Неточные совпадения
Засим это странное явление, этот съежившийся старичишка проводил его со двора, после чего
велел ворота тот же час запереть, потом обошел кладовые, с тем чтобы осмотреть, на своих ли местах сторожа, которые стояли на всех углах, колотя деревянными лопатками
в пустой бочонок, наместо чугунной доски; после того заглянул
в кухню, где под видом того чтобы попробовать, хорошо ли едят люди, наелся препорядочно щей с кашею и, выбранивши всех до последнего за воровство и дурное поведение, возвратился
в свою комнату.
— Сию минуту, Василий Иваныч, стол накрыт будет, сама
в кухню сбегаю и самовар поставить
велю, все будет, все. Ведь три года его не видала, не кормила, не поила, легко ли?
Губернатор ласково хлопнул рукой по его ладони и
повел к себе, показал экипаж, удобный и покойный, — сказал, что и
кухня поедет за ним, и карты захватит. «
В пикет будем сражаться, — прибавил он, — и мне веселее ехать, чем с одним секретарем, которому много будет дела».
На дворе все суетилось,
в кухне трещал огонь,
в людской обедали люди,
в сарае Тарас возился около экипажей, Прохор
вел поить лошадей.
— Кушать давно готово, — прибавила она, почти сконфузившись, — суп только бы не простыл, а котлетки я сейчас
велю… — Она было стала поспешно вставать, чтоб идти на
кухню, и
в первый раз, может быть,
в целый месяц мне вдруг стало стыдно, что она слишком уж проворно вскакивает для моих услуг, тогда как до сих пор сам же я того требовал.
Водились за ним, правда, некоторые слабости: он, например, сватался за всех богатых невест
в губернии и, получив отказ от руки и от дому, с сокрушенным сердцем доверял свое горе всем друзьям и знакомым, а родителям невест продолжал посылать
в подарок кислые персики и другие сырые произведения своего сада; любил повторять один и тот же анекдот, который, несмотря на уважение г-на Полутыкина к его достоинствам, решительно никогда никого не смешил; хвалил сочинение Акима Нахимова и
повесть Пинну;заикался; называл свою собаку Астрономом; вместо однакоговорил одначеи завел у себя
в доме французскую
кухню, тайна которой, по понятиям его повара, состояла
в полном изменении естественного вкуса каждого кушанья: мясо у этого искусника отзывалось рыбой, рыба — грибами, макароны — порохом; зато ни одна морковка не попадала
в суп, не приняв вида ромба или трапеции.
— Слушай, Омелько! коням дай прежде отдохнуть хорошенько, а не
веди тотчас, распрягши, к водопою! они лошади горячие. Ну, Иван Федорович, — продолжала, вылезая, тетушка, — я советую тебе хорошенько подумать об этом. Мне еще нужно забежать
в кухню, я позабыла Солохе заказать ужин, а она негодная, я думаю, сама и не подумала об этом.
Три француза
вели все дело. Общий надзор — Оливье. К избранным гостям — Мариус, и
в кухне парижская знаменитость — повар Дюге.
Отец сам рассказал нам, смеясь, эту историю и прибавил, что верят этому только дураки, так как это просто старая сказка; но простой, темный народ верил, и кое — где уже полиция разгоняла толпы, собиравшиеся по слухам, что к ним
ведут «рогатого попа». На
кухне у нас следили за поповским маршрутом: передавали совершенно точно, что поп побывал уже
в Петербурге,
в Москве,
в Киеве, даже
в Бердичеве и что теперь его
ведут к нам…
Но старик не вытерпел: когда после ужина он улегся
в хозяйском кабинете, его охватила такая тоска, что он потихоньку пробрался
в кухню и
велел закладывать лошадей. Так он и уехал
в ночь, не простившись с хозяином, и успокоился только тогда, когда очутился у себя дома и нашел все
в порядке.
Раскольник с унынием обвел всю
кухню глазами и остановился на лестнице, которая
вела из
кухни во второй этаж, прямо
в столовую.
— Ну, отпрягши-то, приходи ко мне на
кухню; я тебя
велю чайком попоить; вечером сходи
в город
в баню с дорожки; а завтра пироги будут. Прощай пока, управляйся, а потом придешь рассказать, как ехалось. Татьяну видел
в Москве?
