Неточные совпадения
Приехав в
город, войдя во двор дома, Клим
увидал на крыльце флигеля Спивак в длинном переднике серого коленкора; приветственно махая рукой, обнаженной до локтя, она закричала...
В
городе, подъезжая к дому Безбедова, он
увидал среди улицы забавную группу: полицейский, с разносной книгой под мышкой, старуха в клетчатой юбке и с палкой в руках, бородатый монах с кружкой на груди, трое оборванных мальчишек и педагог в белом кителе — молча смотрели на крышу флигеля; там, у трубы, возвышался, качаясь, Безбедов в синей блузе, без пояса, в полосатых брюках, — босые ступни его ног по-обезьяньи цепко приклеились к тесу крыши.
— Чего буяните? — говорил он. — Зря все! Видите: красных лентов нету, стало быть, не забастовщик, ну? И женщина провожает… подходящая, из купчих, видно. Господин — тоже купец, я его знаю, пером торгует в Китай-городе, фамилие забыл. Ну? Служащего,
видать, хоронют…
— А какую тебе квартиру нужно? Лучше этой во всем
городе не найдешь. Ведь ты не
видал? — сказал Тарантьев.
И надо было бы тотчас бежать, то есть забывать Веру. Он и исполнил часть своей программы. Поехал в
город кое-что купить в дорогу. На улице он встретил губернатора. Тот упрекнул его, что давно не
видать? Райский отозвался нездоровьем и сказал, что уезжает на днях.
А уж как рвались по
городу, чтоб
повидать: всех гнать велел.
Тут только
увидал я, как велик
город, какая сеть кварталов и улиц лежит по берегам Пассига, пересекая его несколько раз!
Где же Нагасаки?
Города еще не
видать. А! вот и Нагасаки. Отчего ж не Нангасаки? оттого, что настоящее название — Нагасаки, а буква н прибавляется так, для шика, так же как и другие буквы к некоторым словам. «Нагасаки — единственный порт, куда позволено входить одним только голландцам», — сказано в географиях, и куда, надо бы прибавить давно, прочие ходят без позволения. Следовательно, привилегия ни в коем случае не на стороне голландцев во многих отношениях.
Воля ваша, как кто ни расположен только забавляться, а, бродя в чужом
городе и народе, не сможет отделаться от этих вопросов и закрыть глаза на то, чего не
видал у себя.
В самую заутреню Рождества Христова я въехал в
город. Опухоль в лице была нестерпимая. Вот уж третий день я здесь, а Иркутска не
видал. Теперь уже — до свидания.
В его воспоминании были деревенские люди: женщины, дети, старики, бедность и измученность, которые он как будто теперь в первый раз
увидал, в особенности улыбающийся старичок-младенец, сучащий безыкорными ножками, — и он невольно сравнивал с ними то, что было в
городе.
Отворив баню, он
увидал зрелище, пред которым остолбенел: городская юродивая, скитавшаяся по улицам и известная всему
городу, по прозвищу Лизавета Смердящая, забравшись в их баню, только что родила младенца.
— Городские мы, отец, городские, по крестьянству мы, а городские, в
городу проживаем. Тебя
повидать, отец, прибыла. Слышали о тебе, батюшка, слышали. Сыночка младенчика схоронила, пошла молить Бога. В трех монастырях побывала, да указали мне: «Зайди, Настасьюшка, и сюда, к вам то есть, голубчик, к вам». Пришла, вчера у стояния была, а сегодня и к вам.
И в Ромён ходил, и в Синбирск — славный град, и в самую Москву — золотые маковки; ходил на Оку-кормилицу, и на Цну-голубку, и на Волгу-матушку, и много людей
видал, добрых хрестьян, и в
городах побывал честных…
В это время мне довелось быть в одном из
городов нашего юга, и здесь я услышал знакомую фамилию. Балмашевский был в этом
городе директором гимназии. У меня сразу ожили воспоминания о нашем с Гаврилой посягательстве на права государственного совета, о симпатичном вмешательстве Балмашевского, и мне захотелось
повидать его. Но мои знакомые, которым я рассказал об этом эпизоде, выражали сомнение: «Нет, не может быть! Это, наверное, другой!»
Ты уже знаешь от жены, что я получил, любезный друг Николай, твое письмо от 10-го с припиской жены твоей. Теперь должен вам обоим сказать выговор: как вы не сказали Казимирскому, что супруга моя в Петербурге, — он четыре дня провел с ней в одном
городе, два раза приезжал сюда в Марьино и, не
видавши ее, должен отправиться в Омск…
Скоро я надеюсь увидеть Вильгельма, он должен проехать через наш
город в Курган, я его на несколько дней заарестую. Надобно будет послушать и прозы и стихов. Не
видал его с тех пор, как на гласисе крепостном нас собирали, — это тоже довольно давно. Получал изредка от него письма, но это не то, что свидание.
