сходил на душу.
Придет время —
сердце ее само собой забьет тревогу, и она вдруг прозреет и в «небесах увидит бога», по покуда ее час не пробил, пускай это
сердце остается в
покое, пускай эта красота довлеет сама себе.
— Мне нет от него
покоя! Вот уже десять дней я у вас в Киеве; а горя ни капли не убавилось. Думала, буду хоть в тишине растить на месть сына… Страшен, страшен привиделся он мне во сне! Боже сохрани и вам увидеть его!
Сердце мое до сих пор бьется. «Я зарублю твое дитя, Катерина, — кричал он, — если не выйдешь за меня замуж!..» — и, зарыдав, кинулась она к колыбели, а испуганное дитя протянуло ручонки и кричало.
Целую зиму поглядывал он с замирающим
сердцем на висящие в
покое ружья, особенно на любимое ружье.
— Прииди, — вещал я старцу, коего созерцал в крае обширныя моея области, кроющегося под заросшею мхом хижиною, — прииди облегчить мое бремя; прииди и возврати
покой томящемуся
сердцу и востревоженному уму.
Прискорбно слышать, что вы нездоровы, — в утешение могу только сказать, что я сам с приезда сюда никак не могу войти в прежнюю свою колею: ужасное волнение при прежнем моем биении
сердца не дает мне
покоя; я мрачен, как никогда не бывал, несносен и себе и другим.
Самое преданное Женни женское
сердце не входило в пиршественные
покои. Это
сердце билось в груди сестры Феоктисты.
— Всем бы вот, всем благодарю моего господа, да вот эта страсть мучит все. Просто, не поверите,
покоя себе даже во сне не могу найти. Все мне кажется, как эта гулька к
сердцу будто идет. Я вот теперь уж бальзам такой достала, — дорогой бальзам, сейчас покажу вам.
После отца у него осталась довольно большая библиотека, — мать тоже не жалела и давала ему денег на книги, так что чтение сделалось единственным его занятием и развлечением; но
сердце и молодая кровь не могут же оставаться вечно в
покое: за старухой матерью ходила молодая горничная Аннушка, красавица из себя.
Подхалюзин. Вы, Самсон Силыч, возьмите в рассуждение. Я посторонний человек, не родной, а для вашего благополучия ни дня ни ночи себе
покою не знаю, да и сердце-то у меня все изныло; а за него отдают барышню, можно сказать, красоту неописанную; да и денег еще дают-с, а он ломается да важничает, ну есть ли в нем душа после всего этого?
Кто же постарался обработать преждевременно и так неправильно
сердце Юлии и оставить в
покое ум?..
— Мир душевный и
покой только в единении с господом находим и нигде же кроме. Надо жить просто, с доверием ко благости господа, надо жить по-детски, а по-детски и значит по-божьи. Спаситель наш был дитя
сердцем, любил детей и сказал о них: «Таковых бо есть царствие небесное».
Я ослабел в борьбе с собой
Среди мучительных усилий…
И чувства наконец вкусили
Какой-то тягостный, обманчивый
покой!..
Лишь иногда невольною заботой
Душа тревожится в холодном этом сне,
И
сердце ноет, будто ждет чего-то.
Не всё ли кончено — ужели на земле
Страданье новое вкусить осталось мне!..
Вздор!.. дни пройдут — придет забвенье,
Под тягостью годов умрет воображенье;
И должен же
покой когда-нибудь
Вновь поселиться в эту грудь!..
«Всё равно, — думалось ему, — и без купца
покоя в
сердце не было бы. Сколько обид видел я и себе, и другим! Коли оцарапано
сердце, то уж всегда будет болеть…»
Прямо на стене, в виду его и тех, кто предстанет к нему на суде, он утвердил лучшим художником написанную икону Христа с благословляющей десницей и евангелием, на разогнутой странице которого читалось: «Научитеся от меня, яко кроток есмь и смирен
сердцем, и обрящете
покой».
Воспоемте, братцы, канту прелюбезну,
Воспомянем скуку —
сердцу преполезну,
Сидя в школе,
Во
покое,
Гляди всюду,
Обоюду…
Были и еще минуты радостного
покоя, тихой уверенности, что жизнь пройдет хорошо и никакие ужасы не коснутся любимого
сердца: это когда Саша и сестренка Линочка ссорились из-за переводных картинок или вопроса, большой дождь был или маленький, и бывают ли дожди больше этого. Слыша за перегородкой их взволнованные голоса, мать тихо улыбалась и молилась как будто не вполне в соответствии с моментом: «Господи, сделай, чтобы всегда было так!»
Сбивал он Сашу своими переходами от волнения к
покою, от грубости, даже как будто цинизма, к мягкому добродушию, чуть ли не ребячьей наивности; и — что редко бывало с внимательным Сашей — не мог он твердо определить свое отношение к новому знакомцу: то чуть ли не противен, а то нравится, вызывает в
сердце что-то теплое, пожалуй, немного грустное, напоминает кого-то милого.
И с внезапной острой тоскою в
сердце он понял, что не будет ему ни сна, ни
покоя, ни радости, пока не пройдет этот проклятый, черный, выхваченный из циферблата час. Только тень знания о том, о чем не должно знать ни одно живое существо, стояла там в углу, и ее было достаточно, чтобы затмить свет и нагнать на человека непроглядную тьму ужаса. Потревоженный однажды страх смерти расплывался по телу, внедрялся в кости, тянул бледную голову из каждой поры тела.
