Неточные совпадения
Всю дорогу он был весел необыкновенно, посвистывал, наигрывал губами, приставивши ко рту кулак, как будто играл на трубе, и наконец затянул какую-то песню, до такой степени необыкновенную, что сам Селифан слушал, слушал и потом, покачав слегка головой, сказал: «Вишь ты, как барин поет!» Были уже густые сумерки, когда
подъехали они
к городу.
На другой день, утром, он и Тагильский
подъехали к воротам тюрьмы на окраине
города. Сеялся холодный дождь, мелкий, точно пыль, истреблял выпавший ночью снег, обнажал земную грязь. Тюрьма — угрюмый квадрат высоких толстых стен из кирпича, внутри стен врос в землю давно не беленный корпус, весь в пятнах, точно пролежни, по углам корпуса — четыре башни, в средине его на крыше торчит крест тюремной церкви.
В
городе,
подъезжая к дому Безбедова, он увидал среди улицы забавную группу: полицейский, с разносной книгой под мышкой, старуха в клетчатой юбке и с палкой в руках, бородатый монах с кружкой на груди, трое оборванных мальчишек и педагог в белом кителе — молча смотрели на крышу флигеля; там, у трубы, возвышался, качаясь, Безбедов в синей блузе, без пояса, в полосатых брюках, — босые ступни его ног по-обезьяньи цепко приклеились
к тесу крыши.
«А что, если б у японцев взять Нагасаки?» — сказал я вслух, увлеченный мечтами. Некоторые засмеялись. «Они пользоваться не умеют, — продолжал я, — что бы было здесь, если б этим портом владели другие? Посмотрите, какие места! Весь Восточный океан оживился бы торговлей…» Я хотел развивать свою мысль о том, как Япония связалась бы торговыми путями, через Китай и Корею, с Европой и Сибирью; но мы
подъезжали к берегу. «Где же
город?» — «Да вот он», — говорят. «Весь тут? за мысом ничего нет? так только-то?»
Не забуду также картины пылающего в газовом пламени необъятного
города, представляющейся путешественнику, когда он
подъезжает к нему вечером. Паровоз вторгается в этот океан блеска и мчит по крышам домов, над изящными пропастями, где, как в калейдоскопе, между расписанных, облитых ярким блеском огня и красок улиц движется муравейник.
Кроме всего этого,
к кабаку Ермошки каждый день
подъезжали таинственные кошевки из
города. Из такой кошевки вылезал какой-нибудь пробойный городской мещанин или мелкотравчатый купеческий брат и для отвода глаз сначала шел в магазин, а уж потом, будто случайно, заводил разговор с сидевшими у кабака старателями.
Еду и всё резоны говорю:"Сякая ты, мол, такая, за что человека обидела!"И не заметил, как
к городу,
к самой околице
подъехали…
— Стой… да ты не загадывай вперед… экой ты, братец, непостоянной! Едем мы, это,
городом, а я тоже парень бывалый, про кутузку-то слыхивал.
Подъехали к постоялому, я ее, значит, за ручку, высаживаю… жду… И вдруг, братец ты мой, какую перемену слышу!"А что, говорит, Иван, я здесь только ночь переночую, а завтра опять
к себе в усадьбу — доставил бы ты меня!"
Если вы
подъезжаете к местечку с востока, вам прежде всего бросается в глаза тюрьма, лучшее архитектурное украшение
города.
Подъезжая к Белграду, я узнал о только что совершившемся покушении на Милана, и уже на вокзале я почувствовал, что в
городе что-то готовится на том вокзале, где два года назад меня торжественно встречали и провожали.
Он плюнул и побежал садиться: «В Скворешники!» Кучер рассказывал, что барин погонял всю дорогу, но только что стали
подъезжать к господскому дому, он вдруг велел повернуть и везти опять в
город: «Поскорей, пожалуйста, поскорей».
В тот самый день, как откупщик праздновал пикник, в Геттингене
к отелю «Zur Krone» [«Корона» (нем.).], который и тогда был лучшим в
городе,
подъехала дорожная извозчичья карета.
Когда он, рано утром,
подъезжал к своему
городу, встречу ему над обнажёнными полями летели журавли, а высоко над ними, в пустом небе, чуть видной точкой плавал коршун.
Зарубин и Мясников поехали в
город для повестки народу,а незнакомец, оставшись у Кожевникова, объявил ему, что он император Петр III, что слухи о смерти его были ложны, что он, при помощи караульного офицера, ушел в Киев, где скрывался около года; что потом был в Цареграде и тайно находился в русском войске во время последней турецкой войны; что оттуда явился он на Дону и был потом схвачен в Царицыне, но вскоре освобожден верными казаками; что в прошлом году находился он на Иргизе и в Яицком городке, где был снова пойман и отвезен в Казань; что часовой, подкупленный за семьсот рублей неизвестным купцом, освободил его снова; что после
подъезжал он
к Яицкому городку, но, узнав через одну женщину о строгости, с каковою ныне требуются и осматриваются паспорта, воротился на Сызранскую дорогу, по коей скитался несколько времени, пока наконец с Таловинского умета взят Зарубиным и Мясниковым и привезен
к Кожевникову.
