Неточные совпадения
Капитан между тем зарядил свои пистолеты,
подал один Грушницкому, с улыбкою шепнув ему что-то; другой мне.
Какие-то бродяги пропустили между ними слухи, что наступает такое время, что мужики должны <быть> помещики и нарядиться во фраки, а помещики нарядятся в армяки и будут мужики, — и целая волость, не размысля того, что слишком много выйдет тогда помещиков и капитан-исправников, отказалась платить всякую
подать.
И он стал читать — вернее, говорить и кричать — по книге древние слова моря. Это был первый урок Грэя. В течение года он познакомился с навигацией, практикой, кораблестроением, морским правом, лоцией и бухгалтерией.
Капитан Гоп
подавал ему руку и говорил: «Мы».
Я свои поступки не оправдываю; да, всенародно признаюсь: я поступил как зверь с этим
капитаном и теперь сожалею и собой гнушаюсь за зверский гнев, но этот ваш
капитан, ваш поверенный, пошел вот к этой самой госпоже, о которой вы выражаетесь, что она обольстительница, и стал ей предлагать от вашего имени, чтоб она взяла имеющиеся у вас мои векселя и
подала на меня, чтобы по этим векселям меня засадить, если я уж слишком буду приставать к вам в расчетах по имуществу.
Матросы это увидали, остановили их и доложили
капитану, а тот велел их обоих вниз запереть и дать им рому и вина и холодной пищи, чтобы могли и пить и есть и свое пари выдержать, — а горячего студингу с огнем им не
подавать, потому что у них в нутре может спирт загореться.
Как только мать стала оправляться, отец
подал просьбу в отставку; в самое это время приехали из полка мои дяди Зубины; оба оставили службу и вышли в чистую, то есть отставку; старший с чином майора, а младший —
капитаном.
— Как угодно-с! А мы с
капитаном выпьем. Ваше высокоблагородие, адмиральский час давно пробил — не прикажете ли?.. Приимите! — говорил старик, наливая свою серебряную рюмку и
подавая ее
капитану; но только что тот хотел взять, он не дал ему и сам выпил.
Капитан улыбнулся… Петр Михайлыч каждодневно делал с ним эту штуку.
Капитан отложил трубку, но присек огня к труту собственного производства и,
подав его на кремне гостю, начал с большим вниманием осматривать портсигар.
Настенька с некоторым беспокойством и с грустью проводила его до передней.
Капитан бросился ему светить, а Михеич,
подав ему шубу и взяв от Флегонта Михайлыча свечку, последовал за вице-губернатором до самого экипажа.
Пьяный и грубый слуга лениво
подал ему новый сюртук (старый, который обыкновенно надевал штабс-капитан, идя на бастион, не был починен).
— К счастью Михайлова, Калугин был в прекрасном расположении духа (генерал только-что поговорил с ним весьма доверенно, и князь Гальцин, приехав из Петербурга, остановился у него) — он счел не унизительным
подать руку штабс-капитану Михайлову, чего не решился однако сделать Праскухин, весьма часто встречавшийся на бастионе с Михайловым, неоднократно пивший его вино и водку и даже должный ему по преферансу 12 руб. с полтиной.
— Пожалуйста, господин
капитан, — сказал Александров,
подавая листки.
Что-то ребяческое вдруг в нем проснулось; хотелось бежать поскорее в дом, взглянуть, как они одеты, какие постланы им постели и есть ли у них такие же дорожные несессеры, как он видел у одного ополченского
капитана; хотелось послушать, как они будут говорить с маменькой, подсмотреть, что будут им
подавать за обедом.
Седой
капитан Карганов, командир моей 12-й роты, огромный туземец с Георгиевским крестом,
подал мне руку и сказал...
Он вышел в коридор, крикнул что-то прислуге, и через минуту явился сам
капитан. Это был крепкий, коренастый старик, очень свежий, с гладко выбритым лицом. Войдя в комнату, он щегольски расшаркался и
подал Гельфрейху руку, мне же сделал только безмолвный поклон.
Туда Аксинья
подавала им есть и пить, там они спали, невидимые никому, кроме меня и кухарки, по-собачьи преданной Ромасю, почти молившейся на него. По ночам Изот и Панков отвозили этих гостей в лодке на мимо идущий пароход или на пристань в Лобышки. Я смотрел с горы, как на черной — или посеребренной луною — реке мелькает чечевица лодки, летает над нею огонек фонаря, привлекая внимание
капитана парохода, — смотрел и чувствовал себя участником великого, тайного дела.
