Неточные совпадения
Пастух уж со скотиною
Угнался;
за малиною
Ушли подружки в бор,
В полях трудятся пахари,
В лесу стучит топор!»
Управится с горшочками,
Все вымоет, все выскребет,
Посадит
хлебы в печь —
Идет родная матушка,
Не будит — пуще кутает:
«Спи, милая, касатушка,
Спи, силу запасай!
Левин отдал косу Титу и с мужиками, пошедшими к кафтанам
за хлебом, чрез слегка побрызганные дождем ряды длинного скошенного пространства
пошел к лошади. Тут только он понял, что не угадал погоду, и дождь мочил его сено.
Толковал и говорил и с приказчиком, и с мужиком, и мельником — и что, и как, и каковых урожаев можно ожидать, и на какой лад
идет у них запашка, и по сколько
хлеба продается, и что выбирают весной и осенью
за умол муки, и как зовут каждого мужика, и кто с кем в родстве, и где купил корову, и чем кормит свинью — словом, все.
— Да я и строений для этого не строю; у меня нет зданий с колоннами да фронтонами. Мастеров я не выписываю из-за границы. А уж крестьян от хлебопашества ни
за что не оторву. На фабриках у меня работают только в голодный год, всё пришлые, из-за куска
хлеба. Этаких фабрик наберется много. Рассмотри только попристальнее свое хозяйство, то увидишь — всякая тряпка
пойдет в дело, всякая дрянь даст доход, так что после отталкиваешь только да говоришь: не нужно.
Теперь уже все хотели в поход, и старые и молодые; все, с совета всех старшин, куренных, кошевого и с воли всего запорожского войска, положили
идти прямо на Польшу, отмстить
за все зло и посрамленье веры и козацкой
славы, набрать добычи с городов, зажечь пожар по деревням и
хлебам, пустить далеко по степи о себе
славу.
Как только зазвучали первые аккорды пианино, Клим вышел на террасу, постоял минуту, глядя в заречье, ограниченное справа черным полукругом леса, слева — горою сизых облаков,
за которые уже скатилось солнце. Тихий ветер ласково гнал к реке зелено-седые волны
хлебов. Звучала певучая мелодия незнакомой, минорной пьесы. Клим
пошел к даче Телепневой. Бородатый мужик с деревянной ногой заступил ему дорогу.
Красавина. Ну прощай, башмачник! Уж я к тебе больше не
пойду; потому, мой друг, что
хлеб за брюхом не ходит. (Уходит, и Матрена
за ней.)
Этот долг можно заплатить из выручки
за хлеб. Что ж он так приуныл? Ах, Боже мой, как все может переменить вид в одну минуту! А там, в деревне, они распорядятся с поверенным собрать оброк; да, наконец, Штольцу напишет: тот даст денег и потом приедет и устроит ему Обломовку на
славу, он всюду дороги проведет, и мостов настроит, и школы заведет… А там они, с Ольгой!.. Боже! Вот оно, счастье!.. Как это все ему в голову не пришло!
— Ведомости о крестьянах, об оброке, о продаже
хлеба, об отдаче огородов… Помнишь ли, сколько
за последние года дохода было? По тысяче четыреста двадцати пяти рублей — вот смотри… — Она хотела щелкнуть на счетах. — Ведь ты получал деньги? Последний раз тебе послано было пятьсот пятьдесят рублей ассигнациями: ты тогда писал, чтобы не
посылать. Я и клала в приказ: там у тебя…
Сингапур — один из всемирных рынков, куда пока еще стекается все, что нужно и не нужно, что полезно и вредно человеку. Здесь необходимые ткани и
хлеб, отрава и целебные травы. Немцы, французы, англичане, американцы, армяне, персияне, индусы, китайцы — все приехало продать и купить: других потребностей и целей здесь нет. Роскошь
посылает сюда
за тонкими ядами и пряностями, а комфорт
шлет платье, белье, кожи, вино, заводит дороги, домы, прорубается в глушь…
Частные люди помогают этому, поощряя хлебопашество и скотоводство: одни жертвуют
хлеб для посева, другие
посылают баранов, которых до сих пор не знали
за Леной, третьи подают пример собственными трудами.
Хозяин осмотрел каждый уголок; нужды нет, что
хлеб еще на корню, а он прикинул в уме, что у него окажется в наличности по истечении года, сколько он
пошлет сыну в гвардию, сколько заплатит
за дочь в институт.
