Неточные совпадения
На шестой день были назначены губернские выборы.
Залы большие и малые были полны дворян в разных мундирах. Многие приехали только к этому дню. Давно не видавшиеся знакомые, кто
из Крыма, кто
из Петербурга, кто из-за границы, встречались в
залах. У губернского стола, под портретом Государя,
шли прения.
Выйдя из-за стола, Левин, чувствуя, что у него на ходьбе особенно правильно и легко мотаются руки,
пошел с Гагиным через высокие комнаты к бильярдной. Проходя через большую
залу, он столкнулся с тестем.
Лектор взмахнул головой, многие
из публики тоже подняли головы вверх, в
зале раздалось шипение, точно лопнуло что-то, человек пять встали и
пошли к двери.
Клим Самгин, бросив на стол деньги, поспешно вышел
из зала и через минуту, застегивая пальто, стоял у подъезда ресторана. Три офицера, все с праздничными лицами,
шли в ногу, один
из них задел Самгина и весело сказал...
В это время
из залы с шумом появилась Полина Карповна, в кисейном платье, с широкими рукавами, так что ее полные, белые руки видны были почти до плеч. За ней
шел кадет.
— Так уж я хочу-с, — отрезал Семен Сидорович и, взяв шляпу, не простившись ни с кем,
пошел один
из залы. Ламберт бросил деньги слуге и торопливо выбежал вслед за ним, даже позабыв в своем смущении обо мне. Мы с Тришатовым вышли после всех. Андреев как верста стоял у подъезда и ждал Тришатова.
Мы
пошли по комнатам: с одной стороны заклеенная вместо стекол бумагой оконная рама доходила до полу, с другой — подвижные бумажные, разрисованные, и весьма недурно, или сделанные
из позолоченной и посеребренной бумаги ширмы, так что не узнаешь, одна ли это огромная
зала или несколько комнат.
По мере того как мы
шли через ворота, двором и по лестнице,
из дома все сильнее и чаще раздавался стук как будто множества молотков. Мы прошли несколько сеней, заваленных кипами табаку, пустыми ящиками, обрезками табачных листьев и т. п. Потом поднялись вверх и вошли в длинную
залу с таким же жиденьким потолком, как везде, поддерживаемым рядом деревянных столбов.
И с этим словом, не дожидаясь позволения, вдруг сам повернулся и
пошел было
из залы. Но, пройдя шага четыре, остановился, как бы что-то вдруг обдумав, тихо усмехнулся и воротился опять на прежнее место.
Расхаживая тяжелыми шагами взад и вперед по
зале, он взглянул нечаянно в окно и увидел у ворот остановившуюся тройку; маленький человек в кожаном картузе и фризовой шинели вышел
из телеги и
пошел во флигель к приказчику; Троекуров узнал заседателя Шабашкина и велел его позвать. Через минуту Шабашкин уже стоял перед Кирилом Петровичем, отвешивая поклон за поклоном и с благоговением ожидая его приказаний.
Этот знаток вин привез меня в обер-полицмейстерский дом на Тверском бульваре, ввел в боковую
залу и оставил одного. Полчаса спустя
из внутренних комнат вышел толстый человек с ленивым и добродушным видом; он бросил портфель с бумагами на стул и
послал куда-то жандарма, стоявшего в дверях.
Она решается не видеть и удаляется в гостиную.
Из залы доносятся звуки кадрили на мотив «
Шли наши ребята»; около матушки сменяются дамы одна за другой и поздравляют ее с успехами дочери. Попадаются и совсем незнакомые, которые тоже говорят о сестрице. Чтоб не слышать пересудов и не сделать какой-нибудь истории, матушка вынуждена беспрерывно переходить с места на место. Хозяйка дома даже сочла нужным извиниться перед нею.
В торжественном шествии в огромной
зале, переполненной народом, в которой выдают докторскую степень, я
шел в первом ряду, как доктор теологии, то есть высшей
из наук.
Когда
зал этот освобождался к двум часам ночи, стулья перед сценой убирались, вкатывался десяток круглых столов для «железки», и
шел открытый азарт вовсю, переносившийся
из разных столовых, гостиных и специальных карточных комнат.
Передо мной счет трактира Тестова в тридцать шесть рублей с погашенной маркой и распиской в получении денег и подписями: «В. Долматов и О. Григорович». Число — 25 мая. Год не поставлен, но, кажется, 1897-й или 1898-й. Проездом
из Петербурга зашли ко мне мой старый товарищ по сцене В. П. Долматов и его друг О. П. Григорович, известный инженер, москвич. Мы
пошли к Тестову пообедать по-московски. В левой
зале нас встречает патриарх половых, справивший сорокалетний юбилей, Кузьма Павлович.
