Неточные совпадения
— Ты поди, душенька, к ним, — обратилась Кити к сестре, — и займи их. Они видели Стиву
на станции, он здоров. А я
побегу к Мите. Как
на беду, не кормила уж с самого чая. Он теперь проснулся и, верно, кричит. — И она, чувствуя прилив молока, скорым шагом пошла в детскую.
«О, пусть обижает меня этот нахал генерал,
на станции, где мы оба ждем лошадей: если б знал он, кто я, он
побежал бы сам их запрягать и выскочил бы сажать меня в скромный мой тарантас!
В Киренске я запасся только хлебом к чаю и уехал. Тут уж я помчался быстро. Чем ближе к Иркутску, тем ямщики и кони натуральнее. Только подъезжаешь к
станции, ямщики ведут уже лошадей, здоровых, сильных и дюжих
на вид. Ямщики позажиточнее здесь, ходят в дохах из собачьей шерсти, в щегольских шапках. Тут ехал приискатель с семейством, в двух экипажах, да я — и всем доставало лошадей.
На станциях уже не с боязнью, а с интересом спрашивали:
бегут ли за нами еще подводы?
Только в одном случае и доныне русский бюрократ всегда является истинным бюрократом. Это —
на почтовой
станции, когда смотритель не дает ему лошадей для продолжения его административного
бега. Тут он вытягивается во весь рост, надевает фуражку с кокардой (хотя бы это было в комнате), скрежещет зубами, сует в самый нос подорожную и возглашает...
Я скорее
побежал в гостиницу и, благо часы показывали одиннадцать, поехал
на станцию железной дороги.
— Ох, беда! Сорок лошадей загнали
на восьми
станциях… Семнадцать троек
бежит… