Неточные совпадения
Склонившись над водою, машинально смотрел он на последний розовый отблеск заката, на ряд домов, темневших
в сгущавшихся
сумерках, на одно отдаленное окошко, где-то
в мансарде, по левой набережной, блиставшее, точно
в пламени, от последнего солнечного луча, ударившего
в него на мгновение, на темневшую воду канавы и,
казалось, со вниманием всматривался
в эту воду.
Он сидел, курил, уставая сидеть — шагал из комнаты
в комнату, подгоняя мысли одну к другой, так провел время до вечерних
сумерек и пошел к Елене. На улицах было не холодно и тихо, мягкий снег заглушал звуки, слышен был только шорох, похожий на шепот.
В разные концы быстро шли разнообразные люди, и
казалось, что все они стараются как можно меньше говорить, тише топать.
— Я не хочу, чтоб дома заметили это… Я очень слаба… поберегите меня… — молила она, и даже слезы
показались в глазах. — Защитите меня… от себя самой!.. Ужо,
в сумерки, часов
в шесть после обеда, зайдите ко мне — я… скажу вам, зачем я вас удержала…
С утра погода была удивительно тихая. Весь день
в воздухе стояла сухая мгла, которая после полудня начала быстро сгущаться. Солнце из белого стало желтым, потом оранжевым и, наконец, красным;
в таком виде оно и скрылось за горизонтом. Я заметил, что
сумерки были короткие: как-то скоро спустилась ночная тьма. Море совершенно успокоилось, нигде не было слышно ни единого всплеска.
Казалось, будто оно погрузилось
в сон.
Наконец появились предрассветные
сумерки. Туман сделался серовато-синим и хмурым. Деревья, кусты и трава на земле покрылись каплями росы. Угрюмый лес дремал. Река
казалась неподвижной и сонной. Тогда я залез
в свой комарник и крепко заснул.
Дойдя до реки Кулумбе, я сел на камень и стал вслушиваться
в тихие, как шепот, звуки, которыми всегда наполняется тайга
в часы
сумерек. Безбрежный океан, сонная земля и глубокое темное небо с миллионами неведомых светил одинаково
казались величественными.
Мы уже не ходили за водой, а набивали чайники снегом, благо
в нем не было недостатка. К
сумеркам пурга достигла своей наибольшей силы, и, по мере того как становилось темнее, страшнее
казалась буря.
Каким затерявшимся
кажется человек среди этих скалистых гор, лишенных растительности! Незадолго до
сумерек мы взобрались на перевал, высота которого измеряется
в 1215 м. Я назвал его Скалистым. Отсюда, сверху, все представляется
в мелком масштабе: вековой лес, растущий
в долине,
кажется мелкой щетиной, а хвойные деревья — тоненькими иглами.
Приближались
сумерки. Болото приняло одну общую желто-бурую окраску и имело теперь безжизненный и пустынный вид. Горы спускались
в синюю дымку вечернего тумана и
казались хмурыми. По мере того как становилось темнее, ярче разгоралось на небе зарево лесного пожара. Прошел час, другой, а Дерсу не возвращался. Я начал беспокоиться.
Я принялся тоже искать убитое животное, хотя и не совсем верил гольду. Мне
казалось, что он ошибся. Минут через десять мы нашли козулю. Голова ее оказалась действительно простреленной. Дерсу взвалил ее себе на плечи и тихонько пошел обратно. На бивак мы возвратились уже
в сумерки.
Долинный лес иногда бывает так густ, что сквозь ветки его совершенно не видно неба. Внизу всегда царит полумрак, всегда прохладно и сыро. Утренний рассвет и вечерние
сумерки в лесу и
в местах открытых не совпадают по времени. Чуть только тучка закроет солнце, лес сразу становится угрюмым, и погода
кажется пасмурной. Зато
в ясный день освещенные солнцем стволы деревьев, ярко-зеленая листва, блестящая хвоя, цветы, мох и пестрые лишайники принимают декоративный вид.