Приготовления кончены;
покои светлы и пышны, как брачный чертог; спешит в них и принц
сердца боярыни Плодомасовой.
— Новый-то — он старый. Моим подручным был. Ах, какой пекарь! Золото! Но тоже пьяница, и-их! Только он запоем тянет… Вот он придет, возьмется за работу и месяца три-четыре учнет ломить, как медведь! Сна,
покоя не знает, за ценой не стоит. Работает и поет! Так он, братец ты мой, поет, что даже слушать невозможно — тягостно делается на
сердце. Поет, поет, потом учнет снова пить!
На эту боль я зелья не имею.
Она идет от
сердца молодого
И помыслов: забвение и время
Врачуют в нас сердечную тревогу.
Садись в седло и в таборы ступай
Теперь тебе
покой и отдых нужен.
Все жены спят. Не спит одна;
Едва дыша, встает она;
Идет; рукою торопливой
Открыла дверь; во тьме ночной
Ступает легкою ногой…
В дремоте чуткой и пугливой
Пред ней лежит эвнух седой.
Ах,
сердце в нем неумолимо:
Обманчив сна его
покой!..
Как дух, она проходит мимо.
Закат в крови! Из
сердца кровь струится!
Плачь,
сердце, плачь…
Покоя нет! Степная кобылица
Несётся вскачь!
Тяжко, ужасно ярмо долгого рабства, без борьбы, без близкой надежды! Оно напоследок подавляет самое благородное, самое сильное
сердце. Где герой, которого наконец не сломила бы усталь, который не предпочел бы на старости лет
покой вечной тревоге бесплодных усилий?
Краса змии, цветов разнообразность,
Ее привет, огонь лукавых глаз
Понравились Марии в тот же час.
Чтоб усладить младого
сердца праздность,
На сатане
покоя нежный взор,
С ним завела опасный разговор...
Дарья Ивановна (останавливая его). Мимоходом вы заметили меня. Вы знаете, что наши дороги в жизни так различны… что же вам стоит уверить меня в вашей… в вашей дружбе?.. Но я, граф, я, которой суждено провести весь свой век в уединении, — я должна дорожить своим
покоем, я должна строго наблюдать за своим
сердцем, если не хочу со временем…
И пуще огня боится его… «Долго ль в самом деле, — думает Таня, — такому кудеснику, такому чаровнику заворожить
сердце бедной девушки, лишить меня
покоя, наслать нá
сердце тоску лютую, неизбывную…
Полночь небо крыла, слабо звезды мерцали в синей высоте небосклона. Тихо было в воздухе, еще не остывшем от зноя долгого жаркого дня, но свежей отрадной прохладой с речного простора тянуло… Всюду царил бесшумный, беззвучный
покой. Но не было
покоя на
сердце Чапурина. Не спалось ему в беседке… Душно… Совсем раздетый, до самого солнышка простоял он на круче, неустанно смотря в темную заречную даль родных заволжских лесов.
Реже и реже восставали в ее памяти образы когда-то дорогих ей людей, и в
сердце много и горячо любившей женщины воцарился наконец тихий мир и вожделенный
покой.
Полная светлых надежд на счастье, радостно покидала свой город Марья Гавриловна. Душой привязалась она к жениху и, горячо полюбив его, ждала впереди длинного ряда ясных дней, счастливого житья-бытья с милым избранником
сердца. Не омрачала тихого
покоя девушки никакая дума, беззаветно отдалась она мечтам об ожидавшей ее доле. Хорошее, счастливое было то время! Доверчиво, весело глядела Марья Гавриловна на мир Божий.
К чему нам служит власть, когда, ее имея,
Не властны мы себя счастливыми творить;
И
сердца своего
покоить не умея,
Возможем ли другим спокойствие дарить?
Не может
сердце жить
покоем,
Недаром тучи собрались.
Доспех тяжел, как перед боем.
Теперь твой час настал. — Молись!
Когда давит тяжелая работа и нужда, когда боль свербит, когда тревога сжимает
сердце, то чувство у нас такое, что не может быть ничего лучше жизни без труда, в
покое, обеспеченности, достатке и мире.
Да и гибель Смелого не дает
покоя, я чувствую свою вину, и на
сердце у меня тяжесть, ужасная тяжесть!
Недвижно стоит в величавом
покое, светлые взоры с любовью смотрят на Дуню, проникая в глубь ее
сердца…
Совсем, по-видимому, бесчувственная и ко всему равнодушная, Дуня страдала великим страданьем, хоть не замечали того. Все скрыла, все затаила в себе, воссиявшие было ей надежды и нежданное разочарованье, как в могилу она закопала. С каждым днем раздражалась Дуня больше и больше, а
сердце не знало
покоя от тяжелых неотвязных дум.
Иван Петрович оставил в
покое Грохольского и Лизу и прилепился к своим дамам. Целый день слышался из его дачи говор, смех, звон посуды… До глубокой ночи не тушились огни… Грохольский заблагодушествовал… Наконец таки, после долгого мучительного антракта, он почувствовал себя опять счастливым и покойным. Иван Петрович с двумя не вкушал такого счастья, какое вкушал он с одной… Но — увы! У судьбы нет
сердца. Она играет Грохольскими, Лизами, Иванами, Мишутками, как пешками… Грохольский опять потерял
покой…