Троянская война

Оливия Кулидж

В этой книге впервые воссоздана десятилетняя история легендарной Троянской войны. Основываясь на греческой мифологии, на творениях бессмертного Гомера, автор выстраивает увлекательное и яркое повествование, где одной сюжетной нитью связаны все эпизоды падения легендарного города. Уцелевшим героям предстоит пройти через множество испытаний, прежде чем им удастся вернуться в родную Грецию…

Часть первая

Начало

Троянские принцы

Часовые стояли на башнях врат Трои, смотря со стен на далекое море. Во внутренних дворах принцев, по всему городу люди были заняты тем, что приводили в порядок оружие. Маленькие мальчики подносили взрослым инструменты, бегали за салом для ремней или собирались стайкой, чтобы послушать историю какого-либо интересного предмета, принесенного для ремонта. Одни лишь принцы отсутствовали, собравшись в высоком зале Приама, чтобы уточнить свой ответ послам приближающихся греков.

Приам со стариками сидел в центре зала, а его пятьдесят сыновей и их кузены располагались по обе стороны. Старый Антенор держал жезл говорящего, но молодые люди не желали его слушать. Они вытянули ноги и откинулись на спинки кресел с неприкрытой дерзостью или оборачивались, чтобы переговорить друг с другом. Парис шутил с окружающими и беззаботно смеялся. Антенор обратился к нему, белый жезл задрожал в его руке от негодования.

— Ты говорил нам, что грекам до нас не доплыть, — заметил он с уничтожающим презрением.

— Я утверждал, что Менелаю их не собрать, — парировал Парис, почесывая ногу. — Он и не собрал. Его брат Агамемнон ведет войско.

— Какая разница, если они уже здесь?! — воскликнул старик.

— Только в том, — ответил Гектор, предводитель братьев, неторопливо поднимая голову от скрещенных рук, — что греки приплыли сюда не просто за Еленой, иначе их привел бы сам Менелай. Неужели ты думаешь, что такая мощная армия послушно отправится домой без сражения, после года подготовки к войне?

— Мы только что выслушали Менелая, — сказал Антенор. — Он требовал только Елену и удовлетворения за нанесенное оскорбление.

— Менелай — глупец, — отрезал Гектор. — Он не видит дальше собственного носа. Троянские принцы! Настоящий посол Агамемнона — Одиссей, которого вы только что слышали. Хотя он и изумительный оратор, вы не должны обманываться, ведь из его слов ясно, что война уже началась. Несколько месяцев назад наш отец Приам разослал гонцов во все города страны и на острова, прося их поддержать нас. И вот греческий флот напал на них. Многие города подверглись осаде, а цариц взяли в плен ради выкупа. Фиванский царь и его семь сыновей героически погибли за наше дело. Люди умирали за нас, троянских вождей, и мы не можем теперь отказаться от войны.

— Горька твоя печаль о Фивах, — смело отвечал Антенор, — но смотри, не навлеки такую же участь и на Трою. Даже при том, что Андромаха, твоя жена, потеряла отца и семерых братьев в Фивах, тебе не подобает призывать к войне в отместку за свои личные потери.

Послышались гневные восклицания принцев, пока Гектор, покраснев от невысказанной ярости, стоял и пытался обрести самообладание.

— В такие времена людей обидеть легко, — сказал он наконец. — Лишь за несколько минут до этого Полидамас здесь объявил, что я тороплю войну, потому что надеюсь покрыть себя славой как самый великий из вас всех воин. Если бы не день траура в моем доме, вы оба раскаялись бы в сказанном. Но так и быть, я не буду больше ничего говорить, пусть решают собравшиеся здесь принцы.

Он уселся и снова спрятал лицо в ладонях, а в это время со всех сторон послышался гомон негодования, исходящий от принцев.

— Говорю же, мы погибнем так же, как Фивы! — старался перекричать шум Антенор. — Само имя троянцев исчезнет с лица земли!

— Этому никогда не бывать! — заявил серьезный молодой Эней, сын богини Афродиты от Анхиса, который доводился царю кузеном. — Моя мать предсказывает, что от меня произойдет великий народ и что он будет править самими греками и всеми остальными народами, живущими даже у столбов Геракла, которые находятся на краю света.

— Пусть даже и так, — кричал жестокий молодой Троил, — а я со своими братьями, которые доводятся сыновьями Приаму, буду править тобой в Трое.

Он положил руку на свой меч и пожирал взглядом Энея, который с вызовом смотрел на него.

Старый Приам сделал знак Антенору, и председатель собрания уселся с хмурым видом, а царь в это время медленно поднялся на ноги. Старик держался с большим достоинством, ведь он был царем вот уже пятьдесят лет. Даже два готовых сцепиться юнца отвернулись друг от друга, а ропот и перешептывания собравшихся стихли.