—
Идет,
идет, — отвечал
из передней довольно симпатичный мужской голос, и на пороге
залы показался человек лет тридцати двух, невысокого роста, немного сутуловатый, но весьма пропорционально сложенный, с очень хорошим лицом, в котором крупность черт выгодно выкупалась силою выражения.
Персиянцев поднялся и, вынув
из кармана коротенькую германскую трубочку и бумажку с кнастером,
пошел в
залу.
В
залу вошел лакей. Он с замешательством тщательно запер за собою дверь
из передней и
пошел на цыпочках к коридору, но потом вдруг повернул к Лизе и, остановись, тихо произнес...
— Правда, правда, — подхватил Бахарев. —
Пойдут дуть да раздувать и надуют и себе всякие лихие болести, и другим беспокойство. Ох ты, господи! господи! — произнес он, вставая и направляясь к дверям своего кабинета, — ты ищешь только покоя, а оне знай истории разводят. И из-за чего, за что девочку разогорчили! — добавил он, входя в кабинет, и так хлопнул дверью, что в
зале задрожали стены.
Затем
шел большой
зал, занимавший средину домика, а потом комната матери Манефы и столовая,
из которой
шла узенькая лестница вниз в кухню.
Вечером того дня, когда труп Жени увезли в анатомический театр, в час, когда ни один даже случайный гость еще не появлялся на Ямской улице, все девушки, по настоянию Эммы Эдуардовны, собрались в
зале. Никто
из них не осмелился роптать на то, что в этот тяжелый день их, еще не оправившихся от впечатлений ужасной Женькиной смерти заставят одеться, по обыкновению, в дико-праздничные наряды и
идти в ярко освещенную
залу, чтобы танцевать петь и заманивать своим обнаженным телом похотливых мужчин.
В
зале тетушка разливала чай, няня позвала меня туда, но я не хотел отойти ни на шаг от матери, и отец, боясь, чтобы я не расплакался, если станут принуждать меня, сам принес мне чаю и постный крендель, точно такой, какие присылали нам в Уфу
из Багрова; мы с сестрой (да и все) очень их любили, но теперь крендель не
пошел мне в горло, и, чтоб не принуждали меня есть, я спрятал его под огромный пуховик, на котором лежала мать.
Самый дом и вся обстановка около него как бы вовсе не изменились: ворота так же были отворены, крыльцо — отперто; даже на окне, в
зале, как Павлу показалось, будто бы лежал дорожный саквояж, «Что за чудо, уж не воротились ли они
из Москвы?» — подумал он и
пошел в самый дом.
Павел оделся и
пошел туда. Окошечко —
из залы в блаженнейшую чайную — опять на минуту промелькнуло перед ним; когда он вошел в столовую, сидевшая там становая вдруг вскрикнула и закрыла обеими руками грудь свою. Она, изволите видеть, была несколько в утреннем дезабилье и поэтому очень устыдилась Павла.
— Он так слаб, что уж и не выходит
из своей комнаты, — отвечала она. — Вот так, одна-одинехонька и выхожу замуж, — прибавила она, и Вихров заметил, что у нее при этом как будто бы навернулись слезы. В это время они
шли уже вдвоем по
зале.
Два-три молодых офицера встали, чтобы
идти в
залу, другие продолжали сидеть и курить и разговаривать, не обращая на кокетливую даму никакого внимания; зато старый Лех косвенными мелкими шажками подошел к пей и, сложив руки крестом и проливая себе на грудь
из рюмки водку, воскликнул с пьяным умилением...
—
Слава богу, хорошо теперь стало, — отвечал содержатель, потирая руки, — одних декораций, ваше превосходительство, сделано мною пять новых; стены тоже побелил, механику наверху поправил; а то было, того и гляди что убьет кого-нибудь
из артистов. Не могу, как другие антрепренеры, кое-как заниматься театром. Приехал сюда — так не то что на сцене, в
зале было хуже, чем в мусорной яме. В одну неделю просадил тысячи две серебром. Не знаю, поддержит ли публика, а теперь тяжело: дай бог концы с концами свести.
Предводитель сделал насмешливую гримасу, но и сам
пошел навстречу толстяку. Княгиня, видевшая в окно, кто приехал, тоже как будто бы обеспокоилась. Княжна уставила глаза на дверь.
Из залы послышались восклицания: «Mais comment… Voila c'est un…» [Как… Вот какой… (франц.).]. Наконец, гость, в сопровождении князя и предводителя, ввалился в гостиную. Княгиня, сидя встречавшая всех дам, при его появлении привстала и протянула ему руку. Даже генеральша как бы вышла
из раздумья и кивнула ему головой несколько раз.
