Неточные совпадения
—
Послали в Клин нарочного,
Всю истину доведали, —
Филиппушку спасли.
Елена Александровна
Ко мне его, голубчика,
Сама — дай Бог ей счастие!
За ручку подвела.
Добра была, умна была...
Правдин (Митрофану). С тобой, дружок, знаю что делать. Пошел-ко служить…
Кутейкин. Да кабы не умудрил и меня Владыко,
шедши сюда, забрести на перепутье к нашей просвирне, взалках бы, яко пес
ко вечеру.
— Солдат! — презрительно сказал Корней и повернулся
ко входившей няне. — Вот судите, Марья Ефимовна: впустил, никому не сказал, — обратился к ней Корней. — Алексей Александрович сейчас выйдут,
пойдут в детскую.
— До свиданья, Иван Петрович. Да посмотрите, не тут ли брат, и
пошлите его
ко мне, — сказала дама у самой двери и снова вошла в отделение.
— Мама! Она часто ходит
ко мне, и когда придет… — начал было он, но остановился, заметив, что няня шопотом что — то сказала матери и что на лице матери выразились испуг и что-то похожее на стыд, что так не
шло к матери.
Как камень, брошенный в гладкий источник, я встревожил их спокойствие и, как камень, едва сам не
пошел ко дну!
— В таком случае, изложите ее письменно. Она
пойдет в комиссию всяких прошений. Комиссия всяких прошений, пометивши, препроводит ее
ко мне. От меня поступит она в комитет сельских дел, там сделают всякие справки и выправки по этому делу. Главноуправляющий вместе с конторою в самоскорейшем времени положит свою резолюцию, и дело будет сделано.
— «Ну, брат, Илья Парамоныч, приходи
ко мне поглядеть рысака: в обгон с твоим
пойдет, да и своего заложи в беговые; попробуем».
Негодованье, сожаленье,
Ко благу чистая любовь
И
славы сладкое мученье
В нем рано волновали кровь.
Он с лирой странствовал на свете;
Под небом Шиллера и Гете
Их поэтическим огнем
Душа воспламенилась в нем;
И муз возвышенных искусства,
Счастливец, он не постыдил:
Он в песнях гордо сохранил
Всегда возвышенные чувства,
Порывы девственной мечты
И прелесть важной простоты.
— Ну, ступайте теперь к папа, дети, да скажите ему, чтобы он непременно
ко мне зашел, прежде чем
пойдет на гумно.
— А он очень, очень, очень, очень будет рад с тобой познакомиться! Я много говорил ему о тебе, в разное время… И вчера говорил.
Идем!.. Так ты знал старуху? То-то!.. Ве-ли-ко-лепно это все обернулось!.. Ах да… Софья Ивановна…
— Сюда, сюда
ко мне! — умоляла Соня, — вот здесь я живу!.. Вот этот дом, второй отсюда…
Ко мне, поскорее, поскорее!.. — металась она
ко всем. — За доктором
пошлите… О господи!
— Да, да, лучше, лучше, — подхватила она с увлечением, — как
пойдешь на страдание, тогда и наденешь. Придешь
ко мне, я надену на тебя, помолимся и
пойдем.
Корабль разбит,
пошли товары
ко́ дну,
И он насилу спасся сам.
Сейчас кричала я во весь народ,
Что
ко́ дну наш корабль
идёт:
Куда!
А! знать,
ко мне
пошел в другую половину.
— А
ко мне
пойдет? — спросил Аркадий, который, постояв некоторое время в отдалении, приблизился к беседке. Он поманил к себе Митю, но Митя откинул голову назад и запищал, что очень смутило Фенечку.
Ему протянули несколько шапок, он взял две из них, положил их на голову себе близко
ко лбу и, придерживая рукой, припал на колено. Пятеро мужиков, подняв с земли небольшой колокол, накрыли им голову кузнеца так, что края легли ему на шапки и на плечи, куда баба положила свернутый передник. Кузнец закачался, отрывая колено от земли, встал и тихо, широкими шагами
пошел ко входу на колокольню, пятеро мужиков провожали его,
идя попарно.
— Есть люди домашние и дикие, я — дикий! — говорил он виновато. — Домашних людей я понимаю, но мне с ними трудно. Все кажется, что кто-нибудь подойдет
ко мне и скажет:
иди со мной! Я и
пойду, неизвестно куда.