Она не
видала его почти два месяца. Только раз он прискакал в
город, точно курьер, с запискою Лизы к Вязмитинову, переменил книги и опять улетел. Даже не присел и не разделся.
— Кабы не
увидал я тебя — хоть назад в тюрьму иди! Никого в
городе не знаю, а в слободу идти — сейчас же схватят. Хожу и думаю — дурак! Зачем ушел? Вдруг вижу — Ниловна бежит! Я за тобой…
— Да вот еще: завтра к ночи должны сюда прибыть люди, так вы поставьте кого-нибудь у заставы… понимаете? чтоб их в
городе не
видали.
Надавал князь мне доверенностей и свидетельств, что у него фабрика есть, и научил говорить, какие сукна вырабатывает, и услал меня прямо из
города к Макарью, так что я Груши и
повидать не мог, а только все за нее на князя обижался, что как он это мог сказать, чтобы ей моею женой быть?
Цензурный комитет и в глаза не
видал этой газеты, в которой печатались обязательные постановления Городской думы касательно благоустройства
города, краткие сообщения из полицейских приказов и протоколов о происшествиях и список приехавших в столицу и выехавших особ не ниже пятого класса.
Записываю, чтобы не забыть, что в тот же вечер он нарочно ходил на край
города к Марье Тимофеевне, которую давненько не
видал.
Переночевав, кому и как бог привел, путники мои, едва только появилось солнце, отправились в обратный путь. День опять был ясный и теплый. Верстах в двадцати от
города доктор,
увидав из окна кареты стоявшую на горе и весьма недалеко от большой дороги помещичью усадьбу, попросил кучера, чтобы тот остановился, и затем, выскочив из кареты, подбежал к бричке Егора Егорыча...
Место донельзя скучное, нахально грязное; осень жестоко изуродовала сорную глинистую землю, претворив ее в рыжую смолу, цепко хватающую за ноги. Я никогда еще не
видал так много грязи на пространстве столь небольшом, и, после привычки к чистоте поля, леса, этот угол
города возбуждал у меня тоску.
Кто не
видал Венеции в апреле, тому едва ли знакома вся несказанная прелесть этого волшебного
города.
Неоднократно приглашенный на вечера, на которых присутствовали особенно преданная помпадурам молодежь и роскошнейшие женщины
города, я ничего не
видал, кроме бесстыдных жестов, которые даже меня, бывшего обер-егермейстера моего всемилостивейшего императора Сулука I, заставляли краснеть.
Его
видали в клубе, в театре, в концертах — вообще везде, где собиралась хорошая публика; он был знаком со всем
городом и всех знал, имел пару отличных вяток, барскую квартиру и жил на холостую ногу.
«Тра-та-та, тра-та-та» еще в ушах, в памяти, а уж и
города давно не
видать и солнышко в воде тонет, всю Волгу вызолотило…
На одной из бойких улиц
города Илья
увидал Пашку Грачёва.
— И опять
города, — а как же? Только там уж не наша земля будет, а персидская…
Видал персияшек, которые вот на ярмарке-то — шептала, урюк, фисташка?
Это известие заставило воеводу задуматься. Дал он маху — девка обошла, а теперь Арефа будет ходить по
городу да бахвалиться. Нет, нехорошо. Когда пришло время спуститься вниз, для допроса с пристрастием, воевода только махнул рукой и уехал домой. Он вспомнил нехороший сон, который видел ночью. Будто сидит он на берегу, а вода так и подступает; он бежать, а вода за ним. Вышибло из памяти этот сон, а то не
видать бы Арефе свободы, как своих ушей.
У Охони даже сердце упало, когда она
увидала воеводских «приставов»: надо было сейчас же бежать из
города, а теперь воевода опомнился и опять посадит батю в темницу. Она помогала отцу одеваться, а сама была ни жива ни мертва, даже зубы чокали, точно в трясовице.
— Да вот, сударь, умеете с людьми говорить. Я ведь стар уже, восьмой десяток за половину пошел. Всяких людей
видал. Покойнику государю, Александру Павловичу, представлялся и обласкан словом от него был. В целом
городе, благодарение богу, известен не за пустого человека, и губернаторы, и архиереи, и предшественники вот его высокоблагородия не забывали, как меня зовут по имени и по батюшке.
Было уже за полночь, когда он заметил, что над стадом домов
города, из неподвижных туч садов, возникает ещё одна, медленно поднимаясь в тёмно-серую муть неба; через минуту она, снизу, багрово осветилась, он понял, что это пожар, побежал к дому и
увидал: Алексей быстро лезет по лестнице на крышу амбара.