— Давайте не будем ссориться и гадать о будущем, — начал наконец Приам в неспешной манере, присущей всем старикам, которым трудно повышать голос, чтобы их услышали. — Наша судьба еще находится в урнах Зевса, и никакой смертный не может знать, какой она будет. Наш ответ этим двум послам касается теперь нас, и я говорю — война должна быть. Гектор торопит развязать войну ради своей жены, да у нас просто нет другого выбора. Вы все знаете, что греки уже осаждали Трою прежде в моем детстве, убили моего отца и увели мою сестру с собой в рабство. Поэтому я недолюбливаю греков, но все же, когда прибыли первые послы от Менелая, я просил тебя, Парис, вернуть Елену мирно. Ты тогда сказал, что Менелай не может собрать армию и что для нас будет позором уступить его угрозам. Мы бросили ему вызов, и послы отправились по городам нашего союза, чтобы весь Восток принялся готовиться к войне. Теперь война у нашего порога. Давайте разобьем греков наголову и не оставим ни одного воина из армии Агамемнона, чтобы тот не мог возвратиться домой и хвастать о своих победах.

— Война у нашего порога! — нетерпеливо повторяли принцы, но старики вокруг царя сидели молча и с серьезным видом.

— Гектор! — обратился Приам к своему сыну. — Мы устроим сражение на берегу или позволим грекам высадиться и встретим их на равнине у наших ворот?

Гектор снова поднял свою великолепную голову и вперил взгляд своих ярко-синих глаз в царя.

— На берегу, — сказал он быстро. — Позже, если им удастся всеми силами высадиться на сушу, мы уничтожим их на открытой равнине. Позади Трои находятся чащобы Идских гор, так что осада нам не грозит, потому что они не осмелятся окружить нас, в противном случае мы их сильно удивим. Они должны стать лагерем на берегу около своих судов, ведь если мы сумеем их сжечь, им не на чем будет спастись, и они все погибнут.

Принцы одобрительно кричали и стучали мечами о свои панцири, ведь многие пришли на совет уже в полном военном облачении. В зале поднялся такой шум, что некоторое время они не слышали рева труб. Часовые на башнях у врат города подняли тревогу. Темное море уже пестрело парусами, бесчисленными, как лепестки вишневого дерева, несомые ветром. Народ поспешил к стенам и крышам зданий, а в это время в воздух поднялся шум тысяч голосов.

Храмы богам стояли тесной группой в цитадели, которая представляла собой небольшую крутую возвышенность в центре города. Там находилась скромная деревянная святыня Афины — Палладий, ее изображение, грубо вырезанное и невероятно старое, и все же ценимое выше других. Его считали упавшим с неба, и легенда гласила, что, пока Палладий находится в цитадели, Троя выстоит. Рядом располагался храм Аполлона, выстроенный гораздо позднее из белоснежного мрамора с колоннадой вокруг.

Когда принцы, поднятые шумом, поспешили наконец из зала дворца Приама, жрица Аполлона вышла из тени храмовых колонн — стояла и смотрела на них.

Бледная, словно мраморная статуя, жрица казалась крошечной фигуркой, одетой в снежно-белые одежды. Пепельно-белые волосы свободно струились по ее плечам из-под шерстяной полоски, которая служила отличительным знаком ее священной миссии. Кассандра, став жрицей, превратилась в вечную невесту Аполлона и посвятила свою жизнь ему, который наградил ее даром предвидения будущего. Позднее она захотела нарушить свои клятвы и выйти замуж, но Аполлон в наказание за это добавил проклятие — Кассандре никто никогда не верил.

Принцы помоложе побежали бегом через площадь к воротам, а Кассандра с безразличием дала им пройти, ведь пророчество, которое переполняло ее, предназначалось не для них. За ними несколько медленнее шла группа старших, среди которых возвышалась над остальными крупная голова Гектора. Внезапно Кассандра принялась рвать на себе волосы, крича, словно умалишенная.

— Смотрите! — кричала она, указывая в пустоту. — Труп Гектора волочит за собой в пыли греческая колесница. Смотрите, наши враги смеются! Троя в огне! О, горе мне! Агамемнон, жестокий Агамемнон! — снова и снова вопила она, пока Гектор подзывал храмовых служек, которые прибежали на крики своей хозяйки.

— Отведите ее в храм, — строго приказал он. — Обращайтесь с нею любезно, но держите взаперти, пока она пребывает в безумии. Не к лицу дочери царя с дикими криками бегать по улицам. Она слишком нежна для войны, и ужас вызывает у нее дикие видения. Конечно, с нашей победой ее ум оправится.