Сумерки в лесу всегда наступают рано. На западе сквозь густую хвою еще виднелись кое-где клочки бледного неба, а внизу, на земле, уже ложились ночные тени. По мере того как разгорался костер, ярче освещались выступавшие из темноты кусты и стволы деревьев. Разбуженная
в осыпях пищуха подняла было пронзительный крик, но вдруг испугалась чего-то, проворно спряталась
в норку и больше не
показывалась.
Солнце склонялось к закату, а наша «тройка» все еще устало месила пыль по проселкам, окруженная зноем и оводами.
Казалось, мы толчемся на одном месте. Некованые копыта мягко шлепали по земле; темнело, где-нибудь на дальнем болоте гудел «бугай»,
в придорожной ржи сонно ударял перепел, и нетопыри пролетали над головами, внезапно появляясь и исчезая
в сумерках.
В одной избе уже
в сумерках я застал человека лет сорока, одетого
в пиджак и
в брюки навыпуск; бритый подбородок, грязная, некрахмаленная сорочка, подобие галстука — по всем видимостям привилегированный. Он сидел на низкой скамеечке и из глиняной чашки ел солонину и картофель. Он назвал свою фамилию с окончанием на кий, и мне почему-то
показалось, что я вижу перед собой одного бывшего офицера, тоже на кий, который за дисциплинарное преступление был прислан на каторгу.
Он напугал меня не на шутку: ходя по лесу
в серый туманный день, я убил уже много зайцев и развесил их по сучьям, чтобы собрать после, вместе с другим охотником; от наступающих
сумерек становилось темно; вдруг вижу я огромное подобие белого зайца, сидящего на корточках,
в воздухе, как мне
показалось, на аршин от земли.
Как-то
в этот день маршрут затянулся, и на бивак мы встали совсем
в сумерки. Остановились мы с правой стороны реки среди молодого ельника у подножья высокой скалы. Место мне
показалось удобным: с одной стороны от ветра нас защищал берег, с другой — лес, с третьей — молодой ельник.
Я стал прислушиваться к тихим таинственным звукам, которые всегда родятся
в тайге
в часы
сумерек;
кажется, будто вся природа погружается
в глубокий сон и пробуждается какая-то другая неведомая жизнь, полная едва уловимых ухом шопотов и подавленных вздохов.
Сумерки быстро спускались на землю.
В море творилось что-то невероятное. Нельзя было рассмотреть, где кончается вода и где начинается небо. Надвигающаяся ночь, темное небо, сыпавшее дождем с изморозью, туман — все это смешалось
в общем хаосе. Страшные волны вздымались и спереди и сзади. Они налетали неожиданно и так же неожиданно исчезали, на месте их появлялась глубокая впадина, и тогда
казалось, будто лодка катится
в пропасть.
— Уж это ты врешь, Наташка. Тебе со страху
показалось… Да и как ты
в сумерки могла разглядеть?.. Петр Васильич на прииске был
в это время… Ну, потом-то что было?
Приходи во зеленый сад
в сумерки серые, когда сядет за лес солнышко красное, и скажи: «
Покажись мне, верный друг!» — и покажу я тебе свое лицо противное, свое тело безобразное.
В та поры, не мешкая ни минуточки, пошла она во зеленый сад дожидатися часу урочного, и когда пришли
сумерки серые, опустилося за лес солнышко красное, проговорила она: «
Покажись мне, мой верный друг!» И
показался ей издали зверь лесной, чудо морское: он прошел только поперек дороги и пропал
в частых кустах, и не взвидела света молода дочь купецкая, красавица писаная, всплеснула руками белыми, закричала источным голосом и упала на дорогу без памяти.
— Скорее! — торопила мать, быстро шагая к маленькой калитке
в ограде кладбища. Ей
казалось, что там, за оградой,
в поле спряталась и ждет их полиция и, как только они выйдут, — она бросится на них, начнет бить. Но когда, осторожно открыв дверку, она выглянула
в поле, одетое серыми тканями осенних
сумерек, — тишина и безлюдье сразу успокоили ее.
