Неточные совпадения
Забив весло
в ил, он привязал к нему
лодку, и оба
поднялись вверх, карабкаясь по выскакивающим из-под колен и локтей камням. От обрыва тянулась чаща. Раздался стук топора, ссекающего сухой ствол; повалив дерево, Летика развел костер на обрыве. Двинулись тени и отраженное водой пламя;
в отступившем мраке высветились трава и ветви; над костром, перевитым дымом, сверкая, дрожал воздух.
Удэгейцы
в лодках поднимаются до реки Тагды; дальше движение вверх по Кумуху возможно только по льду реки на нартах.
В средней части ее,
в особенности с левой стороны, между рекой Тагды и Яаса, видны следы давнишних пожарищ. Как и везде, наиболее выгорели леса по хребтам и сохранились только
в долинах.
Утром на другой день я
поднялся рано и тотчас же стал собираться
в дорогу. Я по опыту знал, что если удэгейцев не торопить, то они долго не соберутся. Та к и случилось. Удэгейцы сперва чинили обувь, потом исправляли
лодки, и выступить нам удалось только около полудня.
Удэгейцы
в лодках поднимаются до реки Тагды; дальше движение вверх по Кумуху возможно только по льду реки на нартах.
В средней части ее,
в особенности с левой стороны, между реками Тагды и Яаса, видны следы давнишних пожарищ. Как и везде, наиболее выгорели леса по хребтам и сохранились только
в долинах.
Путь по реке Квандагоу показался мне очень длинным. Раза два мы отдыхали, потом опять шли
в надежде, что вот-вот покажется море. Наконец лес начал редеть; тропа
поднялась на невысокую сопку, и перед нами развернулась широкая и живописная долина реки Амагу со старообрядческой деревней по ту сторону реки. Мы покричали. Ребятишки подали нам
лодку. Наше долгое отсутствие вызвало у Мерзлякова тревогу. Стрелки хотели уже было идти нам навстречу, но их отговорили староверы.
Я вышел из
лодки и
поднялся на ближайшую сопку, чтобы
в последний раз осмотреться во все стороны.
Когда пароход остановился против красивого города, среди реки, тесно загроможденной судами, ощетинившейся сотнями острых мачт, к борту его подплыла большая
лодка со множеством людей, подцепилась багром к спущенному трапу, и один за другим люди из
лодки стали
подниматься на палубу. Впереди всех быстро шел небольшой сухонький старичок,
в черном длинном одеянии, с рыжей, как золото, бородкой, с птичьим носом и зелеными глазками.
У нас
поднялась страшная возня от частого вытаскиванья рыбы и закидыванья удочек, от моих восклицаний и Евсеичевых наставлений и удерживанья моих детских порывов, а потому отец, сказав: «Нет, здесь с вами ничего не выудишь хорошего», — сел
в лодку, взял свою большую удочку, отъехал от нас несколько десятков сажен подальше, опустил на дно веревку с камнем, привязанную к
лодке, и стал удить.
Если бы де Лонг проплыл на
лодке несколько верст западнее и попал
в северный рукав, он был бы спасен, так как,
поднимаясь вверх, достиг бы тунгусских деревень.
Окончательно возмущенный такой смелостью и желая хорошенько пугнуть дерзкую детвору, Н.И. Пастухов схватил
в руки лежавший подле него
в лодке револьвер и направил его на мальчиков. Те, увидев, что он
поднялся, вскрикнули и побежали.
В лодке поднялся огромный, широкоплечий, краснорожий старик, подсунул
лодку к берегу и, когда она ткнулась
в песок, сказал, густо и дружески...
Для наших берданок это не было страшно.
В лодках суматоха, гребцы выбывают из строя, их сменяют другие, но все-таки
лодки улепетывают. С ближайшего корабля спускают им на помощь две шлюпки, из них пересаживаются
в первые новые гребцы; наши дальнобойные берданки догоняют их пулями… Англичанин, уплывший первым, давно уже, надо полагать, у всех на мушках сидел. Через несколько минут все четыре
лодки поднимаются на корабль. Наши берданки продолжают посылать пулю за пулей.
