Неточные совпадения
Кутейкин. Что
за бесовщина! С самого утра толку не добьешься. Здесь каждое утро процветет и
погибнет.
— Ты помнишь детей, чтоб играть с ними, а я помню и знаю, что они
погибли теперь, — сказала она видимо одну из фраз, которые она
за эти три дня не раз говорила себе.
Княжна, кажется, из тех женщин, которые хотят, чтоб их забавляли; если две минуты сряду ей будет возле тебя скучно, ты
погиб невозвратно: твое молчание должно возбуждать ее любопытство, твой разговор — никогда не удовлетворять его вполне; ты должен ее тревожить ежеминутно; она десять раз публично для тебя пренебрежет мнением и назовет это жертвой и, чтоб вознаградить себя
за это, станет тебя мучить, а потом просто скажет, что она тебя терпеть не может.
Я
погибла, — но что
за нужда?..
Быть может, он для блага мира
Иль хоть для славы был рожден;
Его умолкнувшая лира
Гремучий, непрерывный звон
В веках поднять могла. Поэта,
Быть может, на ступенях света
Ждала высокая ступень.
Его страдальческая тень,
Быть может, унесла с собою
Святую тайну, и для нас
Погиб животворящий глас,
И
за могильною чертою
К ней не домчится гимн времен,
Благословение племен.
Всего ужаснее было подумать, что он действительно чуть не
погиб, чуть не погубил себя из-за такого ничтожного обстоятельства.
Представьте себе, Соня, что вы знали бы все намерения Лужина заранее, знали бы (то есть наверно), что через них
погибла бы совсем Катерина Ивановна, да и дети; вы тоже, в придачу (так как вы себя ни
за что считаете, так в придачу).
Кабанов. Несчастный я теперь, братец, человек! Так ни
за что я
погибаю, ни
за грош!
Кабанов. Ну, да. Она-то всему и причина. А я
за что
погибаю, скажи ты мне на милость? Я вот зашел к Дикуму, ну, выпили; думал — легче будет; нет, хуже, Кулигин! Уж что жена против меня сделала! Уж хуже нельзя…
Катерина. Не говори ты мне об ней, не тирань ты моего сердца! Ах, беда моя, беда! (Плачет.) Куда мне, бед — ной, деться?
За кого мне ухватиться? Батюшки мои,
погибаю я!
И самый тот пастух,
за коего реке —
Пенял недавно он каким кудрявым складом,
Погиб со всем своим в нём стадом,
А хижины его пропали и следы.
Кнуров. Совершенную правду вы сказали. Ювелир — не простой мастеровой, он должен быть художником. В нищенской обстановке, да еще
за дураком мужем, она или
погибнет, или опошлится.
Робинзон. Ну вот, изволите слышать, опять бургонского! Спасите,
погибаю! Серж, пожалей хоть ты меня! Ведь я в цвете лет, господа, я подаю большие надежды.
За что ж искусство должно лишиться…
— Урок оплачен дорого. Но того, чему он должен научить, мы, словесной или бумажной пропагандой, не достигли бы и в десяток лет. А
за десять-то лет рабочих — и ценнейших! —
погибло бы гораздо больше, чем
за два дня…
И, в свою очередь, интересно рассказывала, что еще пятилетним ребенком Клим трогательно ухаживал
за хилым цветком, который случайно вырос в теневом углу сада, среди сорных трав; он поливал его, не обращая внимания на цветы в клумбах, а когда цветок все-таки
погиб, Клим долго и горько плакал.
— Совершенно ясно, что культура
погибает, потому что люди привыкли жить
за счет чужой силы и эта привычка насквозь проникла все классы, все отношения и действия людей. Я — понимаю: привычка эта возникла из желания человека облегчить труд, но она стала его второй природой и уже не только приняла отвратительные формы, но в корне подрывает глубокий смысл труда, его поэзию.
—
Погиб, пропал ни
за что.
— Можно ведь, бабушка,
погибнуть и по чужой вине, — возражал Райский, желая проследить
за развитием ее житейских понятий, — есть между людей вражда, страсти. Чем виноват человек, когда ему подставляют ногу, опутывают его интригой, крадут, убивают!.. Мало ли что!
Много ужасных драм происходило в разные времена с кораблями и на кораблях. Кто ищет в книгах сильных ощущений,
за неимением последних в самой жизни, тот найдет большую пищу для воображения в «Истории кораблекрушений», где в нескольких томах собраны и описаны многие случаи замечательных крушений у разных народов.
Погибали на море от бурь, от жажды, от голода и холода, от болезней, от возмущений экипажа.
