Неточные совпадения
Задумались головотяпы
над словами князя; всю дорогу шли и все
думали.
«Взволнован, этот выстрел оскорбил его», — решил Самгин, медленно шагая по комнате. Но о выстреле он не
думал, все-таки не веря в него. Остановясь и глядя в угол, он представлял себе торжественную картину: солнечный день, голубое небо, на площади, пред Зимним дворцом, коленопреклоненная толпа рабочих, а на балконе дворца, плечо с плечом, голубой царь, священник в золотой рясе, и
над неподвижной, немой массой людей плывут мудрые
слова примирения.
«В ней действительно есть много простого, бабьего. Хорошего, дружески бабьего», — нашел он подходящие
слова. «Завтра уедет…» — скучно
подумал он, допил вино, встал и подошел к окну.
Над городом стояли облака цвета красной меди, очень скучные и тяжелые. Клим Самгин должен был сознаться, что ни одна из женщин не возбуждала в нем такого волнения, как эта — рыжая. Было что-то обидное в том, что неиспытанное волнение это возбуждала женщина, о которой он
думал не лестно для нее.
Клим слышал ее нелепые
слова сквозь гул в голове, у него дрожали ноги, и, если бы Рита говорила не так равнодушно, он
подумал бы, что она издевается
над ним.
Человек, украшенный зелеными камнями, взмахнув головой и руками, ударил по клавишам, а ‹Ерухимович› начал соло, и Самгин
подумал, не издевается ли он
над людями, выпевая мрачные
слова...
Он так торжественно дал
слово работать
над собой, быть другом в простом смысле
слова. Взял две недели сроку! Боже! что делать! какую глупую муку нажил, без любви, без страсти: только одни какие-то добровольные страдания, без наслаждений! И вдруг окажется, что он, небрежный, свободный и гордый (он
думал, что он гордый!), любит ее, что даже у него это и «по роже видно», как по-своему, цинически заметил это проницательная шельма, Марк!
Только убивать что-нибудь можно этим средством, как ты и делал
над собою, а делать живое — нельзя, — Лопухов расчувствовался от
слов Кирсанова: «но о чем я
думаю, то мне знать».
Но ничего этого не вспомнилось и не подумалось ему, потому что надобно было нахмурить лоб и, нахмурив его,
думать час и три четверти
над словами: «кто повенчает?» — и все был один ответ: «никто не повенчает!» И вдруг вместо «никто не повенчает» — явилась у него в голове фамилия «Мерцалов»; тогда он ударил себя по лбу и выбранил справедливо: как было с самого же начала не вспомнить о Мецалове? А отчасти и несправедливо: ведь не привычно было
думать о Мерцалове, как о человеке венчающем.
— А ты не заметил ничего, родимый мой? Мы-то тут споримся, да перекоряемся, да худые
слова выговариваем, а он нас толкает да толкает… Я-то это давно примечаю, а как он швырнул тебя в снег… А тут и сам объявился в прескверном образе… Ты
думаешь, это углевозы ехали? Это он ехал с своим сонмом, да еще посмеялся
над нами… Любо ему, как скитники вздорят.
Впрочем, и того, что я понял, было достаточно для меня; я вывел заключение и сделал новое открытие: крестьянин насмехался
над барином, а я привык
думать, что крестьяне смотрят на своих господ с благоговением и все их поступки и
слова считают разумными.
И стал я
над этими апостольскими
словами долго
думать и все вначале никак этого не мог понять: к чему было святому от апостола в таких
словах откровение?
И он опять наклонился
над чертежами и выкладками, махая Анне левой рукой, чтобы она уходила. Анна пошла в кухню,
думая о том, что все-таки не все здесь похоже на наше и что она никогда еще не видела такого странного господина, который бы так торжественно произносил такие непонятные
слова.
Литвинов дал удалиться герцогине со всей ее свитой и тоже вышел на аллею. Он не мог отдать себе ясного отчета в том, что он ощущал: и стыдно ему было, и даже страшно, и самолюбие его было польщено… Нежданное объяснение с Ириной застигло его врасплох; ее горячие, быстрые
слова пронеслись
над ним, как грозовой ливень."Чудаки эти светские женщины, —
думал он, — никакой в них нет последовательности…
Я буду мужа любить, Тиша, голубчик мой, ни на кого тебя не променяю!» Но усилие уже выше ее возможности; через минуту она чувствует, что ей не отделаться от возникшей любви: «Разве я хочу о нем
думать, — говорит она, — да что делать, коли из головы нейдет?» В этих простых
словах очень ясно выражается, как сила естественных стремлений неприметно для самой Катерины одерживает в ней победу
над всеми внешними требованиями, предрассудками и искусственными комбинациями, в которых запутана жизнь ее.
Фома попробовал
подумать над тем, что бы он сказал в этом случае, и сконфуженно засмеялся, не находя никаких удобных
слов…
Лилии даже засмеялись. Они
думали, что маленькая северная девочка шутит
над ними. Правда, что с севера каждую осень прилетали сюда громадные стаи птиц и тоже рассказывали о зиме, но сами они ее не видали, а говорили с чужих
слов.
