Неточные совпадения
Милый друг,
К чему вопрос такой? тревожит
Меня напрасно он. Семью
Стараюсь я забыть мою.
Я стала ей в
позор; быть может
(Какая страшная мечта!),
Моим
отцом я проклята,
А за кого?
— Я гораздо добрее, чем вы думаете, господа, я вам сообщу почему, и дам этот намек, хотя вы того и не стоите. Потому, господа, умалчиваю, что тут для меня
позор. В ответе на вопрос: откуда взял эти деньги, заключен для меня такой
позор, с которым не могло бы сравняться даже и убийство, и ограбление
отца, если б я его убил и ограбил. Вот почему не могу говорить. От
позора не могу. Что вы это, господа, записывать хотите?
Признаюсь, я именно подумал тогда, что он говорит об
отце и что он содрогается, как от
позора, при мысли пойти к
отцу и совершить с ним какое-нибудь насилие, а между тем он именно тогда как бы на что-то указывал на своей груди, так что, помню, у меня мелькнула именно тогда же какая-то мысль, что сердце совсем не в той стороне груди, а ниже, а он ударяет себя гораздо выше, вот тут, сейчас ниже шеи, и все указывает в это место.
И однако же эти две пошлости расстраивают всю гармонию семейного быта Русаковых, заставляют
отца проклинать дочь, дочь — уйти от
отца и затем ставят несчастную девушку в такое положение, за которым, по мнению самого Русакова, следует не только для нее самой горе и бесчестье на всю жизнь, но и общий
позор для целой семьи.
Если б я знал, я бы раздавил вас… и вдруг, в одну ночь всё погибло… мать…
отец… имущество, — родная кровля… всё отнято… здесь ждет голод, холод, жизнь нищего — а там виселица, пытки,
позор… боже!
— Про то, хозяин, опять-таки я знаю, где ночевал; а ты вот что, Борис Тимофеич, ты моего слова послушай: что,
отец, было, того назад не воротишь; не клади ж ты по крайности
позору на свой купеческий дом. Сказывай, чего ты от меня теперь хочешь? Какого ублаготворения желаешь?
«Убила, — говорил он ей, — убила старика
отца, седины покрыла
позором».
— Видишь ты, Егор Петров, знаю я это, как ночами от обиды не спится, тяжело это человеку, брат! Конечно, мне Кузьму нисколько не жаль, а при чём тут женщина эта? Однако и на неё
позор падает — за что? Не сама она себе
отца выбрала…
«Вещий тот сон, — думает Алексей. — Да нет, быть того не может, не статочное дело!.. Не вымолвить Настасье
отцу с матерью ни единого слова… Без меры горда, не откроет беду свою девичью, не захочет накинуть
позора на свою голову…»
Судорожно рыдала Фленушка, и тихо текли слезы по впалым ланитам Манефы… «Сказать ли ей тайну? — думала она, глядя на Фленушку. — Нет, нет!.. Зачем теперь про свой
позор говорить?.. Перед смертью откроюсь… А про него не скажу, чтоб не знала она, что
отец у нее, может, каторжник был… Нет, не скажу!..»
Забыв
отцов своих
позорИ горький плен Ерусалима,
Здесь мирно жили караимы...
Этот проект создался молодым затаенным горем, опасностью огласки, стыдом перед целым городом, мыслью о горьком
позоре старого
отца, которого она по-свóему любила детски-деспотическою любовью, а с тех пор как, покинутая Полояровым, осталась одна со своей затаенной кручиной, полюбила его еще более, глубже, сердечнее, серьезней.
Он мне от слова и до слова повторял кипучие речи его
отца; я их теперь забыл, но смысл их тот, что укоризны их самим им принесут
позор; что он любил жену не состоянья ради, и что для одного того, чтобы их речи не возмущали покоя ее новой жизни, он отрекается от всего, что мог по ней наследовать, и он, и сын его, он отдает свое, что нажито его трудом при ней, и…
С другой стороны, матушка, презирая ничтожный польский характер, отразившийся между прочим в поступках старого Пенькновского, всегда считала обязанностью относиться к полякам с бесконечною снисходительностию, «как к жалкому народу, потерявшему национальную самостоятельность», что, по ее мнению, влекло за собою и потерю лучших духовных доблестей; но чуть только Альтанский, питавший те же самые чувства, но скрывавший их, дал волю своему великодушию и с состраданием пожал руку молодому Пенькновскому, который кичился
позором своего
отца, — матери это стало противно, и она не могла скрывать своего презрения к молодому Кошуту.
Веди нас,
отец наш, в решительный бой,
Веди нас на дерзких врагов!
Мы грозною тучей пойдем за тобой,
Сразимся с врагами мы вновь.
Мы кровью своею омоем
позорЗа прежние тяжкие дни,
Нам больно услышать отчизны укор.
Веди нас,
отец наш, — веди!
«Значит, — думал он, — произошла полная огласка его подвигов за последний год; если
отец мог избрать только такой крайний путь для спасения его от
позора, да и не его лично, а своего имени, значит пощады от
отца ему ждать нечего — надо приготовиться ко всему».
— Громкое слово… Своя рубашка ближе к телу… Впрочем, если ты из идеалистов — принимай
позор на свою голову… Не надо было допускать до ревизии и сказать
отцу, прося его пополнить из твоего капитала…
Спасение ближнего, друга, сестры, невесты, от бесчестья, от погибели, здесь и на том свете, спасение всего семейства ее от
позора, престарелого
отца от преждевременной смерти, себя самого, может быть, от ужасного греха убийства не есть ли тоже цель высокая, достойная и великих пожертвований?
Один, хотя не каялся в своем поступке и повторил бы его, если бы опять представился такой же случай, хотя бесстрашно готов был выдержать казнь, однако ж боялся
позора этой казни для престарелого
отца своего и сестры-невесты.
— Но разве вы забыли, что произошло пять лет тому назад — я не забыла этого! Я не могу забыть, что мой
отец — его убийца, что он меня проклял, что он разбил мое счастье и обрек меня на нищету и
позор… Я буду нести свой крест до конца… Если бы он даже простил меня, то я бы не приняла его прощения, я бы теперь сама отказалась от него…
Гориславская. Но тайна известна старику Мухоморову; разве он, владея ею, не может из мщения передать ее другим и бросить меня на поругание света и, пуще всего, на
позор перед ним?.. Опыт он уже сделал… Ну, если мой
отец, в самом деле, приехал в Москву?..
Совершеннолетие сына, принявшего наследственные имения и оставившего их в управлении
отца, вторично спасло князя Василия от разорения и даже от
позора, так как капитал сына значился только на бумаге, а имения были заложены и перезаложены.
В то время, когда Иннокентий Антипович, в конце-концов, сказал ей о том, что
отец ее из чувства признательности, из-за великодушной благодарности, невинный, позволил осудить себя на каторгу, чтобы спасти имя Толстых от
позора, он отворил дверь, и в комнату вошел Егор Никифоров.