Гектор спокойно повернулся, чтобы уйти, хотя на сердце у него было тяжело от безумия сестры. Кроме того, в своем меланхоличном настроении он тоже увидел свое будущее, которое показалось ему ужасным, сверх всяких человеческих представлений. Но было слишком поздно пойти на мировую с честью, поэтому он улыбался, пока шел к валу, чтобы все видели, что их предводитель с радостью хочет посмотреть на своих врагов.

Самый первый

Лаодамия стала супругой совсем недавно, и большой дом, который возводил ее муж, был еще не достроен. Зал едва только успели покрыть крышей, а склады и навесы для скота еще не были и начаты. Однако ее покои были закончены, хотя детали большой разборной кровати, которая будет стоять там, были сложены у стены. Протесилай собственноручно украсил ее картинами, красиво инкрустированными золотом и слоновой костью, и теперь его молодая жена не позволит ни одному ремесленнику здесь прикоснуться к ней. Пока же она все еще спала на грубом соломенном тюфяке, второпях постеленном для нее, когда они с Протесилаем поженились.

Ночь стала для нее самым счастливым временем, потому что она могла мечтать о своем муже. Прежде чем он отплыл в Трою, Лаодамия приказала снять с его лица восковую маску и искусно ее раскрасить. Теперь она заставила художника закончить всю фигуру, на которую надела одежду Протесилая. При тусклом свете в самом темном углу комнаты ей иногда казалось, при беглом взгляде, что это действительно ее муж. Лаодамия суеверно считала, что если ей так покажется на закате, то ночью она увидит мужа во сне. Иногда примета сбывалась, но видение всегда было тягостным и приносило повергавшее в ужас чувство печали. Ей в голову приходило много слов, но она так и не могла выбрать, что сказать. Лаодамия пристально вглядывалась в него, а он в нее в отчаянном, болезненном молчании, пока короткая ночь не заканчивалась и она не оставалась снова в одиночестве.

Царь и царица были ласковы с их странной, грустной невесткой, но им казалось, что они едва понимают ее. Дело в том, что они были стары и знали, что время идет, хотя и медленно. Через год или два, когда Троя будет взята, их сын снова вернется к ним. Для Лаодамии же годы, что были впереди, казались такими черными и длинными, что она не могла представить, что они все-таки минуют. Как ни старалась, она не могла убедить себя, что время счастья может вернуться.

А пока она долгие часы проводила в своей комнате в слезах или молча бродила по незаконченным внутренним дворам своего дома. Она убрала свои богатые наряды с яркими вытканными узорами и облачилась в белое, словно простая рабыня или вдова. Старики родители качали головами, встревоженные ее худыми костлявыми плечами и заострившимся лицом, которое казалось таким же белым, как и ее одежды.

Наконец в те длинные недели, пока суда греков стояли в Авлиде, Лаодамии приснился другой сон. Ей привиделось, что у нее отросли крылья морской чайки и она полетела над океаном, чтобы соединиться со своим возлюбленным, хотя и не знала, где тот находится.

Она нашла любимого стоящим на носу его корабля в полном боевом облачении. Его лицо выглядело странным и горело нетерпением, и он не подал вида, что заметил ее, когда она пролетела у него над головой с жалобным призывом, потонувшим в скрипе весельных уключин и громких людских криках. Протесилай прикрылся щитом, когда мимо просвистел камень.

Теперь Лаодамия увидела, что в море теснилась тысяча судов. Вода стала от них черной. Когда они приближались к суше, их длинные весла ползали по поверхности, словно лапы жуков.

На берегу пращники трудились, как сумасшедшие, осыпая корабли залпами камней вместо приветствий.

Однако защищавшиеся щитами копьеносцы встали стеной, заградив собой гребцов, чтобы корабли могли пристать к берегу.

Многочисленные ряды воинов у кромки воды сдвинулись и разомкнулись при громком крике: «Гектор!» — и великан вышел вперед в сверкающем панцире. Он казался громадным — семь футов от гребня из рыжего конского волоса на шлеме до ремешков его сандалий, — весь закованный в бронзу. Его огромное копье пожаром горело на солнце. Его громогласный призыв был слышен сквозь шум:

— Смерть первому, ступившему на землю!

— Смерть первому! — вторила толпа, стоящая за ним, и потрясала лесом копий.

Пращники прекратили осыпать наступавших камнями, чтобы не ранить своих, когда завяжется сражение. Теперь и скрип весел тоже затих, поскольку корабли в замешательстве спутали порядок, ведь никто не желал причалить к берегу первым. Во внезапном затишье резко разносились крики перепуганного кормчего.