— У тебя таких нет, милейший! — ответила она и предложила: — Пойдем-ко, погуляем!
По дороге на фронт около Пскова соскочил с расшатанных рельс товарный поезд, в составе его были три вагона сахара, гречневой крупы и подарков солдатам. Вагонов этих не оказалось среди разбитых, но не сохранилось и среди уцелевших от крушения. Климу Ивановичу Самгину предложили расследовать это чудо, потому что судебное следствие не отвечало на запросы Союза, который
послал эти вагоны одному из полков
ко дню столетнего юбилея его исторической жизни.
Они десятками появлялись из всех переулков и
шли не шумно, приглядываясь
ко всему, рассматривая здания, магазины, как чужие люди; точно впервые посетив город, изучали его.
Ну, я ему и говорю: “Ты, парень, лакействовать брось, а иди-ко служить
ко мне”».
— Вам уснуть надо, — сказал Макаров. — Идите-ко…
— Захоти-и! Ну-ко,
пойди, сбей кулаком солдатов! Было бы чем оборониться, мы бы тут не торчали…
— Хотя она и гордая и обидела меня, а все-таки скажу: мать она редкая. Теперь, когда она отказала мне, чтоб Ваню не
посылать в Рязань, — ты уж
ко мне больше не ходи. И я к вам работать не
пойду.
Удовлетворив просьбу, Варвара предложила ему чаю, он благодарно и с достоинством сел
ко столу, но через минуту встал и
пошел по комнате, осматривая гравюры, держа руки в карманах брюк.
— Все это — ненадолго, ненадолго, — сказал доктор, разгоняя дым рукой. — Ну-ко, давай, поставим компресс. Боюсь, как левый глаз у него? Вы, Самгин,
идите спать, а часа через два-три смените ее…
Ко всей деятельности,
ко всей жизни Штольца прирастала с каждым днем еще чужая деятельность и жизнь: обстановив Ольгу цветами, обложив книгами, нотами и альбомами, Штольц успокоивался, полагая, что надолго наполнил досуги своей приятельницы, и
шел работать или ехал осматривать какие-нибудь копи, какое-нибудь образцовое имение,
шел в круг людей, знакомиться, сталкиваться с новыми или замечательными лицами; потом возвращался к ней утомленный, сесть около ее рояля и отдохнуть под звуки ее голоса.
«Как можно! А как не отдашь в срок? если дела
пойдут плохо, тогда подадут
ко взысканию, и имя Обломова, до сих пор чистое, неприкосновенное…» Боже сохрани! Тогда прощай его спокойствие, гордость… нет, нет! Другие займут да потом и мечутся, работают, не спят, точно демона впустят в себя. Да, долг — это демон, бес, которого ничем не изгонишь, кроме денег!
Я наказывал куму о беглых мужиках; исправнику кланялся, сказал он: „Подай бумагу, и тогда всякое средствие будет исполнено, водворить крестьян
ко дворам на место жительства“, и опричь того, ничего не сказал, а я пал в ноги ему и слезно умолял; а он закричал благим матом: „
Пошел,
пошел! тебе сказано, что будет исполнено — подай бумагу!“ А бумаги я не подавал.
— Это бабушкина «судьба»
посылает тебя
ко мне!.. — сказал он.
— Я вот слушаюсь вас и верю, когда вижу, что вы дело говорите, — сказал он. — Вас смущала резкость во мне, — я сдерживаюсь. Отыскал я старые манеры и скоро буду, как Тит Никоныч, шаркать ножкой, кланяясь, и улыбаться. Не бранюсь, не ссорюсь, меня не слыхать. Пожалуй, скоро
ко всенощной
пойду… Чего еще!
Вот моя академия, — говорил он, указывая на беседку, — вот и портик — это крыльцо, а дождь
идет — в кабинете: наберется
ко мне юности, облепят меня.
— Мы высказались… отдаю решение в ваши руки! — проговорил глухо Марк, отойдя на другую сторону беседки и следя оттуда пристально за нею. — Я вас не обману даже теперь, в эту решительную минуту, когда у меня голова
идет кругом… Нет, не могу — слышите, Вера, бессрочной любви не обещаю, потому что не верю ей и не требую ее и от вас, венчаться с вами не
пойду. Но люблю вас теперь больше всего на свете!.. И если вы после всего этого, что говорю вам, — кинетесь
ко мне… значит, вы любите меня и хотите быть моей…
Он
пошел к Вере, но ее не было дома. Марина сказала, что барышня
ко всенощной
пошла, но только не знала, в какую церковь, в слободе или в деревенский приход на гору.