Я
шел по горе; под портиками, между фестонами виноградной зелени, мелькал тот же образ; холодным и строгим взглядом следил он, как толпы смуглых жителей юга добывали, обливаясь потом, драгоценный сок своей почвы, как катили бочки к берегу и усылали вдаль, получая
за это от повелителей право есть
хлеб своей земли.
И когда он считает барыши
за не сжатый еще
хлеб, он не отделяет несколько сот рублей
послать в какое-нибудь заведение, поддержать соседа?
Ты возразил, что человек жив не единым
хлебом, но знаешь ли, что во имя этого самого
хлеба земного и восстанет на тебя дух земли, и сразится с тобою, и победит тебя, и все
пойдут за ним, восклицая: «Кто подобен зверю сему, он дал нам огонь с небеси!» Знаешь ли ты, что пройдут века и человечество провозгласит устами своей премудрости и науки, что преступления нет, а стало быть, нет и греха, а есть лишь только голодные.
С
хлебом тебе давалось бесспорное знамя: дашь
хлеб, и человек преклонится, ибо ничего нет бесспорнее
хлеба, но если в то же время кто-нибудь овладеет его совестью помимо тебя — о, тогда он даже бросит
хлеб твой и
пойдет за тем, который обольстит его совесть.
И если
за тобою во имя
хлеба небесного
пойдут тысячи и десятки тысяч, то что станется с миллионами и с десятками тысяч миллионов существ, которые не в силах будут пренебречь
хлебом земным для небесного?
Известие это смягчило матушку. Ушел молотить — стало быть, не хочет даром
хлеб есть, — мелькнуло у нее в голове. И вслед
за тем велела истопить в нижнем этаже комнату, поставить кровать, стол и табуретку и устроить там Федоса. Кушанье матушка решила
посылать ему с барского стола.
Кормили тетенек более чем скупо. Утром
посылали наверх по чашке холодного чаю без сахара, с тоненьким ломтиком белого
хлеба;
за обедом им первым подавали кушанье, предоставляя правовыбирать самые худые куски. Помню, как робко они входили в столовую
за четверть часа до обеда, чтобы не заставить ждать себя, и становились к окну. Когда появлялась матушка, они приближались к ней, но она почти всегда с беспощадною жестокостью отвечала им, говоря...
— Обворовываю талантливых авторов! Ведь на это я
пошел, когда меня с квартиры гнали… А потом привык. Я из-за куска
хлеба, а тот имя свое на пьесах выставляет,
слава и богатство у него. Гонорары авторские лопатой гребет, на рысаках ездит… А я? Расходы все мои, получаю
за пьесу двадцать рублей, из них пять рублей переписчикам… Опохмеляю их, оголтелых, чаем пою… Пока не опохмелишь, руки-то у них ходуном ходят…
Разговоры с доброхотом Василием
шли далеко
за полночь, особенно когда зашла речь о дешевом сибирском
хлебе.
— Я знаю ее характер: не
пойдет… А поголодает, посидит у
хлеба без воды и выкинет какую-нибудь глупость. Есть тут один адвокат, Мышников, так он давно
за ней ухаживает. Одним словом, долго ли до греха? Так вот я и хотел предложить с своей стороны… Но от меня-то она не примет. Ни-ни! А ты можешь так сказать, что много был обязан Илье Фирсычу по службе и что мажешь по-родственному ссудить. Только требуй с нее вексель, a то догадается.
— А затем, сватушка, что три сына у меня. Хотел каждому по меленке оставить, чтобы родителя поминали… Ох, нехорошо!.. Мучники наши в банк закладываются, а мужик весь
хлеб на базары свез. По деревням везде ситцы да самовары
пошли… Ослабел мужик. А тут водкой еще его накачивают… Все
за легким
хлебом гонятся да
за своим лакомством. Что только и будет!..
Окулко косил с раннего утра вплоть до обеда, без передышки. Маленький Тараско ходил по косеву
за ним и молча любовался на молодецкую работу богатыря-брата. Обедать Окулко пришел к балагану, молча съел кусок ржаного
хлеба и опять
пошел косить. На других покосах уже заметили, что у Мавры косит какой-то мужик, и, конечно, полюбопытствовали узнать, какой такой новый работник объявился. Тит Горбатый даже подъехал верхом на своей буланой кобыле и вслух похвалил чистую Окулкину работу.
За свою двадцатилетнюю службу я должен теперь, на старости лет,
идти на улицу искать свой черствый кусок
хлеба…
День он
шел, а на ночь десятский отводил его на очередную квартиру.
