Неточные совпадения
Хлестаков, молодой человек лет двадцати трех, тоненький, худенький; несколько приглуповат и, как говорят, без царя в
голове, — один из тех людей, которых в канцеляриях называют пустейшими. Говорит и действует без всякого соображения. Он не в состоянии остановить постоянного внимания
на какой-нибудь мысли. Речь его отрывиста, и слова вылетают из уст его совершенно неожиданно. Чем более исполняющий эту роль
покажет чистосердечия и простоты, тем более он выиграет. Одет по моде.
Легко ступая и беспрестанно взглядывая
на мужа и
показывая ему храброе и сочувственное лицо, она вошла в комнату больного и, неторопливо повернувшись, бесшумно затворила дверь. Неслышными шагами она быстро подошла к одру больного и, зайдя так, чтоб ему не нужно было поворачивать
головы, тотчас же взяла в свою свежую молодую руку остов его огромной руки, пожала ее и с той, только женщинам свойственною, неоскорбляющею и сочувствующею тихою оживленностью начала говорить с ним.
— Поедемте с нами за грибами, вы нам места̀
покажете. — Агафья Михайловна улыбнулась, покачала
головой, как бы говоря: «и рада бы посердиться
на вас, да нельзя».
Насыщенные богатым летом, и без того
на всяком шагу расставляющим лакомые блюда, они влетели вовсе не с тем, чтобы есть, но чтобы только
показать себя, пройтись взад и вперед по сахарной куче, потереть одна о другую задние или передние ножки, или почесать ими у себя под крылышками, или, протянувши обе передние лапки, потереть ими у себя над
головою, повернуться и опять улететь, и опять прилететь с новыми докучными эскадронами.
Здесь Манилов, сделавши некоторое движение
головою, посмотрел очень значительно в лицо Чичикова,
показав во всех чертах лица своего и в сжатых губах такое глубокое выражение, какого, может быть, и не видано было
на человеческом лице, разве только у какого-нибудь слишком умного министра, да и то в минуту самого головоломного дела.
— Да что ж в самом деле, отчего он ничего не хочет
показать? Что он за девочка… непременно надо, чтобы он стал
на голову!
—
На диван! Кладите прямо
на диван, вот сюда
головой, —
показывал Раскольников.
Дворник стоял у дверей своей каморки и указывал прямо
на него какому-то невысокому человеку, с виду похожему
на мещанина, одетому в чем-то вроде халата, в жилетке и очень походившему издали
на бабу.
Голова его, в засаленной фуражке, свешивалась вниз, да и весь он был точно сгорбленный. Дряблое, морщинистое лицо его
показывало за пятьдесят; маленькие заплывшие глазки глядели угрюмо, строго и с неудовольствием.
«В нем есть что-то театральное», — подумал Самгин, пытаясь освободиться от угнетающего чувства. Оно возросло, когда Дьякон, медленно повернув
голову, взглянул
на Алексея, подошедшего к нему, — оплывшая кожа безобразно обнажила глаза Дьякона, оттянув и выворотив веки,
показывая красное мясо, зрачки расплылись, и мутный блеск их был явно безумен.
Самгин видел, как лошади казаков, нестройно, взмахивая
головами, двинулись
на толпу, казаки подняли нагайки, но в те же секунды его приподняло с земли и в свисте, вое, реве закружило, бросило вперед, он ткнулся лицом в бок лошади,
на голову его упала чья-то шапка, кто-то крякнул в ухо ему, его снова завертело, затолкало, и наконец, оглушенный, он очутился у памятника Скобелеву; рядом с ним стоял седой человек, похожий
на шкаф, пальто
на хорьковом мехе было распахнуто, именно как дверцы шкафа,
показывая выпуклый, полосатый живот; сдвинув шапку
на затылок, человек ревел басом...
Он быстро выпил стакан чаю, закурил папиросу и прошел в гостиную, — неуютно, не прибрано было в ней. Зеркало мельком
показало ему довольно статную фигуру человека за тридцать лет, с бледным лицом, полуседыми висками и негустой острой бородкой. Довольно интересное и даже как будто новое лицо. Самгин оделся, вышел в кухню, — там сидел товарищ Яков, рассматривая синий ноготь
на большом пальце
голой ноги.
Самгин собрал все листки, смял их, зажал в кулаке и, закрыв уставшие глаза, снял очки. Эти бредовые письма возмутили его, лицо горело, как
на морозе. Но, прислушиваясь к себе, он скоро почувствовал, что возмущение его не глубоко, оно какое-то физическое, кожное. Наверное, он испытал бы такое же, если б озорник мальчишка ударил его по лицу. Память услужливо
показывала Лидию в минуты, не лестные для нее, в позах унизительных,
голую, уставшую.
Клим покорно ушел, он был рад не смотреть
на расплющенного человека. В поисках горничной, переходя из комнаты в комнату, он увидал Лютова; босый, в ночном белье, Лютов стоял у окна, держась за
голову. Обернувшись
на звук шагов, недоуменно мигая, он спросил,
показав на улицу нелепым жестом обеих рук...