Протесилай огляделся вокруг. С обеих сторон передовые суда в беспорядке пытались отступить назад, а задние нажимали на них. То здесь, то там возникала опасность столкновения. Внезапно он поднял свое копье и крикнул своим гребцам. Их весла погрузились в воду, и его корабль помчался вперед к берегу.

— Смерть первому! — вопила толпа троянцев.

— Бессмертная слава! — крикнул Протесилай и прыгнул.

Он приземлился у кромки воды, слегка споткнувшись, когда у него под ногами осыпалась галька. Не успел он выпрямиться, как Гектор набросился на него. С громким треском копье троянца проткнуло щит и нагрудную пластину Протесилая, припечатав его к земле. Его шлем сверкнул на мелководье и исчез из виду.

Теперь корабли потянулись к берегу, и у кромки воды завязалась битва. Позади передних рядов люди хлопотали, поднимая поверженного Протесилая. Они наконец извлекли его из воды, но Лаодамия увидела его бессильно запрокинутую назад златовласую голову и поняла, что он мертв.

Странно, но при виде этой ужасной картины Лаодамия не впала в отчаяние. Скорее, это придало ей надежду, что боги возымеют жалость, ведь это они предоставили ей видение еще не свершившейся трагедии. С того времени она провела много дней у алтарей богов, особенно Зевса и Гермеса, посыльного снов.

— Дайте побыть с моим мужем хоть три часа после его смерти, — молила она. — Если ему суждено погибнуть, верните его мне хотя бы ненамного, до того как он отправится в страну мертвых.

Через некоторое время тяжесть с ее сердца упала, поскольку она верила, что ее молитвы не останутся безответными. Хотя ей больше не снился муж, она сочла это добрым знаком и оставила алтари богов, чтобы ждать любимого супруга в своих покоях. Она ничего не ела и, похоже, больше не спала, превратившись в бледное изнуренное подобие себя, но ей было все равно.

Однажды вечером на исходе длинного летнего дня, по привычке бросив через плечо взгляд на статую, Лаодамия снова представила, что статуя ожила. Сердце у нее забилось чаще, но она больше не стала смотреть на статую.

«Это — лишь мое воображение, — подумала она. — Придет время, и мой муж явится ко мне живой».

Что-то зашевелилось в темном углу позади нее. Это была вовсе не статуя, а сам Протесилай, тяжело опирающийся на свое копье, с его волос капала вода. Лаодамия вскочила на ноги и бросилась в его объятия.

Они долго целовались, слова им были не нужны. Однако в конце концов они оба уселись, а Лаодамия прислонилась к плечу своего мужа. Знакомое уныние ее снов теперь охватило ее. Перед долгим расставанием она не могла ничего сказать ему.

— Неужели у тебя не находится для меня слов? — спросил он наконец. — Я должен сойти на нарциссовые поля Элизиума, где живут духи мертвых героев и где любовь теней столь же слаба, как их расплывчатые фигуры. Пока в нас есть жизнь и силы, говори со мной о нашей любви.

— Я не могу говорить, — с болью сказала Лаодамия. — Не думаю, что мой голос будет слышен на земле. Жди меня в нарциссовых долинах, можешь быть уверен, что я скоро последую за тобой.

Он разжал ее объятия и медленно встал. Они напоследок обменялись долгими взглядами.

— Приходи скорее, — наконец тихо сказал он. — Воспоминания теней ослабевают в сумеречной стране Аида. Самые последние рабы на земле счастливее призраков в долинах Элизиума. Приходи скорей, пока я тебя не забыл.

Лаодамия разомкнула бледные уста, чтобы ответить, но ее муж исчез, лишь восковая фигура неподвижно высилась там, где прежде стоял он. Лаодамия опустилась на кровать, она не проливала слез, но дух ее был сломлен. Отвернувшись к стене, она пролежала так без слов и движений, пока не умерла.

Греки, когда победили в сражении при высадке на землю Трои, а черные корабли пристали к берегу, воздвигли Протесилаю высокую насыпь. В ней они захоронили его прах вместе с его оружием и броней и говорили:

— Это действительно был храбрый поступок. Протесилай был первым и обрел бессмертную славу. Такого героя нужно подобающе отправить в страну мертвых.

Общий сбор

Черные суда стояли бок о бок на берегу. Среди палаток раздавались воинственные крики, призывающие героев сразиться под командованием Агамемнона. Сам же Агамемнон, одетый в полную броню, но держащий серебряный скипетр власти вместо копья, прохаживался между рядами хижин, производя осмотр готовности своего войска. Там, где он видел готовых к сражению, он хвалил солдат, но, если кто-то все еще не был готов к битве, не скупился на упреки.