Хлеб ему везде давали, а иногда и сажали
за стол ужинать. В одной деревне Орловской губернии, где он ночевал, ему сказали, что купец, снявший у помещика сад, ищет молодцов караульных. Василью надоело нищенствовать, а домой итти не хотелось, и он
пошел к купцу-садовнику и нанялся караульщиком
за пять рублей в месяц.
Ижбурдин. С казной-то? А вот как:
пошел я, запродавши хлеб-от, к писарю станового, так он мне,
за четвертак, такое свидетельство написал,"то я даже сам подивился. И наводнение и мелководие тут; только нашествия неприятельского не было.
— Далече
идете, землячок? — сказал один из них, пережевывая
хлеб, солдату, который с небольшим мешком
за плечами остановился около них.
Поздно ночью, тайно, являлся к ним пьяный В.Н. Бестужев,
посылал за водкой,
хлебом и огурцами, бил их смертным боем — и газета выходила. Подшибалы чувствовали себя как дома в холодной, нетопленой типографии, и так как все были разуты и раздеты — босые и голые, то в осенние дожди уже не показывались на улицу.
Весною я все-таки убежал:
пошел утром в лавочку
за хлебом к чаю, а лавочник, продолжая при мне ссору с женой, ударил ее по лбу гирей; она выбежала на улицу и там упала; тотчас собрались люди, женщину посадили в пролетку, повезли ее в больницу; я побежал
за извозчиком, а потом, незаметно для себя, очутился на набережной Волги, с двугривенным в руке.
Не первый он был и не последний из тех, кто, попрощавшись с родными и соседями, взяли, как говорится, ноги
за пояс и
пошли искать долю, работать, биться с лихой нуждой и есть горький
хлеб из чужих печей на чужбине.
Была ещё Саша Сетунова, сирота, дочь сапожника; первый соблазнил её Толоконников, а после него, куска
хлеба ради,
пошла она по рукам. Этой он сам предлагал выйти
за него замуж, но она насмешливо ответила ему...
— А вот хошь бы дядюшка Аким; сам говорит: из-за
хлеба иду. Чем он тебе не по нраву пришел? Года его нестарые…
Продолжает он нести свой трудный, часто непосильный крест, с тем чтобы
пойти за хозяйского сына в солдаты или умереть под старость бобылем без крова и
хлеба.
— Прощайте, братцы! — крикнул он, когда обоз тронулся. — Спасибо вам
за хлеб,
за соль! А я опять
пойду на огонь. Нет моей мочи!
— Нынче пост голодный, ваше сиятельство, — вмешался Чурис, поясняя слова бабы: —
хлеб да лук — вот и пища наша мужицкая. Еще слава-ти Господи, хлебушка-то у меня, по милости вашей, по сю пору хватило, а то сплошь у наших мужиков и хлеба-то нет. Луку ныне везде незарод. У Михайла-огородника анадысь
посылали,
за пучек по грошу берут, а покупать нашему брату нèоткуда. С Пасхи почитай-что и в церкву Божью не ходим, и свечку Миколе купить не́ на что.
Астров. Не раньше лета, должно быть. Зимой едва ли… Само собою, если случится что, то дайте знать — приеду. (Пожимает руки.) Спасибо
за хлеб,
за соль,
за ласку… одним словом,
за все. (
Идет к няне и целует ее в голову.) Прощай, старая.
— Куда же мы, голые,
пойдем? Одни опорки на четверых. У съемщицы харчимся, обед из четырех блюд четыре копейки, каждого кушанья на копейку; щей, супу, картошки и две каши.
Хлеб свой, вот этот.
За ночлег — пятак. Верит до получки. Сейчас деньги из библиотеки пришлют — разочтемся…
Незнамов. Нет, говори, говори! Мне нужно знать все. От этого зависит… Не поймешь ты, вот чего я боюсь. Ведь я круглый сирота, брошенный в омут бессердечных людей, которые грызутся из-за куска
хлеба,
за рубль продают друг друга; и вдруг я встречаю участие, ласку — и от кого же? От женщины, которой
слава гремит, с которой всякий считает
за счастие хоть поговорить! Поверишь ли ты, поверишь ли, я вчера в первый раз в жизни видел ласку матери!