Переход
из зала в столовую
шел по довольно узкому коридору.
— Брось! Ерунда. Просто в тебе младая кровь волнуется. «Смиряй ее молитвой и постом». Пойдем-ка, дружище, в гимнастический
зал, пофехтуем на рапирах на два пирожных. Ты мне дашь пять ударов вперед
из двадцати… Пойдем-ка.
Но теперь, когда, пируя,
Мы собрали капитал,
И приданое, танцуя,
Шлем тебе
из этих
зал...
Лиза закрыла лицо руками и
пошла из дому. Петр Степанович бросился было за нею, но тотчас воротился в
залу.
Слова швейцара князь вас ждет ободрили Крапчика, и он по лестнице
пошел совершенно смело.
Из залы со стенами, сделанными под розовый мрамор, и с лепным потолком Петр Григорьич направо увидал еще большую комнату, вероятно, гостиную, зеленого цвета и со множеством семейных портретов, а налево — комнату серую, на которую стоявший в
зале ливрейный лакей в штиблетах и указал Крапчику, проговорив...
Прибыв в губернский город, он первое, что
послал за приходскими священниками с просьбою служить должные панихиды по покойнике, потом строго разбранил старших
из прислуги, почему они прежде этого не сделали, велев им вместе с тем безвыходно торчать в
зале и молиться за упокой души барина.
Это они говорили, уже переходя
из столовой в гостиную, в которой стоял самый покойный и манящий к себе турецкий диван, на каковой хозяйка и гость опустились, или, точнее сказать, полуприлегли, и камер-юнкер обнял было тучный стан Екатерины Петровны, чтобы приблизить к себе ее набеленное лицо и напечатлеть на нем поцелуй, но Екатерина Петровна, услыхав в это мгновение какой-то шум в
зале, поспешила отстраниться от своего собеседника и даже пересесть на другой диван, а камер-юнкер, думая, что это сам Тулузов
идет, побледнел и в струнку вытянулся на диване; но вошел пока еще только лакей и доложил Екатерине Петровне, что какой-то молодой господин по фамилии Углаков желает ее видеть.
Ровно в час самый лихой
из судебных приставов возгласил: суд
идет! — и вслед за этим возгласом в
залу выплыли: Иван Иваныч, Петр Иваныч и Семен Иваныч, Но так как они были в мундирах и при цепях, то назывались не Иванами Иванычами, а судьями.
Получив град толчков, так как
шел всецело погруженный в свои мысли, я наконец опамятовался и вышел
из зала по лестнице, к боковому выходу на улицу. Спускаясь по ней, я вспомнил, как всего час назад спускалась по этой лестнице Дэзи, задумчиво теребя бахрому платья, и смиренно, от всей души пожелал ей спокойной ночи.
Священник и дьякон начали облачаться. Принесли кадило,
из которого сыпались искры и
шел запах ладана и угля. Зажгли свечи. Приказчики вошли в
залу на цыпочках и стали у стены в два ряда. Было тихо, даже никто не кашлянул.
Барон догадался, что разговор между ними будет происходить о предстоящей свадьбе, а потому тихими шагами тоже
пошел за ними. Комнаты в доме Анны Юрьевны были расположены таким образом: прямо
из залы большая гостиная, где остались вдвоем Жуквич и Елена; затем малая гостиная, куда войдя, барон остановился и стал прислушиваться к начавшемуся в будуаре разговору между князем и Анной Юрьевной.
Идут к двери, навстречу им
из другой
залы выходят Нароков и Мелузов.
Вызванным Багговут приказал
идти в фехтовальную
залу, которая была так расположена, что мы
из классов могли видеть все там происходившее. И мы видели, что солдаты внесли туда кучу серых шинелей и наших товарищей одели в эти шинели. Затем их вывели на двор, рассадили там с жандармами в заготовленные сани и отправили по полкам.