— Это я, — тихо сказала она, — вы здесь, Борис Павлович? Вас спрашивают, пожалуйте поскорей, людей в прихожей никого нет. Яков
ко всенощной
пошел, а Егорку за рыбой на Волгу
послали… Я одна там с Пашуткой.
— Ну, ступай,
иди же скорей… Нет, постой! кстати попалась: не можешь ли ты принести
ко мне в комнату поужинать что-нибудь?
— Крафт, вы к ним и еще
пойдете? — вдруг спросил я его. Он медленно обернулся
ко мне, как бы плохо понимая меня. Я сел на стул.
— Совершенно вас извиняю, господин офицер, и уверяю вас, что вы со способностями. Действуйте так и в гостиной — скоро и для гостиной этого будет совершенно достаточно, а пока вот вам два двугривенных, выпейте и закусите; извините, городовой, за беспокойство, поблагодарил бы и вас за труд, но вы теперь на такой благородной ноге… Милый мой, — обратился он
ко мне, — тут есть одна харчевня, в сущности страшный клоак, но там можно чаю напиться, и я б тебе предложил… вот тут сейчас,
пойдем же.
Анна Андреевна торопливо вошла
ко мне, сложила передо мной руки и сказала, что «уже не для нее, а для князя, умоляет меня не уходить и, когда он проснется,
пойти к нему.
— Андрей Петрович! Веришь ли, он тогда пристал
ко всем нам, как лист: что, дескать, едим, об чем мыслим? — то есть почти так. Пугал и очищал: «Если ты религиозен, то как же ты не
идешь в монахи?» Почти это и требовал. Mais quelle idee! [Но что за мысль! (франц.)] Если и правильно, то не слишком ли строго? Особенно меня любил Страшным судом пугать, меня из всех.
— Вот что, Петр Ипполитович, — обратился я к нему с строгим видом, — прошу вас покорнейше
пойти и пригласить сейчас сюда
ко мне Анну Андреевну для переговоров. Давно они здесь?
— Почему поздно? Не хочу я
идти и не
пойду! Не дам я мной опять овладеть! Наплевать на Ламберта — так и скажите ей, и что если она пришлет
ко мне своего Ламберта, то я его выгоню в толчки — так и передайте ей!
Твой чиновник врал мне Бог знает что; но тебя не было, и я ушел, даже забыв попросить передать тебе, чтоб ты немедля
ко мне прибежал — и что же? я все-таки
шел в непоколебимой уверенности, что судьба не может не
послать тебя теперь, когда ты мне всего нужнее, и вот ты первый и встречаешься!
— Да уж по тому одному не
пойду, что согласись я теперь, что тогда
пойду, так ты весь этот срок апелляции таскаться начнешь
ко мне каждый день. А главное, все это вздор, вот и все. И стану я из-за тебя мою карьеру ломать? И вдруг князь меня спросит: «Вас кто прислал?» — «Долгорукий». — «А какое дело Долгорукому до Версилова?» Так я должен ему твою родословную объяснять, что ли? Да ведь он расхохочется!
И глупая веселость его и французская фраза, которая
шла к нему как к корове седло, сделали то, что я с чрезвычайным удовольствием выспался тогда у этого шута. Что же до Васина, то я чрезвычайно был рад, когда он уселся наконец
ко мне спиной за свою работу. Я развалился на диване и, смотря ему в спину, продумал долго и о многом.
Но все вдруг густо зашевелились; все стали разбирать шляпы и хотели
идти, — конечно, не из-за меня, а им пришло время; но это молчаливое отношение
ко мне раздавило меня стыдом. Я тоже вскочил.
В этом ресторане, в Морской, я и прежде бывал, во время моего гнусненького падения и разврата, а потому впечатление от этих комнат, от этих лакеев, приглядывавшихся
ко мне и узнававших во мне знакомого посетителя, наконец, впечатление от этой загадочной компании друзей Ламберта, в которой я так вдруг очутился и как будто уже принадлежа к ней нераздельно, а главное — темное предчувствие, что я добровольно
иду на какие-то гадости и несомненно кончу дурным делом, — все это как бы вдруг пронзило меня.