На выезде главной Никольской улицы, вслед за маленькими деревянными домиками,
в окнах которых виднелись иногда цветы и детские головки, вдруг
показывался, неприятно поражая, огромный серый острог с своей высокой стеной и железной крышей. Все
в нем, по-видимому, обстояло благополучно: ружья караула были
в козлах, и у пестрой будки стоял посиневший от холода солдат. Наступили
сумерки. По всему зданию то тут, то там замелькали огоньки.
Между тем к концу дня
в душе его поднялась целая буря и… и,
кажется, могу сказать утвердительно, был такой момент
в сумерки, что он хотел встать, пойти и — объявить всё.
Сумерки уже наступили, и приближение ночи пугало нас. Очищенному и"нашему собственному корреспонденту", когда они бывали возбуждены, по ночам являлись черти; прочим хотя черти не являлись, но тоже
казалось, что человека легче можно сцапать
в спящем положении, нежели
в бодрственном. Поэтому мы решились бодрствовать как можно дольше, и когда я предложил, чтоб скоротать время, устроить"литературный вечер", то все с радостью ухватились за эту мысль.
Дневной свет сквозь опущенные гардины лился скупо, и так как
в углу, перед образом, теплилась лампадка, то
сумерки, наполнявшие комнату,
казались еще темнее и гуще.
Мне начинало
казаться, что тень несчастного канатчика бродит по огороду и все-таки вьет свои веревки, хотя это и происходило главным образом
в сумерки.
Когда они пришли
в Болотово, начинало уже смеркаться. Но
сумерки замедлялись огненною багровою зарею, которая медленно потухала на западе. Надо было ждать холодной ясной ночи. Небо очистилось уже от облаков: кое-где начинали мигать звезды. На востоке,
в туманном горизонте, чуть-чуть разгоралось другое зарево: то был месяц, светлый лик которого не суждено уже было видеть Григорию… Но месяц еще не
показывался.
В вечерних
сумерках показался большой одноэтажный дом с ржавой железной крышей и с темными окнами.
Мы вышли из западни. И без того душный воздух был теперь наполнен густыми клубами динамитных паров и пылью. Лампы погасли. Мы очутились
в полном мраке. Выйдя из западни, мы ощутили только одно — глубокую, густую темь. Эта темь была так густа, что осенняя ночь
в сравнении с ней
казалась сумерками. Дышалось тяжело. Ощупью, по колено
в воде, стараясь не сбиться с деревянной настилки, мы пошли к камере. Я попробовал зажечь спичку, но она погасла. Пришлось ожидать, пока вентилятор очистит воздух.
Панкрат ужаснулся. Ему
показалось, что глаза у профессора
в сумерках заплаканы. Это было так необыкновенно, так страшно.
Когда из золотых рам глядели генералы и дамы, которые
в сумерках казались живыми, слушать рассказ про беднягу чиновника, который ел крыжовник, было скучно.
Он приехал домой, едва слыша под собою ноги. Были уже
сумерки. Печальною или чрезвычайно гадкою
показалась ему квартира после всех этих неудачных исканий. Взошедши
в переднюю, увидел он на кожаном запачканном диване лакея своего Ивана, который, лежа на спине, плевал
в потолок и попадал довольно удачно
в одно и то же место. Такое равнодушие человека взбесило его; он ударил его шляпою по лбу, примолвив: «Ты, свинья, всегда глупостями занимаешься!»
Пока я сидел
в парке, стало темнеть, и
в сумерках показалась моя Ариадна, изящная и нарядная, как принцесса; за нею шел Лубков, одетый во все новое и широкое, купленное, вероятно,
в Вене.
Внутри церковь была так же ветха и сера, как и снаружи. На иконостасе и на бурых стенах не было ни одного местечка, которого бы не закоптило и не исцарапало время. Окон было много, но общий колорит
казался серым, и поэтому
в церкви стояли
сумерки.
К закату солнца мы успели уйти далеко от мыса Успения. Приближались
сумерки.
В атмосфере установилось равновесие. Море дремало. Дальние мысы, подернутые синеватою мглою, как будто повисли
в воздухе.
Казалось, будто небо узкою полосою вклинилось между ними и поверхностью воды. Это явление рефракции весьма обычно здесь
в сухое время года.