Петр Александрович Миусов, человек насчет денег и буржуазной честности весьма щекотливый, раз, впоследствии, приглядевшись к Алексею, произнес о нем следующий афоризм: «Вот, может быть, единственный человек в мире, которого оставьте вы вдруг одного и без денег на площади незнакомого в миллион жителей города, и он ни
за что не
погибнет и не умрет с голоду и холоду, потому что его мигом накормят, мигом пристроят, а если не пристроят, то он сам мигом пристроится, и это не будет стоить ему никаких усилий и никакого унижения, а пристроившему никакой тягости, а, может быть, напротив, почтут
за удовольствие».
Распятый человеколюбец, собираясь на крест свой, говорил: „Аз есмь пастырь добрый, пастырь добрый полагает душу свою
за овцы, да ни одна не
погибнет…“ Не погубим и мы души человеческой!
— Или восстанет в свете правды, или…
погибнет в ненависти, мстя себе и всем
за то, что послужил тому, во что не верит», — горько прибавил Алеша и опять помолился
за Ивана.
Ведь знал же я одну девицу, еще в запрошлом «романтическом» поколении, которая после нескольких лет загадочной любви к одному господину,
за которого, впрочем, всегда могла выйти замуж самым спокойным образом, кончила, однако же, тем, что сама навыдумала себе непреодолимые препятствия и в бурную ночь бросилась с высокого берега, похожего на утес, в довольно глубокую и быструю реку и
погибла в ней решительно от собственных капризов, единственно из-за того, чтобы походить на шекспировскую Офелию, и даже так, что будь этот утес, столь давно ею намеченный и излюбленный, не столь живописен, а будь на его месте лишь прозаический плоский берег, то самоубийства, может быть, не произошло бы вовсе.
— Конечно… я желал бы умереть
за все человечество, а что до позора, то все равно: да
погибнут наши имена. Вашего брата я уважаю!
Я шел сюда, чтобы
погибнуть, и говорил: «Пусть, пусть!» — и это из-за моего малодушия, а она через пять лет муки, только что кто-то первый пришел и ей искреннее слово сказал, — все простила, все забыла и плачет!
— Итак, он
погибнет невинною жертвой
за правду! — воскликнул Коля. — Хоть он и
погиб, но он счастлив! Я готов ему завидовать!
Если б я убил тебя, то все равно бы
погиб за это убийство, хотя бы и не объявил о прежнем преступлении.
Увы!
за ним именно признали эту математичность, и, не будь этого письма, может быть и не
погиб бы Митя, или по крайней мере не
погиб бы так ужасно!
Первое, что я сделал, — поблагодарил гольда
за то, что он вовремя столкнул меня с плота. Дерсу смутился и стал говорить, что так и надо было, потому что если бы он соскочил, а я остался на плоту, то
погиб бы наверное, а теперь мы все опять вместе. Он был прав, но тем не менее он рисковал жизнью ради того, чтобы не рисковал ею я.
Он повиновался молча. Вошел в свою комнату, сел опять
за свой письменный стол, у которого сидел такой спокойный, такой довольный
за четверть часа перед тем, взял опять перо… «В такие-то минуты и надобно уметь владеть собою; у меня есть воля, — и все пройдет… пройдет»… А перо, без его ведома, писало среди какой-то статьи: «перенесет ли? — ужасно, — счастье
погибло»…
— Бесчувственность к Маше — только проступок, а не преступление: Маша не
погибла оттого, что терла бы себе слипающиеся глаза лишний час, — напротив, она делала это с приятным чувством, что исполняет своей долг. Но
за мастерскую я, действительно, хочу грызть вас.
— Бога вы не боитесь: божия тварь
погибает, а вы сдуру радуетесь», — и, поставя лестницу на загоревшуюся кровлю, он полез
за кошкою.
Сначала и мне было жутко, к тому же ветер с дождем прибавлял какой-то беспорядок, смятение. Но мысль, что это нелепо, чтоб я мог
погибнуть, ничего не сделав, это юношеское «Quid timeas? Caesarem vehis!» [Чего ты боишься? Ты везешь Цезаря! (лат.)] взяло верх, и я спокойно ждал конца, уверенный, что не
погибну между Услоном и Казанью. Жизнь впоследствии отучает от гордой веры, наказывает
за нее; оттого-то юность и отважна и полна героизма, а в летах человек осторожен и редко увлекается.
В два года она лишилась трех старших сыновей. Один умер блестяще, окруженный признанием врагов, середь успехов, славы, хотя и не
за свое дело сложил голову. Это был молодой генерал, убитый черкесами под Дарго. Лавры не лечат сердца матери… Другим даже не удалось хорошо
погибнуть; тяжелая русская жизнь давила их, давила — пока продавила грудь.