Над дверью деревянного подъезда опять была дощечка с надписью: «Следственный пристав»;
в нижний этаж
вело особое крылечко, устроенное посредине задней части фасада. Налево был низенький флигелек
в три окна, но с двумя крыльцами. По ушатам, стоявшим на этих крыльцах, можно было догадаться, что это
кухни. Далее шел длинный дровяной сарайчик, примкнутый к соседскому забору, и собачья конура с круглым лазом.
Одна из этих дверей, налево от входа,
вела в довольно просторную
кухню; другая, прямо против входа, —
в длинную узенькую комнатку с одним окном и камином, а третья, направо, против кухонной двери, —
в зал, за которым
в стороне была еще одна, совершенно изолированная, спокойная комната с двумя окнами.
Прежде всего, он перевел нас из столовой
в кабинет, затворил дверь и
велел Параше запереться изнутри, а сам побежал
в кухню, отыскал какого-то поваренка из багровских,
велел сварить для нас суп и зажарить на сковороде битого мяса.
— Было, что она последнее время амуры свои
повела с одним неслужащим дворянином, высокий этакий, здоровый, а дурашный и смирный малый, — и все она, изволите видеть,
в кухне у себя свиданья с ним имела:
в горнице она горничных боялась, не доверяла им, а кухарку свою приблизила по тому делу к себе; только мужу про это кто-то дух и дал.
Всё исчезло для него
в эти дни; работой на заводе он и раньше мало занимался, её без ошибок
вёл Шакир, но прежде его интересовали люди, он приходил на завод,
в кухню, слушал их беседы, расспрашивал о новостях, а теперь — никого не замечал, сторожил постоялку, ходил за нею и думал про себя иногда...
Матвей слушал, обливаясь холодным потом. Пришла Палага, он передал ей разговор
в кухне, она тоже поблекла, зябко
повела плечами и опустила голову.
В переднюю вошли несколько замаскированных людей; это были знакомые нам разбойник, кучер и капуцины. Горничная как бы от испугу вскрикнула и затем, убежав
в кухню, спряталась там. Разбойник
повел своих товарищей хорошо, как видно, знакомым ему путем. Они вошли сначала
в залу, а потом через маленькую дверь прямо очутились
в спальной.
Дворник
повел ее сначала двором, где действительно привязанная на цепи собака не то что лаяла на них, а от злости уж храпела и шипела; затем дворник
повел Елену задним ходом, через какой-то чулан, через какую-то
кухню и прачечную даже и, наконец, ввел ее
в высокую и небольшую комнату, но с огромною божницей
в одном углу и с каким-то глупо и ярко расписанным потолком.
Как сказали, так и сделали. Настя провела
в сумасшедшем доме две недели, пока Крылушкин окольными дорогами добился до того, что губернатор, во внимание к ходатайству архиерея,
велел отправить больную к ее родным. О возвращении ее к Крылушкину не было и речи; дом его был
в расстройстве; на
кухне сидел десятский, обязанный следить за Крылушкиным, а
в шкафе следственного пристава красовалось дело о шарлатанском лечении больных купцом Крылушкиным.
Лавка Деренкова помещалась
в низенькой пристройке к дому скопца-менялы, дверь из лавки
вела в большую комнату, ее слабо освещало окно во двор, за этой комнатой, продолжая ее, помещалась тесная
кухня, за
кухней,
в темных сенях между пристройкой и домом,
в углу прятался чулан, и
в нем скрывалась злокозненная библиотека.
Уйдя
в кухню, он
велел кухарке вскипятить самовар, а потом стал показывать мне свои книги, — почти все научного характера: Бокль, Ляйель, Гартполь Лекки, Леббок, Тэйлор, Милль, Спенсер, Дарвин, а из русских — Писарев, Добролюбов, Чернышевский, Пушкин, «Фрегат „Паллада“» Гончарова, Некрасов.
Вот
кухня, вот «флигерь», вон столярова жена несет холсты, вон контора, вон барынин дом,
в котором сейчас Поликей покажет, что он человек верный и честный, что «наговорить, мол, можно на всякого», и барыня скажет: «ну, благодарствуй, Поликей, вот тебе три…» а может и пять, а может и десять целковых, и
велит еще чаю поднесть ему, а може и водочки.