Грехов уже нет, я свят, я имею право идти
в рай! Мне
кажется, что от меня уже пахнет так же, как от рясы, я иду из-за ширм к дьякону записываться и нюхаю свои рукава. Церковные
сумерки уже не
кажутся мне мрачными, и на Митьку я гляжу равнодушно, без злобы.
Тут
в сумерках, которые
кажутся мне густыми и мрачными, как никогда, мною овладевает сознание греховности и ничтожества.
В тот же миг оглушительное торжествующее «живио» послышалось со стороны кукурузного поля и дороги и
в последнем освещении вечерних
сумерек показались свежие дружины юнакского войска…
Сумерки уже совершенно заменились темнотою ночи, над черным профилем гор зажглась яркая вечерняя зарница, над головами на светло-синем морозном небе мерцали мелкие звезды, со всех сторон краснело во мраке пламя дымящихся костров, вблизи серели палатки и мрачно чернела насыпь нашей батареи. От ближайшего костра, около которого, греясь, тихо разговаривали наши денщики, изредка блестела на батарее медь наших тяжелых орудий, и
показывалась фигура часового
в шинели внакидку, мерно двигавшегося вдоль насыпи.
Больше ничего не может сказать Саша. Он выходит из кабинета и опять садится на стул у двери. Сейчас он охотно бы ушел совсем, но его душит ненависть и ему ужасно хочется остаться, чтобы оборвать полковника, сказать ему какую-нибудь дерзость. Он сидит и придумывает, что бы такое сильное и веское сказать ненавистному дяде, а
в это время
в дверях гостиной, окутанная
сумерками,
показывается женская фигура. Это жена полковника. Она манит к себе Сашу и, ломая руки, плача, говорит...
В церковных
сумерках толпа колыхалась, как море, и преосвященному Петру, который был нездоров уже дня три,
казалось, что все лица — и старые, и молодые, и мужские, и женские — походили одно на другое, у всех, кто подходил за вербой, одинаковое выражение глаз.
Теперь, к ночи, трава и лес пахли еще сильнее, и сходившие люди уже не
казались такими смешными и тяжелыми: прозрачные
сумерки точно окрылили их, и две женщины
в светлых платьях,
казалось, не пошли, а полетели, как лебеди.
В сумерках шел я вверх по Остроженской улице. Таяло кругом, качались под ногами доски через мутные лужи. Под светлым еще небом черною и тихою
казалась мокрая улица; только обращенные к западу стены зданий странно белели, как будто светились каким-то тихим светом. Фонари еще не горели. Стояла тишина, какая опускается
в сумерках на самый шумный город. Неслышно проехали извозчичьи сани. Как тени, шли прохожие.
Казалось,
сумерки природы, затуманившие небо, отражались и
в этих глазах.
Дмитрий Петрович подсел ко мне совсем близко, так что я чувствовал на своей щеке его дыхание.
В вечерних
сумерках его бледное, худощавое лицо
казалось еще бледнее, а темная борода — чернее сажи. Глаза у него были грустные, искренние и немножко испуганные, как будто он собирался рассказать мне что-нибудь страшное. Он смотрел мне
в глаза и продолжал своим, по обыкновению, умоляющим голосом...
Обе они сидели за пяльцами и,
казалось, были углублены
в работу, хотя остальные девушки, за все более и более наступающими
сумерками, с удовольствием побросали иголки.
Весь он, от края до края, куда только хватало зрение, был густо запружен всякого рода телегами, кибитками, фургонами, арбами, колымагами, около которых толпились темные и белые лошади, рогатые волы, суетились люди, сновали во все стороны черные, длиннополые послушники; по возам, по головам людей и лошадей двигались тени и полосы света, бросаемые из окон, — и все это
в густых
сумерках принимало самые причудливые, капризные формы: то поднятые оглобли вытягивались до неба, то на морде лошади
показывались огненные глаза, то у послушника вырастали черные крылья…
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля
в холодных
сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда-то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще куда идут и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него
в темноте тени. Беспрестанно ему
казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут.
В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.