К крыльцу главной гостиницы губернского
города С…а
подъехала дорожная коляска; из нее, слегка потягиваясь и покряхтывая, вылез господин, еще не пожилой, но уже успевший приобресть ту полноту в туловище, которую привыкли называть почтенной.
Опять в
город въехала коляска с иногородными евреями. Она была не такая монументальная, как та, что привезла рабби Акиву, и много новее. В ней, кроме ямщика, сидели три человека внутри и один на козлах. Теперь, никого уже не спрашивая, — прямо
подъехали к крыльцу Баси.
По торжественным дням,
Одержимый холопским недугом,
Целый
город с каким-то испугом
Подъезжает к заветным дверям;
Записав своё имя и званье,
Разъезжаются гости домой,
Так глубоко довольны собой,
Что подумаешь — в том их призванье!
— Конечно, так, да слушать-то больно противно, — сказал Патап Максимыч. — Ден через пять в
город я буду. Ежели
к тому времени
подъедешь, побывай у меня.
К Сергею Андреичу Колышкину зайди,
к пароходчику, дом у него на горке у Ильи пророка — запиши для памяти. Он тебе скажет, где меня отыскать.
Как
к городу подъезжать стали, очнулась, поднялась…
Мать Пелагея побежала в усадьбу
к господам сказать, что Ефим помирает. Она давно уже ушла, и пора бы ей вернуться. Варька лежит на печи, не спит и прислушивается
к отцовскому «бу-бу-бу». Но вот слышно, кто-то
подъехал к избе. Это господа прислали молодого доктора, который приехал
к ним из
города в гости. Доктор входит в избу; его не видно в потемках, но слышно, как он кашляет и щелкает дверью.
Пора, однако, и на корвет. Пять дней отпуска кончились, и на следующее раннее утро, после возвращения из Бютензорга, доктор и Ашанин, заплатив изрядную сумму по счету в гостинице, уехали из Батавии. Они побродили по нижнему
городу, побывали в китайских лавках и, наконец,
подъехали к пристани. Лодочники-малайцы наперерыв предлагали свои услуги.
Александра Ивановна, выезжая из
города, бросила взгляд налево, на последний домик над речкой, и, увидав в одном из его окон полуседую голову Катерины Астафьевны, ласково кивнула ей и,
подъехав к самой реке, остановила лошадь.
У сухоручки Первач сидел больше часа и вышел от нее как раз в ту минуту, когда
к крыльцу
подъехал тарантас. Из
города вернулся Иван Захарыч и прошел прямо
к себе.
Подъезжая к условленному месту, барон оставил своих служителей в последнем
городе, взяв с собою только Яна и жену его.
К стороне княгини
подъехал Антон. Таким образом, драгоценный залог был под мечами двух сильных молодцов, которые, в случае нужды, могли поспорить о нем, один с двоими. Дворчан великого князя окружила дружина Хабара. Холмский, ничего не подозревая, ехал в нескольких саженях позади. Он беспокоился более мыслью о погоне из
города и нередко останавливался, чтобы прислушаться, не скачут ли за ними.
В один из вечеров конца ноября месяца
к почтовой станции Московского тракта невдалеке от
города Тихвина
подъехал дормез, запряженный четверкой почтовых лошадей, и из него вышли две тепло закутанные с головы до ног женские фигуры.
Здесь Густав Бирон уже нашел своего брата, герцога, арестованным со всем семейством и сам просидел под стражей до сумерек 9 ноября, когда
к дворцовой гауптвахте
подъехали два шлафвагена, из которых в одном поместилось все семейство герцога Курляндского, отправлявшегося на ночлег в Александро-Невский монастырь, с тем чтобы на другой день оттуда следовать в Шлиссельбург, а в другой посадили Густава Бирона и увезли в Иван-город.
Лишь только стали они
подъезжать к бору, загрохотали пушки
к стороне московской, в
городе ударили в набат и начали посады освещаться.
Долго еще говорили они о построении храма, о прекрасном месте, с которого он будет господствовать над всем
городом, и в такой беседе
подъехали на высоту у Спаса на бору, откуда можно было видеть всю Занеглинную. Здесь взор молодого человека приковался
к двум точкам, которые двигались с двух противных берегов Неглинного пруда. Едва успел он различить, что это были два мальчика. Они столкнулись на средине замерзшего пруда и завязали рукопашный бой. В несколько мгновений на обоих берегах протянулись две линии.
Чем более
подъезжаешь к Грузину, тем яснее представляются окружающие его строения, но само Грузино остается все еще загадкою:
город это, или мыза?
Иван Ильич Пуговкин
подъезжал к Старому
Городу в то время, как там умирала головина теща, женщина старая, сырая, богомольная и обжорливая.
Подъехал он
к городу еще засветло и остановился, как раз не доезжая трех верст, и как никакого человеческого жилья тут не случилось, то слуги архиерейские разбили на поле бывшие в обозе шатры.