Он вспомнил, что при въезде в город видел ряд постоялых дворов. Пятак он оставил в кармане для уплаты
за ночлег, а
за две копейки купил мерзлого
хлеба и, спрятав в карман, ломал по кусочкам и ел из горсти. Это подкрепило силы. Проходя мимо часового магазина, он взглянул в окно. Большие стенные часы показывали семь. Было еще рано
идти на постоялый двор, и Иванов зашел в биллиардную. Комната была полна народом.
Шла крупная интересная игра. Публика внимательно следила
за каждым ударом двух знаменитых игроков.
— Нет, мой друг, я и обманывать тебя не хочу, — не поеду: зачем? мне тут делать нечего. Здесь место тому, кому нужны кресты да перстни, а наше благо на пепле растет, и надо в нем копаться, сидя на своем кореню. Было время, и я здесь жила, но хорошего тоже мало из того времени помню… а теперь я уже совсем от этого отстала, и
слава за то создателю: надо кому-нибудь и соху с лопатой знать, а наездом
хлеба не напашешь.
«Против кого же я
пойду? против родной дочери, против зятя? Нет; это не то:
за свою вину я отдам крестьянам все свое, чего их добро стоило… У меня после этого ничего своего не останется, но это полгоря, — без денег легче жить, чем без чести… Авось сыновья в угле и в куске
хлеба мне не откажут… А если и они, если и их мне подменят?»
Остальную часть дня и всю ночь пленные, под прикрытием тридцати казаков и такого же числа вооруженных крестьян,
шли, почти не отдыхая. Перед рассветом Зарецкой сделал привал и
послал в ближайшую деревню
за хлебом; в полчаса крестьяне навезли всяких съестных припасов. Покормив и своих и неприятелей, Зарецкой двинулся вперед. Вскоре стали им попадаться наши разъезды, и часу в одиннадцатом утра они подошли, наконец, к аванпостам русского авангарда.
Минут через пять березовая роща осталась у них назади; коляска своротила с большой дороги на проселочную, которая
шла посреди полей, засеянных
хлебом; справа и слева мелькали небольшие лесочки и отдельные группы деревьев; вдали чернелась густая дубовая роща, из-за которой подымались высокие деревянные хоромы, построенные еще дедом Полины, храбрым секунд-майором Лидиным, убитым при штурме Измаила.
Мужик засмеялся и достал из-за пазухи здоровую краюху
хлеба. Арефа только перекрестился: господь невидимо пищу
послал. Потом он переломил краюху пополам и отдал одну половинку назад.
Монастырское подворье было сейчас
за собором, где
шла узкая Набежная улица. Одноэтажное деревянное здание со всякими хозяйственными пристройками и большими хлебными амбарами было выстроено еще игуменом Поликарпом. Монастырь бойко торговал здесь своим
хлебом, овсом, сеном и разными припасами. С введением духовных штатов подворье точно замерло, и громадные амбары стояли пустыми.
Сильно бились сердца их, стесненные непонятным предчувствием, они
шли, удерживая дыхание, скользя по росистой траве, продираясь между коноплей и вязких гряд, зацепляя поминутно ногами или
за кирпич или
за хворост; вороньи пугалы казались им людьми, и каждый раз, когда полевая крыса кидалась из-под ног их, они вздрагивали, Борис Петрович хватался
за рукоятку охотничьего ножа, а Юрий
за шпагу… но, к счастию, все их страхи были напрасны, и они благополучно приближились к темному овину; хозяйка вошла туда,
за нею Борис Петрович и Юрий; она подвела их к одному темному углу, где находилось два сусека, один из них с
хлебом, а другой до половины наваленный соломой.
А из государского жалованья вычитали у них многие деньги и
хлеб, и с стенных и прибылых караулов по 40 и по 50 человек спускали и имали
за то с человека по 4 и по 5 алтын, и по 2 гривны, и больше, а с недельных по 10 алтын, и по 4 гривны, и по полтине; жалованье же, какое на те караулы
шло, себе брали; а к себе на двор, кроме денщиков, многих брали в караул и работу работать».
Однажды Бучинский
идет мимо машины, я и кгичу ему: «Фома Осипыч, зайдите ко мне на минутку…» А он мне: «Стгатоник Егмолаич,
хлеб за бгюхом не ходит».
Нина.
За такое счастье, как быть писательницей или артисткой, я перенесла бы нелюбовь близких, нужду, разочарование, я жила бы под крышей и ела бы только ржаной
хлеб, страдала бы от недовольства собою, от сознания своих несовершенств, но зато бы уж я потребовала
славы… настоящей, шумной
славы… (Закрывает лицо руками.) Голова кружится… Уф!..