Прежде всего Агамемнон пришел к палаткам Диомеда, где слуги устанавливали корпус ярко окрашенной колесницы на раму. Около них возница держал пару великолепных белых лошадей, кожа их упряжи была окована серебром и золотом. Сам Диомед у входа в свою палатку надевал шлем, а из палаток его товарищей по оружию в это время пчелиным роем выбегали воины.

Рядом с Диомедом стоял Аякс Большой. Его воины были пехотинцами, так как они жили на маленьком скалистом острове, не подходящем для разведения лошадей. Так огромен был этот герой, что самый высокий из его солдат едва доставал ремня его шлема, который застегивался под подбородком. Его большой щит из кожи и бронзы, висящий на широкой полосе на его плече, закрывал его почти до земли. Рядом с ним, едва выше его локтя, стоял Тесей, его брат, вооруженный луком из отполированного рога и колчаном со стрелами. Тесей вообще не носил никакой брони, даже нагрудной пластины, поскольку прятался за щитом своего брата. Они вместе составляли смертельно опасную пару.

Агамемнон прошел мимо Аякса и Тесея к благородному Одиссею, который закреплял серебряные застежки своих наголенников вокруг щиколоток. За ним стоял Аякс Малый, сын Оилея. Его воины находились в полной боевой готовности, они были пращниками и лучниками, не облаченными в броню. Волчьи шкуры, завязанные за передние лапы вокруг шеи каждого, служили грубым щитом. Левой рукой воин мог натягивать нижний край шкуры и держать ее подальше от тела, защищая его от летящих снарядов. Каждый нес пращу из свитых полосок ткани и суму, полную камней, или лук с колчаном стрел. Агамемнон прошел мимо, ничего не сказав, обращая мало внимания на таких легковооруженных воинов, которые никогда не осмелятся подойти, чтобы накрыть неприятельские отряды с рядами копьеносцев. За его спиной послышался ропот, потому что он не похвалил их боевую готовность.

Рядом с ними располагались палатки Ахиллеса. Здесь слуги чистили его коней, сам он сидел у входа в палатку, а пленницы подносили ему вино. Вокруг него слуги обносили мясом его солдат, не обращая внимания на крики и суматоху большого войска, готовящегося к схватке.

— Сын Пелея! — закричал Агамемнон, останавливаясь. — Долгое время ты хвастался, что ты и твои люди первые в сражениях. Аякс и Диомед уже готовы, а ты тут рассиживаешь! Вероятно, ты боишься противостоять Гектору, опасаешься, как бы тот не доказал, что превосходит тебя в боевом искусстве, и не лишил тебя славы.

И больше не говори мне о своей матери-богине! Божественное происхождение доказывают делами, а не словами!

Красивое молодое лицо Ахиллеса стало мрачным, как зима.

— Не смей говорить со мной о моей храбрости, бессовестный царь! — закричал он. — Я доказал ее в Фивах. Где был ты, когда брали город и семь царских сыновей пали от моей руки?

— На своем месте, — парировал царь. — Во главе своего войска.

Ахиллес рассмеялся.

— Быть царем, несомненно, великая часть, — ответил он. — Царь остается во главе своей армии, а в сражения посылает других. А когда те захватывают города, он берет лучшее из добычи, ведь он — царь.

— Неужели? — ответил Агамемнон, став алым от гнева. — Как это я об этом не подумал! А вот тот юный пленник в алой с золотом тунике не был выставлен как добыча из Фив, чтобы, как ты говоришь, царь мог выбрать.

Ахиллес угрожающе встал:

— Я не утаивал никакой добычи! Этот юноша не был взят в плен там.

— И где же ты взял его в плен?

Ахиллес улыбнулся.

— Царь крепко спал прошлой ночью, — ответил он с издевкой, — надеясь, что в темноте Гермес, посыльный Зевса, принесет ему вещий сон. Сны царей важны и не должны быть пропущены. Потребность во сне простого героя, сына богини, гораздо меньше. Знай, этот юноша — троянец, а не фиванец. Его имя — Ликаон, и я захватил его в плен сегодня ночью в саду за Троей на предгорьях Иды, где он рубил побеги диких фиговых деревьев, которые они используют для поручней колесниц.

— Ты был за Троей?! — в изумлении воскликнул царь.

— За Троей? — переспросил Ахиллес. — Я был рядом с ней. Троянцы больше никогда не будут чувствовать себя в безопасности на Идских склонах. Эней, сын Анхиса, пас там их скот. Он бросил стадо и побежал по холмам, и, если бы не темнота, ему от меня не удрать бы. Но все равно я возвратился с добычей и с этим мальчиком, сыном Приама.

— Тебе следовало бы его убить, — заявил Агамемнон. — Мы не можем держать пленных, особенно царских сыновей.