— Я государству — не враг, ежели такое большое дело начинаете, я землю дешево продам. — Человек в поддевке повернул
голову,
показав Самгину темный глаз, острый нос, седую козлиную бородку, посмотрел, как бородатый в сюртуке считает поданное ему
на тарелке серебро сдачи со счета, и вполголоса сказал своему собеседнику...
— Обломовщина! — прошептал он, потом взял ее руку, хотел поцеловать, но не мог, только прижал крепко к губам, и горячие слезы закапали ей
на пальцы. Не поднимая
головы, не
показывая ей лица, он обернулся и пошел.
— Ты не знаешь, Ольга, что тут происходит у меня, — говорил он,
показывая на сердце и
голову, — я весь в тревоге, как в огне. Ты не знаешь, что случилось?
Он
показал ему
на головы двух фигур и ребенка. Тот молча и пристально рассматривал. Райский дрожал.
— Вы, кажется, и их упрекали, зачем они не любят, — с улыбкой прибавила она,
показав головой к гостиной
на теток.
Идет ли она по дорожке сада, а он сидит у себя за занавеской и пишет, ему бы сидеть, не поднимать
головы и писать; а он, при своем желании до боли не
показать, что замечает ее, тихонько, как шалун, украдкой, поднимет уголок занавески и следит, как она идет, какая мина у ней,
на что она смотрит, угадывает ее мысль. А она уж, конечно, заметит, что уголок занавески приподнялся, и угадает, зачем приподнялся.
— Ни с места! — завопил он, рассвирепев от плевка, схватив ее за плечо и
показывая револьвер, — разумеется для одной лишь острастки. — Она вскрикнула и опустилась
на диван. Я ринулся в комнату; но в ту же минуту из двери в коридор выбежал и Версилов. (Он там стоял и выжидал.) Не успел я мигнуть, как он выхватил револьвер у Ламберта и из всей силы ударил его револьвером по
голове. Ламберт зашатался и упал без чувств; кровь хлынула из его
головы на ковер.
— Я плюну и отойду. Разумеется, почувствует, а виду не
покажет, прет величественно, не повернув
головы. А побранился я совершенно серьезно всего один раз с какими-то двумя, обе с хвостами,
на бульваре, — разумеется, не скверными словами, а только вслух заметил, что хвост оскорбителен.
«
На сумасшедших не сердятся, — мелькнуло у меня вдруг в
голове, — а Татьяна озверела
на него от злости; значит, он — вовсе не сумасшедший…» О, мне все казалось, что это была аллегория и что ему непременно хотелось с чем-то покончить, как с этим образом, и
показать это нам, маме, всем. Но и «двойник» был тоже несомненно подле него; в этом не было никакого сомнения…
Голова вся бритая, как и лицо, только с затылка волосы подняты кверху и зачесаны в узенькую, коротенькую, как будто отрубленную косичку, крепко лежавшую
на самой маковке. Сколько хлопот за такой хитрой и безобразной прической! За поясом у одного, старшего, заткнуты были две сабли, одна короче другой. Мы попросили
показать и нашли превосходные клинки.
В театрах видел я благородных леди: хороши, но чересчур чопорно одеты для маленького, дрянного театра, в котором
показывали диораму восхождения
на Монблан: все — декольте, в белых мантильях, с цветами
на голове, отчего немного походят
на наших цыганок, когда последние являются
на балюстраду петь.
Хозяйка, заметив, как встречает нас арабка,
показала на нее, потом
на свою
голову и поводила пальцем по воздуху взад и вперед, давая знать, что та не в своем уме.
Моему рисовальному учителю, конечно, и в
голову не приходило, чтоб я
показывал свое искусство
на Ликейских островах.
«Куда же мы идем?» — вдруг спросил кто-то из нас, и все мы остановились. «Куда эта дорога?» — спросил я одного жителя по-английски. Он
показал на ухо, помотал
головой и сделал отрицательный знак. «Пойдемте в столицу, — сказал И. В. Фуругельм, — в Чую, или Чуди (Tshudi, Tshue — по-китайски Шоу-ли, главное место, но жители произносят Шули); до нее час ходьбы по прекрасной дороге, среди живописных пейзажей». — «Пойдемте».
«Нет, я ей
покажу, этой девчонке! — решила Хиония Алексеевна, закидывая гордо свою
голову. — Она воображает, что если у отца миллионы, так и лучше ее нет
на свете…»
Привалов внимательно следил за ней издали и как раз в это время встретился глазами с Хионией Алексеевной, которая шептала что-то
на ухо Агриппине Филипьевне и многозначительно улыбнулась,
показав головой на Привалова.
«Да, — неслось в
голове Алеши, уже лежавшей
на подушке, — да, коль Смердяков умер, то показанию Ивана никто уже не поверит; но он пойдет и
покажет!
— Где же ты? — крикнул опять старик и высунул еще больше
голову, высунул ее с плечами, озираясь
на все стороны, направо и налево, — иди сюда; я гостинчику приготовил, иди,
покажу!
