Неточные совпадения
Тогда бригадир встал
перед миром на колени и начал
каяться. ("И было то покаяние его а́спидово", [Аспид (греч.) — легендарный змей;"а́спидово покаяние" — ложное, коварное покаяние.] — опять предваряет события летописец.)
Сейчас рассади их по разным углам на хлеб да на воду, чтоб у них дурь-то прошла; да пусть отец Герасим наложит на них эпитимию, [Эпитимия — церковное наказание.] чтоб молили у бога прощения да
каялись перед людьми».
Удивительное дело: с тех пор как Нехлюдов понял, что дурен и противен он сам себе, с тех пор другие перестали быть противными ему; напротив, он чувствовал и к Аграфене Петровне и к Корнею ласковое и уважительное чувство. Ему хотелось
покаяться и
перед Корнеем, но вид Корнея был так внушительно-почтителен, что он не решился этого сделать.
И когда он представлял себе только, как он увидит ее, как он скажет ей всё, как
покается в своей вине
перед ней, как объявит ей, что он сделает всё, что может, женится на ней, чтобы загладить свою вину, — так особенное восторженное чувство охватывало его, и слезы выступали ему на глаза.
И в самом большом преступлении можно смиренно
каяться, мелкие же грехи легко снимаются свечечкой, поставленной
перед угодником.
Славянофильство воскреснет лишь под тем условием, что оно
покается перед официальным правительством и пойдет за ним.
Может быть, он уже и
кается перед смертным часом, только не такие грехи его, чтобы бог простил ему.
Не успел он и
покаяться перед смертью, да и похоронить его никто не похоронил.
В «Исповеди
перед причастием», написанной 2 апреля 1832 г., он
каялся: «Я должен говорить об очной ставке, которую 1826-го 30 марта имел с несчастным Иваном Пущиным».
Каюсь я в своей вине
перед твоим величеством.
Я не пришла к нему с самого начала, я не
каялась потом
перед ним в каждом движении моего сердца, с самого начала моей любви; напротив, я затаила все в себе, я пряталась от него, и, уверяю тебя, Ваня, втайне ему это обиднее, оскорбительнее, чем самые последствия любви, — то, что я ушла от них и вся отдалась моему любовнику.
Она просила прощенье у отца, он сказал, что не сердится, но она видела, что он был оскорблен и в душе не простил ее. Махину она не хотела говорить про это. Сестра, ревновавшая ее к Махину, совсем отдалилась от нее. Ей не с кем было поделиться своим чувством, не
перед кем
покаяться.
— Если вы хотите, я ему
передам, что вы желаете помириться с ним; он, вероятно, сознает себя виновным и
покается.
— Народ православный! хочу
перед смертью
покаяться в грехах моих! Хочу, чтобы все люди ведали мою исповедь! Слушайте, православные…
Алмазов обыкновенно молча и сурово принимался за работу; мы словно стыдились, что не можем настоящим образом помогать ему, а он нарочно управлялся один, нарочно не требовал от нас никакой помощи, как будто для того, чтобы мы чувствовали всю вину нашу
перед ним и
каялись собственной бесполезностью.
Она знала за сутки, что должна умереть, и поспешила примириться с своею совестью: вдруг ночью разбудили Сонечку и позвали к мачехе; Александра Петровна при свидетелях
покаялась в своих винах
перед падчерицей, просила у нее прощенья и заклинала именем божиим не оставить ее детей; падчерица простила, обещала не оставить их и сдержала обещанье.
— Вы думаете —
каюсь я
перед вами? Дожидайтесь. Смеюсь я над вами, вот что.
— Вольтер-с
перед смертию
покаялся […
перед смертью
покаялся. — Желая получить право на захоронение своего праха, Вольтер за несколько месяцев до своей смерти, 29 февраля 1778 года, написал: «Я умираю, веря в бога, любя моих друзей, не питая ненависти к врагам и ненавидя суеверие».], а эта бабенка не хотела сделать того! — присовокупил Елпидифор Мартыныч, знаменательно поднимая
перед глазами Миклакова свой указательный палец.
— Прости, святой отец. Грешен я
перед тобой, яко пес смердящий… Но не таю своей вины и приехал
покаяться.
Матрена. Чего не знать-то? Дело на виду. Промашку теперь сделаешь, век
каяться будешь.
Передаст он сестре деньги, а ты оставайся.
Мелания. Ты не предо мной, не пред людьми
кайся, а
перед богом! Люди — не простят, а бог — милостив. Сам знаешь: разбойники, в старину, как грешили, а воздадут богу богово и — спасены!
Перед смертью передо всеми
каялся, все про себя рассказал и завещал: его поминаючи, молиться за упокой еще двадцати восьми душ, им убиенных; семерых поименно, а остальных так велел поминать: «Их же имена ты, Господи, веси».
Свою ненормальность и круглое невежество я понял и оценил, благодаря несчастью. Нормальное же мое мышление, как мне теперь кажется, началось только с того времени, когда я принялся за азбуку, то есть когда совесть погнала меня назад в N., и я, не мудрствуя лукаво,
покаялся перед Кисочкой, вымолил у нее, как мальчишка, прощение и поплакал вместе с ней…»
— Пойду-с… И на духу
каялся… Батюшка, отец Пётра, тоже сказывает, что баловство… А по моему глупому предположению, как я это дело понимаю, это не баловство, а болесть… Всё одно как запой… Один шут… Ты не хочешь, а тебя за душу тянет. Рад бы не пить,
перед образом зарок даешь, а тебя подмывает: выпей! выпей! Пил, знаю…
Это, как говорят, плачут души монахинь, не успевших
покаяться перед смертью.