«Ах, —
думаю, — батюшки, ведь это я проваливаюсь!» И с этим
словом хотела встать на ноги, да трах — и просунулась. Так верхом, как жандар, на одной тесемке и сижу. Срам, я тебе говорю, просто на смерть! Одежа вся взбилась, а ноги голые
над комодой мотаются; народ дивуется; дворники кричат: «Закройся, квартальничиха», а закрыться нечем. Вот он варвар какой!
Я часто потом
думал над этим «не надо» и до сих пор не могу понять той удивительной силы, которая в нем заключена и которую я чувствую. Она не в самом
слове, бессмысленном и пустом; она где-то в неизвестной мне и недоступной глубине Машиной души. Она знает что-то. Да, она знает, но не может или не хочет сказать. Потом я много раз добивался от Маши объяснения этого «не надо», и она не могла объяснить.
И, говоря, мельник
думает: «Тоже — гвоздь… Вроде того… покойника…
Над этим
слов говорить некому будет… Так в одиночку и исхизнет. Закопают его мужички в землю — и вся недолга. Хоть и он тоже пишет… однако у него кишка слаба, видно. Пишет, — а в деревне живёт… Как бы мне начать разговор?»
Над последним
словом Толпенников остановился и,
подумав, отложил начатый листок в сторону и взял другой. Улыбнувшись, энергично почесав нос, он ближе нагнулся к столу и начал писать, не разгонистым почерком, как отцу, а мелким и убористым...
Вам новы эти мои
слова,
подумайте над ними.
И загадка остается загадкой! Наденька молчит, о чем-то
думает… Я провожаю ее с катка домой, она старается идти тише, замедляет шаги и все ждет, не скажу ли я ей тех
слов. И я вижу, как страдает ее душа, как она делает усилия
над собой, чтобы не сказать...
Находя, что приближается в действительности для них решительная минута, которою определится навеки их судьба, мы все еще не хотим сказать себе: в настоящее время не способны они понять свое положение; не способны поступить благоразумно и вместе великодушно, — только их дети и внуки, воспитанные в других понятиях и привычках, будут уметь действовать как честные и благоразумные граждане, а сами они теперь не пригодны к роли, которая дается им; мы не хотим еще обратить на них
слова пророка: «Будут видеть они и не увидят, будут слышать и не услышат, потому что загрубел смысл в этих людях, и оглохли их уши, и закрыли они свои глаза, чтоб не видеть», — нет, мы все еще хотим полагать их способными к пониманию совершающегося вокруг них и
над ними, хотим
думать, что они способны последовать мудрому увещанию голоса, желавшего спасти их, и потому мы хотим дать им указание, как им избавиться от бед, неизбежных для людей, не умеющих вовремя сообразить своего положения и воспользоваться выгодами, которые представляет мимолетный час.
И прежде нередко задумывалась она
над словами Таифы, поразившими ее чуть не насмерть, но до сей поры не твердо им верила, все хотелось ей
думать, что сказанное казначеей одни пустые сплетни…
И они
думают, что их нравственные действия и нравственные
слова имеют власть
над Богом и
над судьбой.
Там, глубоко под сознанием, есть что-то свое, отдельное от меня. Оно вспоминает, пренебрежительно отбрасывая мою память… Я сейчас читал книгу,
думал над нею, все понимал. А теперь почувствовал, что все время внизу, под сознанием, тяжело думалось что-то свое, не зависимое от книги, думалось не
словами и даже не мыслями, а так как-то. И потом, когда я задумался без мыслей, там все продолжалась та же сосредоточенная работа.
— Мне очень нравится, как ты сегодня говорил. Столько у тебя всегда нового, неожиданного! По лицам видно, как твои
слова все ворошат в душах, все ставят вверх дном, заставляют
над всем
думать. А ты заметил, ведь Завьялов угощал тобою гостей?
Несмотря на пресыщение любовью в банальном значении этого
слова, и, может быть, именно вследствие этого пресыщения, близость очаровательной жены-ребенка, чувство собственности
над ней, мутило ум графа — он
думал лишь о себе, не понимая, что эгоизм в деле любви наказывается отсутствием восторга взаимного наслаждения, восторга, который делает обладание женщиной действительным апофеозом любви.
Сергей Семенович иногда серьезно, с искренним сожалением поглядывал на своего друга. В душе у него сложилось полное убеждение, что мать одержит победу
над сыном и что последний не вернется. Княгиня Васса Семеновна
думала то же самое, хотя и не успела объясниться с братом ни одним
словом по этому вопросу. И брат и сестра слишком хорошо знали Станиславу Феликсовну.
Смутно понимая, что она хотела сказать ему
словами «нечистая сила, очарование», и соображая с этими
словами слухи, распущенные о нем по Москве, клянется господом богом, пречистою, всеми святыми, что он христианин, почитает волшебство великим смертным грехом и никогда не
думал делать какие-либо чары
над ней.
Супруга его имела
над ним самые разносторонние преимущества: по ее
словам, она была старше его только на пять лет, но по виду надо было
думать, что разница была гораздо серьезнее, а притом она была крепкая, сильная, очень предприимчивая и обладала счастливейшим женским талантом — не бояться никаких скандалов.