В это время от дома с заднего крыльца, которое
вело на
кухню, послышался голос...
Тогда вечером приехал купец, привез из лавки фунт конфет
в полтинник, она с ним сидит, а я вызвал из
кухни Лукерью и
велел сходить к ней, шепнуть, что я у ворот и желаю ей что-то сказать
в самом неотложном виде.
Становиха сняла со стены большой ключ и
повела своих гостей через
кухню и сени во двор. На дворе было темно. Накрапывал мелкий дождь. Становиха пошла вперед. Чубиков и Дюковский зашагали за ней по высокой траве, вдыхая
в себя запахи дикой конопли и помоев, всхлипывавших под ногами. Двор был большой. Скоро кончились помои, и ноги почувствовали вспаханную землю.
В темноте показались силуэты деревьев, а между деревьями — маленький домик с покривившеюся трубой.
История начинается, представьте вы себе, с того, что два кучера под уздцы
ведут его четверню вороных
в попонах, гривы заплетены, хвосты тоже; кучера — все это, вероятно, по его приказанию —
в плисовых поддевках,
в сломленных каких-то шапочках; далее экипажи городские везут под чехлами, потом
кухня следует, и тоже с умыслом, конечно, посуда вся эта открыта и разложена
в плетеных корзинах.
Объяснимши, что я там слишком понравился, вдруг мне открывает, что приказали-де просить, что не могу ли я на свой счет фатеру для них приискать, так как я человек богатый и для меня это большого расчета не сделает, «Ладно, говорю, мы
в этом не постоим», — и
в тот же день приискал две комнаты с
кухней, по-моему, слишком порядочные, и сейчас же им
весть даю.
После обеда
в кухне замелькали соседские кухарки и горничные, и до самого вечера слышалось шушуканье. Откуда они пронюхали о сватовстве — бог
весть. Проснувшись
в полночь, Гриша слышал, как
в детской за занавеской шушукались нянька и кухарка. Нянька убеждала, а кухарка то всхлипывала, то хихикала. Заснувши после этого, Гриша видел во сне похищение Пелагеи Черномором и ведьмой…
Бабушка его за это так полюбила, что однажды
велела ему прийти
в кухню и там собственноручно вымыла ему голову, а на дорогу подарила фунт мыла.
— Сегодня кухарка шинковала капусту и обрезала себе палец, — сказал он, рисуя домик и двигая бровями. — Она так крикнула, что мы все перепугались и побежали
в кухню. Такая глупая! Наталья Семеновна
велит ей мочить палец
в холодную воду, а она его сосет… И как она может грязный палец брать
в рот! Папа, ведь это неприлично!
Тут же положена им была еда и поставлено блюдечко с питьем. Песцы ищут тепла.
Вели они себя тихо и зимой все больше спали. Эта семья считалась любимцами старухи. Остальных держали на
кухне, на русской печи. С них обирали пух, чистили его, отдавали прясть, а сами вязали платки, косынки и целые шали на продажу
в Ножовую линию и
в галереи на модные магазины. Цены стояли на это вязанье хорошие. Их продавали за привозной товар с Макарьевской ярмарки, нижегородского и оренбургского производства.
Свой ежедневный режим княгиня также не изменяла для гостей, которые, по большей части соседние помещики и губерские власти, по несколько дней гостили
в Шестове,
ведя себя совершенно как дома, заказывали себе
в какое хотели время завтраки (два повара, один переманенный князем из клуба, а другой старик, еще бывший крепостной, работали, не покладая рук,
в обширной образцовой
кухне), требовали себе вина той или другой марки из переполненных княжеских погребов, не мешали хозяевам, а хозяева не мешали им, и обе стороны были чрезвычайно довольных друг другом.
Он состоял из четырех комнат и прихожей,
кухня отделялась широкими сенями.
В эти сени
вела одна дверь из прихожей, а другая из угольной комнаты, занимаемой спальней. Последняя была наглухо заколочена. Выбор Василия Ивановича остановился на этой задней комнате, он приказал открыть дверь
в сени и заколотить ведущую
в другие горницы.