Родись он в те времена, ему жилось бы по-другому: добыл бы он себе больше приволья, простору или погиб бы, ища вольной волюшки, на низовьях Волги, на быстрых стругах Стеньки Разина. И каяться-то после злодейств и мучительств умели тогда не по — нынешнему. Образ грозного царя-богомольца представился ему, — в келье,
перед святым подвижником, поверженного в прах и жалобно взывающего к Божьему милосердию.
Давно не всплывал
перед ним образ Калерии… Тут и вся сцена в лесу, около дачи, промелькнула в голове… как он упал на колени,
каялся… Разве он по-своему не хапнул, как вот этот Зверев?
Старик взял под руку ямщика и повел его в город. Он повел его на Нижнюю улицу, в то самое присутствие, куда отдал сумку. Ямщик упал
перед «старшим» на колени и
покаялся. Усач удивился.
Это его всего больше беспокоило. Неужели из трусости
перед Серафимой? Разве он не господин своих поступков? Он не ее выдавал, а себя самого… Не может он умиляться тем, что она умоляла его не «срамить себя»
перед Калерией… Это — женская высшая суетность… Он — ее возлюбленный и будет
каяться девушке, которую она так ненавидит за то, что она выше ее.
Этот глупый и сладкий гостинодворческий дипломат не даст ему передышки… Не даст! Все было у него так хорошо рассчитано. И вдруг смерть Нетовой!.. Просить,
каяться перед двумя купчишками?! Никогда!
Марко упал на колена,
покаялся — и сознался, как дело было. Август Матвеич, когда ложился спать, вынул билеты из кармана и сунул их под подушку, а потом запамятовал и стал их в кармане искать. Марко же, войдя в его номер поправить постель, нашел деньги, соблазнился — скрал их, в уверенности, что можно будет запутать других — в чем, как видели, и успел. А потом, чтобы загладить свой грех
перед богом, — он к одному прежде заказанному колоколу еще целый звон «на подбор» заказал и заплатил краденым билетом.
— Довольно, князь, довольно, хорошенького понемножку, — все продолжая ласково улыбаться, отняла княжна руки. — Садитесь, а я начну
перед вами
каяться…
Я про себя скажу, что уважала бы собственную персону в тысячу раз меньше, если б лицемерила
перед самой собой. Я не понимаю тех женщин, которые имеют любовников и целый день хнычут,
каются в своих прегрешениях утром, а вечером опять грешат.
— Дайте мне, ваше сиятельство, с мыслями собраться… Как и речь свою начать, не придумаю… К приезду-то вашему да к беседе этой я уже с полгода, как к исповеди готовилась, даже слегла в постель, истомившися, думала
перед вами во всех моих прежних грехах
покаяться, да и в сторону… а тут ноне еще грех прибавился, так и не соображу…
— Теперь вы, наша армия, Лифляндия спасены! — сказала шепотом баронесса и пригласила было генерала в другую комнату, чтобы
передать ему важную тайну; но когда он решительно объявил, что голова его ничего не варит при тощем желудке, тогда она присовокупила: — Будь по-вашему, только не
кайтесь после. Между тем позвольте мне представить вам ученого путешественника. Господин доктор Зибенбюргер! господин генерал-вахтмейстер и главный начальник в Лифляндии желает иметь честь с вами ознакомиться.
В более чем мрачных красках описала она положение отвергнутого ею жениха — Савина,
покаялась, что со слов Маслова, сказанных сгоряча, она оклеветала несчастного
перед ней и, быть может, разбила ему жизнь навсегда.
— Безумный, — говорил он, — я так долго не знал этого сокровища, не мог оценить его. Слушай, Елизавета, счеты наши с твоим отцом тянулись слишком долго. Кончаю их, хоть и поздно. Виноват я был
перед ним,
перед твоею матерью; сильно
каюсь в этом. Прости мне, добрая моя Агнеса, прости, Михаил Аполлонович. Не взыщите с меня на страшном суде и, когда явлюсь
перед вами, примите меня с миром.
— Что тут боязно, передо мной
покаялась, и
перед ней
покайся… К Богу-то тоже идти надо с душою чистою…
Лазаря я
перед ним не пела и не сочла нужным
каяться в своем невежестве; зачем же, в самом деле, сейчас же становиться в положение малолетней.
— Я призвала тебя и одарила богато, чтобы посоветоваться, как отвратить общую напасть, грозящую всему Новгороду, а ты, пробудив во мне заснувшую было ненависть к мучительнице-тиранке — Москве, заставляешь еще
каяться за то, что я люблю отечество свое и не меняю его
перед гонителем сына моего, меня самой, моей родины! Нет. Марфа не укротится, не посрамит себя!
Пьет ли зелено вино? голосят ему в ухо: «Пропил ты и так молитву!» Осушил ли стклянку? на дне дразнят его языком; какая-то рыжая борода по губам вытирает, и кто-то шепчет ему: «Молитвой закуси!» Обезумел Сидорка: то бранится сам с собой, то упрашивает невидимо кого; в ину пору отмахивается попусту, в другую пору белугой вопит: «Батюшки! режут! душат!» С тем и пошел ровнехонько через год в могилу; лишь
перед смертным часом
покаялся отцу духовному, что пьяный бросил шапку с молитвой, которую он дал ему.
Дукач задрожал, бросил свою рушницу и пошел на село, где разбудил всех — всем рассказал свое злочинство;
перед всеми
каялся, говоря: «прав господь, меня наказуя, — идите откопайте их всех из-под снегу, а меня свяжите и везите на суд».