Мы вошли в малую операционную, и я, как сквозь завесу,
увидал блестящие инструменты, ослепительную лампу, клеенку… В последний раз я вышел к матери, из рук которой девочку еле вырвали. Я услыхал лишь хриплый голос, который говорил: «Мужа нет. Он в
городу. Придет, узнает, что я наделала, — убьет меня!»
Отошёл я от него, а через мало дней велено было ему ехать в
город на подворье монастырское, и больше не
видал я его.
Словоохотливости и вообще приятной общительности в Селиване не было; людей он избегал, и даже как будто боялся, и в
городе не показывался, а жены его совсем никто не
видал с тех пор, как он ее сюда привез в ручной навозной тележке. Но с тех пор, когда это случилось, уже прошло много лет, — молодые люди тогдашнего века уже успели состариться, а двор в разновилье еще более обветшал и развалился; но Селиван и его убогая калека все здесь и, к общему удивлению, платили за двор наследникам купца какую-то плату.
Много важных и больших
городов я проехал, не
видав их. Благодетельный берлин много мне сокращал пути. Он висел на пассах — рессор тогда не было и качался, точно люлька. Только лишь я в него, тронулись с места, я и засыпаю до ночлега. Мы откатывали в день верст по пятидесяти.
Я, по счастью моему, был в Петербурге — не из тщеславия хвалюсь этим, а к речи пришлось — обедал у порядочных людей и даже обедывал в «Лондоне», да не в том Лондоне, что есть в самой Англии
город, а просто большой дом, не знаю, почему «Лондоном» называемый, так я, и там обедывая, — духа такого борща не
видал.
Не
видав никого важнее и ученее, как домине Галушкинский, я почитал, что он всех важнее и ученее; но, увидев реверендиссима начальника училища, я увидел, что он цаца, а домине Галушкинский против него — тьфу! Так и Петербург против прочих
городов. Искренно скажу, я подобного от самого Хорола не
видал. Вот мое мнение о Петербурге, так и мною уже называемом, когда я узнал, что это все одно.
— Крендельная, хлебопекарня, булочная, сушечная — оборотись-ка с этим без записи! Одного кренделя мордве да татарам в уезды за зиму он продает боле пяти тысяч пуд, да семеро разносчиков в
городе обязаны им каждый день продать по два пуда кренделей и сушек первого сорта —
видал?
Мне грустно, чувство одиночества и отчужденности от этих людей скипается в груди тяжким комом. В грязные окна бьется вьюга — холодно на улице! Я уже
видал таких людей, как эти, и немного понимаю их, — знаю я, что почти каждый переживает мучительный и неизбежный перелом души: родилась она и тихо выросла в деревне, а теперь
город сотнями маленьких молоточков ковал на свой лад эту мягкую, податливую душу, расширяя и суживая ее.
Зайчиха. Ну, так, так! Я его давеча признала. Еще маленького
видала: с маменькой в
город ездил, и ко мне заезжали. В деревне, что ль, живете?
Сидим себе, беседуем, как у Христа за пазухой, а о том и не думаем, что от нас на той стороне городские огни виднеются, стало быть, и наш огонь из
городу тоже
видать. Вот ведь до чего наш брат порой беспечен бывает: по горам шли, тайгой, так и то всякого шороху пугались, а тут против самого
города огонь развели и беседуем себе, будто так оно и следует.
Няня. Так вы и думаете, что глупее Марьи, няни, нет никого на свете. Кажется, тридцать лет вверху жимши, пора понимать. Что ж он вашего кофею не
видал — что из города-то за семнадцать верст каждый божий день ездит. Нет-с, матушка, Любочкино-то приданое все сосчитал небось, так и ездит.
Было это так: в полдень после обеда вышел я с Алёшей на улицу — надо было нам Кузина
повидать, он в
город собирался идти — вдруг слышим трубный голос нашего приятеля...
Вся Москва, весь этот огромный, пестрый гигант, распростертый на сорок верст, блестящий своею чешуею, вся эта необъятная, узорчатая друза кристаллов, неправильно осевшихся. Я всматривался в каждую часть
города, в каждой груде камней находил знакомого, приятеля, которого давно не
видал… Вот Кремль, вот Воспитательный дом, вот крыша театра, вот такая-то церковь…
Был у персидского царя правдивый визирь Абдул. Поехал он раз к царю через
город. А в
городе собрался народ бунтовать. Как только
увидали визиря, обступили его, остановили лошадь и стали грозить ему, что они его убьют, если он по-ихнему не сделает. Один человек так осмелился, что взял его за бороду и подергал ему бороду.
Много
видал я больших
городов,
Синих морей и подводных мостов...