Оно особенно выгодно и приятно потому, что
в это время другими способами уженья трудно добывать хорошую рыбу; оно производится следующим образом:
в маленькую рыбачью
лодку садятся двое; плывя по течению реки, один тихо правит веслом, держа
лодку в расстоянии двух-трех сажен от берега, другой беспрестанно закидывает и вынимает наплавную удочку с длинной лесой, насаженную червяком, кобылкой (если они еще не пропали) или мелкой рыбкой; крючок бросается к берегу, к траве, под кусты и наклонившиеся деревья, где вода тиха и засорена падающими сухими листьями: к ним обыкновенно
поднимается всякая рыба, иногда довольно крупная, и хватает насадку на ходу.
— Бросают зеленые волны нашу маленькую
лодку, как дети мяч, заглядывают к нам через борта,
поднимаются над головами, ревут, трясут, мы падаем
в глубокие ямы,
поднимаемся на белые хребты — а берег убегает от нас всё дальше и тоже пляшет, как наша барка. Тогда отец говорит мне...
Впереди под бойцом можно было рассмотреть только темную массу, которая медленно
поднималась из воды. Это и была «убившая» барка. Две косных
лодки с бурлаками причаливали к берегу;
в воде мелькало несколько черных точек — это были утопающие, которых стремительным течением неудержимо несло вниз.
Тогда мы остановились. Дюрок повернул к группе оборванцев и, положив руки
в карманы, стал молча смотреть. Казалось, его взгляд разогнал сборище. Похохотав между собой, люди эти вернулись к своим сетям и
лодкам, делая вид, что более нас не замечают. Мы
поднялись и вошли
в пустую узкую улицу.
Мокрый, блестящий человек выволок под мышки из
лодки тело Давыда, обе руки которого
поднимались в уровень лица, точно он закрыться хотел от чужих взоров, и положил его
в прибрежную грязь, на спину.
Она наполнила мои уши, рот, нос… Крепко вцепившись руками
в верёвку, я
поднимался и опускался на воде, стукаясь головой о борт, и, вскинув чекмень на дно
лодки, старался вспрыгнуть на него сам. Одно из десятка моих усилий удалось, я оседлал
лодку и тотчас же увидел Шакро, который кувыркался
в воде, уцепившись обеими руками за ту же верёвку, которую я только что выпустил. Она, оказалось, обходила всю
лодку кругом, продетая
в железные кольца бортов.
Удавалось ли мне встретить длинную процессию ломовых извозчиков, лениво шедших с вожжами
в руках подле возов, нагруженных целыми горами всякой мебели, столов, стульев, диванов турецких и нетурецких и прочим домашним скарбом, на котором, сверх всего этого, зачастую восседала, на самой вершине воза, тщедушная кухарка, берегущая барское добро как зеницу ока; смотрел ли я на тяжело нагруженные домашнею утварью
лодки, скользившие по Неве иль Фонтанке, до Черной речки иль островов, — воза и
лодки удесятерялись, усотерялись
в глазах моих; казалось, все
поднялось и поехало, все переселялось целыми караванами на дачу; казалось, весь Петербург грозил обратиться
в пустыню, так что наконец мне стало стыдно, обидно и грустно; мне решительно некуда и незачем было ехать на дачу.
…Впереди
лодки, далеко на горизонте, из черной воды моря
поднялся огромный огненно-голубой меч,
поднялся, рассек тьму ночи, скользнул своим острием по тучам
в небе и лег на грудь моря широкой, голубой полосой.
Слева и справа от
лодки из черной воды
поднялись какие-то здания — баржи, неподвижные, мрачные и тоже черные. На одной из них двигался огонь, кто-то ходил с фонарем. Море, гладя их бока, звучало просительно и глухо, а они отвечали ему эхом, гулким и холодным, точно спорили, не желая уступить ему
в чем-то.
Между тем прибежали люди с баграми, притащили невод, стали расстилать его на траве, народу набралось пропасть, суета
поднялась, толкотня… кучер схватил один багор, староста — другой, оба вскочили
в лодку, отчалили и принялись искать баграми
в воде; с берега светили им. Странны и страшны казались движения их и их теней во мгле над взволнованным прудом, при неверном и смутном блеске фонарей.