— Он еще ребенок, — беспечно возразил Ахиллес. — Разве я могу убивать детей? Я продам его в рабство за морем, если ты боишься его. Но теперь, царь, я и мои люди устали и еще не поели. Когда мы бросимся в бой, ты непременно станешь свидетелем нашей доблести, но сейчас проходи мимо и раздавай приказы тем, кто не знает, как постоять за себя.

Проглотив свою ярость, Агамемнон заметил, что Паламед, который стоял лагерем рядом с Ахиллесом и слышал ссору, злорадно смеялся вместе со своими воинами. Царь прошел, ничего ему не сказав, поскольку он уже знал, что Паламед жаждет быть главнокомандующим.

Из палаток и хижин высыпали люди, неисчислимые, словно листья дубов или цветы на равнине Скамандра, где они сражались. Афина, дочь Зевса, отложила свои разноцветные мирные одежды, сотканные собственными руками, и теперь, невидимая, проследовала через лагерь в полном боевом облачении, воспламеняя мужские сердца. Земля громоподобно стонала под копытами и ногами, когда герои в своей сверкающей бронзовой броне выступили в поход, словно распространяющийся лесной пожар.

На небольшом холме на равнине, откуда вид был лучше, чем со стен, стояли быстроногие стражи Трои. Теперь они поспешили в город с предупреждением, и ворота широко открылись. Оттуда высыпало войско троянцев, выкрикивая странные возгласы, словно галдящая птичья стая. Из азиатских городов прибыли бесчисленные цари. Из дальних степей прибыли племена кочевников, одетые в звериные шкуры и питающиеся кумысом. За своими вождями следовали темнокожие воины из далекой Эфиопии, которая, как считалось, находится на краю света.

Высоко наверху невидимые боги распределялись, на чьей они стороне. Над греками парил Посейдон, морской бог, и с ним были Гера, Афина, Гефест и Гермес, посыльный Зевса. Над троянцами возвышался золотой Аполлон, рядом с ним стояли Арес, Артемида и Скамандр, бог желтой реки, катящей свои воды через Троянскую равнину.

Теперь Зевс, властелин богов и людей, посылал громы и молнии, и Идские горы дрожали вдоль всех лесистых гребней. Армии столкнулись, началось сражение. В воздухе повисла дикая неразбериха звуков — крики победителей, ржание испуганных лошадей, стоны умирающих. Красные гребни воинов встречались и расходились, подобно двум бурным потокам во время наводнения.

На правом фланге жаркого сражения Диомед рассеял троянцев, но Гектор напал на центр греков, словно лев на стадо овец, гоня Агамемнона и Аякса перед собой, пока спохватившийся Диомед не прекратил преследования и не вернулся им на помощь. На левом фланге союзники Трои, возглавляемые огромным Кикном, отогнали легковооруженных пехотинцев почти до кораблей. При этом Ахиллес, видя поражение, кликнул своих мирмидонян и очертя голову бросился в гущу сражения. Он помчался в колеснице, запряженной белыми конями, напоминая самого великолепного Аполлона. Союзники Трои в страхе стали отступать за Кикна, который, огромный и бесстрашный, встретил колесницу на бегу.

Несущее страх копье Ахиллеса, слишком огромное для других, сверкнуло в воздухе и пробило щит Кикна и нагрудную пластину, но он выдернул его со смехом. Собственное оружие Кикна ударило в щит Ахиллеса с такой страшной силой, что его владелец пошатнулся, но возничий натянул поводья коней и остановил их в облаке пыли, иначе Ахиллес выпал бы на землю.

— Твоя броня, возможно, и лучше, — дразнил Кикн, — но тебе она нужна больше, чем мне. Я ношу панцирь просто напоказ, ведь я — сын Посейдона, и никакое оружие не может меня поразить.

Он опустил свой щит и оставил неприкрытыми руку и плечо.

— Возьми свое копье назад! — проворчал Ахиллес сквозь зубы и бросил его со всей силы.

Оружие рикошетом отскочило от обнаженной руки Кикна, не оставив даже метки. Кикн рассмеялся, закинув голову.

Ахиллес вытащил меч и перешагнул через поручни колесницы к своему противнику.

— Я, по крайней мере, могу разрубить твою броню на части прямо у твоих ушей, — пригрозил он.

И чтобы слово не расходилось с делом, принялся крушить шлем и щит своего врага с такой силой и скоростью, что Кикн в ошеломлении отступил, в то время как большие куски кожи и бронзы словно бы парили в воздухе.