Встревожилось его донесением и губернское начальство, пишет к нему: «А как вы думаете, кто теперь
подати будет вносить? кто будет вино по кабакам пить? кто будет невинными занятиями заниматься?» Отвечает капитан-исправник: казначейство-де теперь упразднить следует, а невинные-де занятия и сами собой упразднились, вместо же них распространились в уезде грабежи, разбой и убийства.
— А так, ваше высокоблагородие, — по солдатски вытянувшись, ответил Егорушка. — Грехи отмаливать пришел. Значит, на нашем пароходе «Брате Якове» ехал наш губернатор…
Подаю ему щи, а в щах, например, таракан. Уж как его, окаянного, занесло в кастрюлю со щами — ума не приложу!.. Ну, губернатор сейчас
капитана, ногами топать, кричать, а
капитан сейчас, значит, меня в три шеи… Выслужил, значит, пенсию в полном смысле: четыре недели в месяц жалованья сейчас получаю. Вот и пришел в обитель грех свой замаливать…
Чарыковский
подал ему свою визитную карточку, на которой был его адрес. Хвалынцев поблагодарил его и обещал приехать. Хотя за все эти дни он уже так успел привыкнуть к своей замкнутости, которая стала ему мила и приятна постоянным обществом умной и молодой женщины, и хотя в первую минуту он даже с затаенным неудовольствием встретил приглашение
капитана, однако же поощрительный, веселый взгляд графини заставил его поколебаться. «К тому же и она нынче не дома», — подумал он и согласился.
Но вот уже раздался последний колокол,
капитан с белого мостика самолично
подал третий пронзительный свисток; матросы засуетились около трапа и втащили его на палубу; шипевший доселе пароход впервые тяжело вздохнул, богатырски ухнул всей утробой своей, выбросив из трубы клубы черного дыма, и медленно стал отваливать от пристани. Вода забулькала и замутилась под колесами. Раздались оживленнее, чем прежде, сотни голосов и отрывочных возгласов, которые перекрещивались между пристанью и пароходным бортом.
— Лейтенант Первушин
подал на вас рапорт
капитану. Что там у вас вышло?
Когда колесница с Нептуном подъехала на шканцы и остановилась против мостика, на котором стояли
капитан и офицеры, Нептун сошел с нее и, отставив не без внушительности вперед свою босую ногу, стукнул трезубцем и велел
подать список офицеров. Когда одно из лиц свиты
подало Нептуну этот список, владыка морей, прочитав имя, отчество и фамилию
капитана, обратился к нему с вопросом...
— Видно, нас течением
подало, Степан Ильич, — заметил
капитан. — Курс-то был проложен так, что острова не следовало увидать…
Капитан спустился вниз и, не раздеваясь, бросился на диван и тотчас же заснул. А старый штурман, придя в кают-компанию, велел дежурному вестовому
подать себе рюмку водки, честера и хлеба и, основательно закусив, снова поднялся наверх, в штурманскую рубку, поглядел на карту, отметил приблизительный пункт места корвета и, поднявшись на мостик, сказал Ашанину...
Подали шампанское, и Андрей Николаевич провозгласил тост за благополучное возвращение и за здоровье глубокоуважаемого Василия Федоровича. Все чокались с
капитаном. Подошел Ашанин и промолвил...
— Обличать вас надо!.. В газетах пропечатать!.. Погодите!.. Узнаете вы меня!.. — задыхаясь от злобы и кашля, неистово кричал чахоточный. —
Капитана мне
подай!.. Это ни на что не похоже!
Капитана не
подали, а ножки тотчáс принесли. С жадностью накинулся на них чахоточный, успев перед тем опорожнить три либо четыре уемистых рюмки очищенного.
— Макатюк! — закричал
капитан своему денщику, — достань шкатулку с деньгами и
подай сюда.
Когда
подали шампанское, граф рассказал, как, по его ошибке,
капитан был обходим множество раз разными чинами и наградами, и что он желает теперь поправить сделанное
капитану зло, а потому предлагает тост за здоровье подполковника Костылева; далее, говоря, что тогда-то
капитан был представлен к награде, пьет за полковника Костылева, затем за кавалера такого-то и такого-то ордена, причем и самые ордена были поданы и, таким образом, тосты продолжались до тех пор, пока он,
капитан, не получил все то, что имели его сверстники.
Морель
подал свечи и бутылку вина.
Капитан посмотрел на Пьера при освещении, и его видимо поразило расстроенное лицо его собеседника. Рамбаль с искренним огорчением и участием в лице подошел к Пьеру и нагнулся над ним.
— Это что? — показал
капитан на чайную чашку с пестрым рисунком, очевидно, собственность Кукушкина, которую он
подал вместе с графином водки и сардинами. — Рюмка? —
капитан повел глазами на землю.