Поднявшись на палубу, он отыскал немного провизии — сухарей, вяленой свинины и подошел к борту. Шлюпка, качаясь, стукала кормой
в шхуну; Аян спустился, но вдруг, еще не коснувшись ногами дна
лодки, вспомнил что-то, торопливо вылез обратно и прошел
в крюйс-камеру, где лежали бочонки с порохом.
В то же время я вижу, что
лодка быстро скользит по самой середине озера и что со дна ее
поднимается упавшая во время толчка со скамейки девица…
А
Лодка умылась, не одеваясь, выпила чашку крепкого чая и снова легла, чувствуя сверлящие уколы где-то
в груди: как будто к сердцу ее присосалась большая черная пиявка, пьет кровь, растет и, затрудняя дыхание,
поднимается к горлу.
Наконец, ключи нашлись. Тогда оказалось, что не хватает двух весел. Снова
поднялась суматоха. Петр Дмитрич, которому наскучило шагать, прыгнул
в узкий и длинный челн, выдолбленный из тополя, и, покачнувшись, едва не упав
в воду, отчалил от берега. За ним одна за другою, при громком смехе и визге барышень, поплыли и другие
лодки.
Я простился с своими, сел
в лодку, осмотрел, все ли мои припасы были по местам, и закричал: «Пускай!» Канаты подрезали, и шар
поднялся кверху, сначала тихо, — как жеребец сорвался с привязи и оглядывался, — и вдруг дернул кверху и полетел так, что дрогнула и закачалась
лодка.
Я шибко
поднимался кверху, только подрагивали веревки
в лодке, да раз налетел на меня ветер, перевернул меня два раза на месте; но потом опять не слыхать было, лечу ли я, или стою на месте.
Но разбойники по местам не пошли, толпа росла, и вскоре почти вся палуба покрылась рабочими. Гомон
поднялся страшный. По всему каравану рабочие других хозяев выбегали на палубы смотреть да слушать, что деется на смолокуровских баржах. Плывшие мимо избылецкие
лодки с малиной и смородиной остановились на речном стрежне, а сидевшие
в них бабы с любопытством смотрели на шумевших рабочих.
От моря до Элацзаво удэхейцы
поднимаются на
лодках десять суток, а обратно по воде спускаются
в два с половиной дня.
Первым большим притоком Анюя будет Тормасунь, или Тонмасу, как его называют удэхейцы. По их словам, это будет самая быстрая река Анюйского бассейна. По ней можно
подниматься только
в малую воду. Тормасунь течет под острым углом по отношению к своей главной реке.
В истоках ее находится низкий перевал на реку Хор, через который перетаскивают
лодки на руках.
Через полчаса ветер слегка пахнул
в лицо, нос
лодки начал хлюпать по воде, и тотчас по сторонам стали
подниматься волны.
По воде на туземной
лодке можно
подниматься шесть суток, дальше до водораздела надо итти пешком еще один день.
В средней части ее течения,
в трех днях пути от устья, есть теплый минеральный источник с температурой
в 28,6 градуса Цельсия.
В это время
в юрту вошел молодой ороч и сообщил, что подходит
лодка с русскими рабочими, которые с пилами и топорами шли вверх по реке Хади рубить и плавить лес. Старики оживились,
поднялись со своих мест и потихоньку стали расходиться по домам.
Через несколько минут из зарослей
поднялся человек. Я сразу узнал
в нем ороча. Мы стали переговариваться. Выслушав меня, он сказал, что их
лодка находится ниже по течению, что он отправится назад к своему товарищу и вместе с ним придет к нам на помощь. Ороч скрылся, собака тоже побежала за ним, а мы уселись на берегу и с нетерпением стали отсчитывать минуты.
Я стал
подниматься по крутой, скользкой тропинке. Когда я был уже
в саду, я услышал внизу, по реке, ровный стук весел: Наташа снова поехала на
лодке.