— Сейчас
покажу. Вчера получила — вчера и прочла. Вот здесь в газете «Слухи», в петербургской. Эти «Слухи» стали издаваться с нынешнего года, я ужасно люблю слухи, и подписалась, и вот себе
на голову: вот они какие оказались слухи. Вот здесь, вот в этом месте, читайте.
Лариса Дмитриевна, давно прошедшая этими «задами» пантеизма, сбивала его и, улыбаясь,
показывала мне
на него глазами. Она, разумеется, была правее его, и я добросовестно ломал себе
голову и досадовал, когда мой доктор торжественно смеялся. Споры эти занимали меня до того, что я с новым ожесточением принялся за Гегеля. Мученье моей неуверенности недолго продолжалось, истина мелькнула перед глазами и стала становиться яснее и яснее; я склонился
на сторону моей противницы, но не так, как она хотела.
Друзья его были
на каторжной работе; он сначала оставался совсем один в Москве, потом вдвоем с Пушкиным, наконец втроем с Пушкиным и Орловым. Чаадаев
показывал часто, после смерти обоих, два небольших пятна
на стене над спинкой дивана: тут они прислоняли
голову!
— Вон твоя хата! — закричали они ему, уходя и
показывая на избу, гораздо поболее прочих, принадлежавшую сельскому
голове. Каленик послушно побрел в ту сторону, принимаясь снова бранить
голову.
Сказавши это, она
показала кулак и быстро ушла, оставив в остолбенении
голову. «Нет, тут не
на шутку сатана вмешался», — думал он, сильно почесывая свою макушку.
Месяц, остановившийся над его
головою,
показывал полночь; везде тишина; от пруда веял холод; над ним печально стоял ветхий дом с закрытыми ставнями; мох и дикий бурьян
показывали, что давно из него удалились люди. Тут он разогнул свою руку, которая судорожно была сжата во все время сна, и вскрикнул от изумления, почувствовавши в ней записку. «Эх, если бы я знал грамоте!» — подумал он, оборачивая ее перед собою
на все стороны. В это мгновение послышался позади его шум.
— Ты, может быть, не ожидала меня, а? правда, не ожидала? может быть, я помешал?.. — продолжал Чуб,
показав на лице своем веселую и значительную мину, которая заранее давала знать, что неповоротливая
голова его трудилась и готовилась отпустить какую-нибудь колкую и затейливую шутку.
Когда писарь вошел в поповскую горницу, там сидел у стола, схватившись за
голову, Галактион. Против него сидели о. Макар и Ермилыч и молча смотрели
на него. Завидев писаря, Ермилыч молча
показал глазами
на гостя: дескать, человек не в себе.
Дед таинственно беседовал с мастером,
показывая ему что-то
на пальцах, а тот, приподняв бровь, глядел в сторону матери, кивал
головою, и жидкое его лицо неуловимо переливалось.
Приезжим
показывали картофель величиной с
голову, полупудовые редьки, арбузы, и приезжие, глядя
на эти чудовища, верили, что
на Сахалине пшеница родится сам-40.
В это время
на краю щели появился большой черный муравей. Он спустился внутрь
на одну из змей и взобрался ей
на голову. Муравей лапками коснулся глаза и рта пресмыкающегося, но оно чуть только
показало язычок. Муравей перешел
на другую змею, потом
на третью — они, казалось, и не замечали присутствия непрошенного гостя.
Сергей
на одежду свою
показал:
«Поздравь меня, Маша, с обновкой, —
И тихо прибавил: — Пойми и прости», —
Глаза засверкали слезою,
Но тут соглядатай успел подойти,
Он низко поник
головою.
Князь выпил всего два или три бокала и был только весел. Привстав из-за стола, он встретил взгляд Евгения Павловича, вспомнил о предстоящем между ними объяснении и улыбнулся приветливо. Евгений Павлович кивнул ему
головой и вдруг
показал на Ипполита, которого пристально наблюдал в эту самую минуту. Ипполит спал, протянувшись
на диване.
— Здесь… — шептал Ганька,
показывая головой на землянку. — Третий день пластом лежит.
У него сейчас мелькнул в
голове план новенького полукаменного домика с раскрашенными ставнями. И
на Фотьянке начали мужики строиться — там крыша новая, там ворота, там сруб, а он всем
покажет, как надо строиться.
Катря стрелой поднялась наверх. В столовой сидела одна Нюрочка, — девочка пила свою утреннюю порцию молока, набивая рот крошками вчерашних сухарей. Она взглянула
на горничную и
показала головой на кабинет, где теперь сидел смешной мужик.
Их догнал старик Основа и,
показав головой на Нюрочку, проговорил...
Глядели с новым чувством, почти с изумлением
на ее
голые, красные, толстые руки,
на смятую еще постель,
на бумажный старый, засаленный рубль, который Катька
показала им, вынув его из чулка.
— Не знаю, вот он мне раз читал, — начал он,
показывая головой на сына, — описание господина Гоголя о городничем, — прекрасно написано: все верно и справедливо!