Мучительно жить в такие эпохи, но у людей, уже вступивших на арену зрелой деятельности, есть, по крайней мере, то преимущество, что они сохраняют
за собой право бороться и
погибать. Это право избавит их от душевной пустоты и наполнит их сердца сознанием выполненного долга — долга не только перед самим собой, но и перед человечеством.
— Ведь отчего
погиб? — удивлялся Полуянов, подавленный воспоминаниями своего роскошества. — А? От простого деревенского попа… И из-за чего?.. Уж ежели бы на то пошло и я захотел бы рассказать всю матку-правду, да разве тут попом Макаром пахнет?
Две
погибли с голода и только одна, казалось, самая слабая и самая старая, плелась следом
за нартами.
Если нам удастся обогнуть его — мы спасены, но до этого желанного мыса было еще далеко. Темная ночь уже опускалась на землю, и обезумевший океан погружался в глубокий мрак. Следить
за волнением стало невозможно. Все люди впали в какую-то апатию, и это было хуже чем усталость, это было полное безразличие, полное равнодушие к своей участи. Беда, если в такую минуту у человека является убеждение, что он
погиб, — тогда он
погиб окончательно.
Ужели затем
Вы тысячи верст пролетели, —
Сказал Трубецкой, — чтоб на горе нам всем
В канаве
погибнуть — у цели?»
И
за руку крепко меня он держал:
«Что б было, когда б вы упали?»
Сергей торопился, но тихо шагал.
И Митя отходит, зная, что «Любови Гордеевне
за Коршуновым не иначе как
погибать надобно»; и она это знает, и мать знает — и все тоскливо и тупо покоряются своей судьбе…
Через час выходит ко мне такая сумрачная: «Я, говорит, пойду
за тебя, Парфен Семенович, и не потому что боюсь тебя, а всё равно погибать-то.
Так же бесславно
погиб и третий брат,
за которым выступил Спирька.
Иные
погибали там, другим удавалось получить
за храбрость первый офицерский чин и уйти в отставку.]
…Помолитесь
за моего бедного брата Петра. Сию минуту получил письмо из Варшавы. Он 5 сентября там кончил земные страдания, которые два года продолжались. Похоронили его в Воле,где легли многие тысячи 30-го года. [Воля — предместье Варшавы, где в 1830 г.
погибли участники польского национально-освободительного движения, жестоко подавленного Николаем I.] Там теперь православное кладбище.
— Именно! Я вас очень люблю, Рязанов,
за то, что вы умница. Вы всегда схватите мысль на лету, хотя должна сказать, что это не особенно высокое свойство ума. И в самом деле, сходятся два человека, вчерашние друзья, собеседники, застольники, и сегодня один из них должен
погибнуть. Понимаете, уйти из жизни навсегда. Но у них нет ни злобы, ни страха. Вот настоящее прекрасное зрелище, которое я только могу себе представить!
Погиб я, мальчишка
Погиб навсегда,
А годы
за годами
Проходят лета.
Вам кажется, будто вы-то именно и причина, что пропадает и
погибает молодая жизнь, и вы (по крайней мере, думается вам так) готовы были бы лучше сами умереть
за эту жизнь; но ничто уж тут не поможет: яд смерти разрушает дорогое вам существование и оставляет вашу совесть страдать всю жизнь оттого, что несправедливо, и нечестно, и жестоко поступали вы против этого существа.
И вдруг оказывается, что он жив-живехонек, что каким-то образом он ухитрился ухватиться
за какое-то бревнышко в то время, когда прорвало и смыло плотину крепостного права, что он притаился, претерпел либеральных мировых посредников и все-таки не
погиб.
Когда я думаю, что об этом узнает Butor, то у меня холодеет спина. Голубушка! брось ты свою меланхолию и помирись с Butor'ом. Au fond, c'est un brave homme! [В сущности, он славный парень! (франц.)] Ведь ты сама перед ним виновата — право, виновата! Ну, что тебе стоит сделать первый шаг? Он глуп и все забудет! Не могу же я
погибнуть из-за того только, что ты там какие-то меланхолии соблюдаешь!
— Все, кому трудно живется, кого давит нужда и беззаконие, одолели богатые и прислужники их, — все, весь народ должен идти встречу людям, которые
за него в тюрьмах
погибают, на смертные муки идут. Без корысти объяснят они, где лежит путь к счастью для всех людей, без обмана скажут — трудный путь — и насильно никого не поведут
за собой, но как встанешь рядом с ними — не уйдешь от них никогда, видишь — правильно все, эта дорога, а — не другая!