На самом краю сего оврага снова начинается едва приметная дорожка, будто выходящая
из земли; она ведет между кустов вдоль по берегу рытвины и наконец, сделав еще несколько извилин, исчезает в глубокой яме, как уж в своей норе; но тут открывается маленькая поляна, уставленная несколькими высокими дубами; посередине в возвышаются три кургана, образующие правильный треугольник; покрытые дерном и сухими листьями они похожи с первого взгляда на могилы каких-нибудь древних татарских князей или наездников, но, взойдя в середину между них, мнение наблюдателя переменяется при виде отверстий, ведущих под каждый курган, который служит как бы сводом для темной подземной галлереи; отверстия так малы, что едва на коленах может вползти человек, ко когда сделаешь так несколько шагов, то пещера начинает расширяться всё более и более, и наконец три человека могут
идти рядом без труда, не задевая почти локтем до стены; все три хода ведут, по-видимому, в разные стороны, сначала довольно круто спускаясь вниз, потом по горизонтальной линии, но галлерея, обращенная к оврагу, имеет особенное устройство: несколько сажен она
идет отлогим скатом, потом вдруг поворачивает направо, и горе любопытному, который неосторожно пустится по этому новому направлению; она оканчивается обрывом или, лучше сказать, поворачивает вертикально вниз: должно надеяться на твердость ног своих, чтоб спрыгнуть туда; как ни говори, две сажени не шутка; но тут оканчиваются все искусственные препятствия; она
идет назад, параллельно верхней своей части, и в одной с нею вертикальной плоскости, потом склоняется налево и впадает в широкую круглую
залу, куда также примыкают две другие; эта
зала устлана камнями, имеет в стенах своих четыре впадины в виде нишей (niches); посередине один четвероугольный столб поддерживает глиняный свод ее, довольно искусно образованный; возле столба заметна яма, быть может, служившая некогда вместо печи несчастным изгнанникам, которых судьба заставляла скрываться в сих подземных переходах; среди глубокого безмолвия этой
залы слышно иногда журчание воды: то светлый, холодный, но маленький ключ, который, выходя
из отверстия, сделанного, вероятно, с намерением, в стене, пробирается вдоль по ней и наконец, скрываясь в другом отверстии, обложенном камнями, исчезает; немолчный ропот беспокойных струй оживляет это мрачное жилище ночи...
Мы встали и
пошли бродить по комнатам. В конце анфилады их широкая дверь вела в
зал, назначенный для танцев. Желтые шелковые занавески на окнах и расписанный потолок, ряды венских стульев по стенам, в углу
залы большая белая ниша в форме раковины, где сидел оркестр
из пятнадцати человек. Женщины, по большей части обнявшись, парами ходили по
зале; мужчины сидели по стенам и наблюдали их. Музыканты настраивали инструменты. Лицо первой скрипки показалось мне немного знакомым.
Иду, да и только!» Разрешив таким образом свое положение, господин Голядкин быстро подался вперед, словно пружину какую кто тронул в нем; с двух шагов очутился в буфетной, сбросил шинель, снял свою шляпу, поспешно сунул это все в угол, оправился и огладился; потом… потом двинулся в чайную,
из чайной юркнул еще в другую комнату, скользнул почти незаметно между вошедшими в азарт игроками; потом… потом… тут господин Голядкин позабыл все, что вокруг него делается, и, прямо как снег на голову, явился в танцевальную
залу.
Вправо
из залы шла еще дверь в угольную комнату, бывшую кабинетом хозяина.
Конечно, если бы перенесть человека, чуждого театральному делу и равнодушного к театральному искусству, на сцену или в одну
из боковых
зал, где
идет репетиция пиесы при кн.
Шарлатанское лицо моментально появляется в дверях. Мольер поднимается на сцену так, что мы видим его в профиль. Он
идет кошачьей походкой к рампе, как будто подкрадывается, сгибает шею, перьями шляпы метет пол. При его появлении один невидимый человек в зрительном
зале начинает аплодировать, а за этим
из зала громовые рукоплескания. Потом тишина.
Во второй
зале, отделенной от первой полукруглой аркой,
шли картины
из лягушачьей жизни: лягушки пьют пиво в зеленом болоте, лягушки охотятся на стрекоз среди густого камыша, играют струнный квартет, дерутся на шпагах и т. д.
Дальнейшее наше знакомство тут и прекратилось, потому что картина упала перед нами. Все встали, встал и я; все
пошли,
пошел и я в прежнее место. Но мои соседи по зрительству были люди другой комплекс ции, нежели прежние: они не пили пуншу, ели яблоки, кои и я ел, обтирались, вышедши
из душной
залы, обтирался и я."В театр, в театр!"закричали они и побежали.
Пошел и я медленно, рассуждая:"ну, уж этот театр! буду его помнить!"Купил снова билет и снова заплатил полтора рубля.
Я неловко и застенчиво сообщил ей новость. Аврора выслушала ее так спокойно, как будто она это знала, и отошла, не сказав мне ни одного слова. Непосредственно затем она вошла в дом, и через минуту оттуда,
из залы, послышались трудные упражнения на скрипке. За ними служанке не слыхать было, как снова ударил дверной молоток. Я
пошел и открыл двери.