Кикн отбросил бесполезные остатки своего щита и поднял меч, чтобы отразить град ударов. Они теперь сыпались на его лицо и шлем столь плотно, что он, оглушенный и ослепленный, отступал все быстрее и быстрее, тщетно ища способ спастись. Он вдруг споткнулся о камень и упал навзничь. Через мгновение Ахиллес был уже на нем, круша мощную грудь великана огромным щитом. Бросив меч, герой наклонился вперед и перекрутил могучими руками ремни шлема своего врага.

— Если тебя нельзя проткнуть, тебя можно задушить, — выдохнул он.

Через минуту все было кончено. Троянские союзники, видя своего предводителя мертвым, побежали, вопя, прочь от жестоких мирмидонян. Ахиллес, переступив через своего противника, чтобы снять с него остатки брони, замешкался на мгновение, а потом оказалось, что он видит лишь траву, где лежало тело. Хотя Посейдон не сумел спасти своего сына от предназначенной ему судьбой смерти, он не дал Ахиллесу возможности торжествовать победу над его телом. Подхватив Кикна на руки, он перенес его домой, где его друзья могли совершить погребальный обряд.

Ахиллес осмотрелся и увидел, что Гектор снова побеждает греков в центре. Он только что положил конец преследованию мирмидонян и вновь намеревался помочь, но Гектор также отступил, чтобы укрепить свои разбитые фланги. С наступлением ночи обе стороны разошлись, потрясенные резней. Греки отошли к своему лагерю, а троянцы — в город. Всю ночь большие похоронные костры горели на побережье, а из Трои в это время слышался плач скорбящих женщин.

Троил и Крессида

История Троила и Крессиды описывает греческого прорицателя Калхаса как дезертира из Трои. Посланный к грекам в Авлиде, Калхас узнал от богов в видении, что они считают дело греков правым и что оно победит. Поэтому он связал свою судьбу с Агамемноном, предоставив своих соотечественников их судьбе.

Весть об этом дезертирстве была встречена в Трое с большим гневом. Калхас оставил свою дочь, Крессиду, на попечении ее дяди Пандара. Она теперь экономно вела дом, встречалась с немногими и была достаточно благоразумной, чтобы казаться довольной, когда троянцы отказались отдать ее отцу. Таким осторожным поведением она завоевала друзей, которые могли бы защитить ее, и жила спокойно в Трое, несмотря на войну, пока Троил, самый храбрый из юных принцев, безумно не влюбился в нее.

Крессида была далека от намерения навлечь на себя зависть, получив любовь самого сильного и самого красивого из неженатых сыновей Приама. Правда, она была польщена, но вскружить ей голову было не так-то легко. Так как она никогда не появлялась в компании, у Троила не было возможности встретиться с ней на улице. А теперь, когда мужчины отправились на войну, она даже не выходила за пределы города.

Почти ежедневно старики и женщины собирались на городских стенах, чтобы наблюдать далекое сражение на равнине между греками и троянцами. Крессида ненавидела многолюдье подобных мест, потому что прежние друзья ее отца смотрели на нее с жалостью и перешептывались друг с другом при ее приближении. И все же ее привлекало зрелище битвы, поскольку она безгранично любила доблесть и отвагу. Ее лицо загоралось гордостью, когда Троил возвращался в город с триумфом, держа какой-нибудь яркий щит или богатую нагрудную пластину, отобранные у врага. Однако, когда другие устремлялись к воротам, чтобы поприветствовать победоносного героя, Крессида скрывала лицо под вуалью и шла домой, чтобы он не увидел ее.

Такая осторожность Крессиды не гасила любовь Троила, а скорее воспламеняла ее. Не имея возможности заговорить с ней, влюбленный обратился к ее дяде, который в отсутствие ее отца был ее опекуном.

Пандар, честолюбивый человек, загорелся желанием увеличить собственное богатство союзом племянницы с одним из самых известных сыновей Приама. Не исключено, что и царство может перейти к Троилу. Ведь уже один принц захвачен в плен, а двое других убиты. Во время войны может случиться все, что угодно. Пандар тайно подстрекал врагов Калхаса открыто выступать против Крессиды, поскольку желал иметь причину для создания союза сторонников Крессиды.

Все шло согласно плану. Испуганную Крессиду без труда привели на собрание ее друзей в доме принца Деифоба. Здесь Пандар хитростью предоставил Троилу возможность несколько минут побыть наедине с дамой его сердца. Крессида, смущенная и благодарная, не сильно отвергала его любовные излияния. Новое свидание принесло лучшее понимание, и Крессида приняла его любовь.

За этим последовало счастливое время тайных свиданий. Теперь Крессида тихо напевала, сидя у прялки или расчесывая светлые волосы, которые были ее самой большой гордостью. Каждый день она улыбалась со стен города Троилу, который сдвигал назад свой видавший виды шлем со лба, сияя от гордости. Он стал героем из героев. Он завоевал в очередном сражении огромный черный щит, украшенный выкованными серебряными звездами, который исчез после того, как он пронес его с триумфом через город. Некоторые женщины шептались, что его нужно искать в зале дома Крессиды.

Выражение «щедр, как Троил» вошло у троянцев в поговорку в те дни. Троил, который всегда пользовался уважением, как воин, неожиданно стал известен. Женщины восхищались развевающимся гребнем его шлема и великолепной броней. Мужчины называли его вторым Гектором. Остальные амбициозные принцы, такие, как темноволосый юный Эней, хмурились.

Тем временем Калхас не прекращал попыток воссоединиться со своей дочерью. Когда некий важный троянский придворный был наконец взят в плен, Калхас обратился к Агамемнону, который согласился предложить пленника в обмен на Крессиду.

— Я отправлюсь с этим поручением к троянцам, — вызвался красавец Диомед. — Я слышал, что Крессида красива и что у нее волосы такие же золотые, как у Елены. Может, я получу в награду за спасение ее улыбку, если только у нее в Трое нет возлюбленного.

— Крессида благоразумна, — беспечно ответил Калхас, — и жила в уединении, не питая особой склонности к троянцам. Как верная дочь, она приберегла улыбки для друзей своего отца.

Царь Приам с готовностью согласился на условия, поставленные Диомедом, так как хотел спасти своего отважного благородного придворного, а о Крессиде он и не думал. Гектор тоже согласился, хотя и с грустью, поскольку знал тайну Троила.

— Это трудное испытание для девы, которая желает остаться с нами, — сказал он. — Я должен, по крайней мере, пойти и сообщить ей эту весть.

Троил действительно был с Крессидой, как и предполагал его брат, и ничто не могло утешить его безумную печаль. Он приник к своей возлюбленной и клялся, что не отпустит ее. Крессида со своей стороны была спокойна, хотя и очень бледна.

— Верь мне, — сказала она, чтобы успокоить его. — Разве я не клялась, что раньше солнце упадет с небес и расколется об Идские горы, чем я предам тебя?

— Как я буду жить, если ты оставишь меня?! — с болью воскликнул Троил.

— Верь мне, — повторила она. — Я знаю, как обмануть моего отца. Я придумала хитрость, которая убедит его отправить меня назад как можно скорее.

— И как скоро? — нетерпеливо спрашивал Троил, озаренный внезапной надеждой.

— Через десять дней, — уверенно ответила Крессида. — Клянусь, на десятый день я вернусь.

Троил снова сжал ее в объятиях, но Гектор, услышав о прибытии Диомеда, прервал нежное прощание влюбленных.

При встрече с Диомедом Крессида вздрогнула от неожиданности. Они с Троилом были на первый взгляд сильно похожи. Оба были златовласыми, голубоглазыми и необычно высокими, хотя Диомед был шире в плечах и румянее. Он улыбался Крессиде с видом добродушной уверенности в себе, и Троил немедленно возненавидел его за это.

— Госпожа Крессида — любимица Трои, — натянуто сказал Троил. — Если с ней что-нибудь случится по твоей вине, берегись! Я убью тебя и брошу на растерзание стервятникам, даже если за тобой будет стоять вся греческая армия.

— Я не привык разбрасываться обещаниями, — небрежно ответил Диомед, забавляясь угрозой Троила.

— Обещай! — закричал в ярости Троил, положив руку на рукоять меча.

— Успокойся, Троил, — ласково сказал Гектор. — Какой вред он может причинить Крессиде? Помни, он сопровождает ее к отцу.

Диомед хитро улыбнулся Крессиде, покрасневшей с досады на своего возлюбленного, который был так несдержан и смешон.

— Я с удовольствием поеду с Диомедом, — отчетливо произнесла она и подала руку греку. — Я польщена, что мой отец посылает за мной такого отважного героя.

— Крессида! — в отчаянии воскликнул Троил.

Та остановилась, полуобернувшись.

— Через десять дней? — переспросил он.

Крессида поспешно отвернулась от него.

— Я же дала слово! — сказала она, не сумев скрыть раздражения.

Троил и Пандар поднялись на рассвете на десятый день и заняли позицию на стене над вратами. Греки встали лагерем далеко у своих судов, поэтому весь день через ворота шло оживленное движение, благо быстрые часовые с равнины не сообщали, что враг выступил, дабы начать сражение. За стенами крепости под присмотром пастухов паслись овцы и волы. Женщины отправились стирать одежду в Скамандре. К городам, которые послали Приаму войска, отправились гонцы. Караульные у ворот слонялись без дела, поскольку в течение долгого времени никто их не тревожил.

Конец ознакомительного фрагмента.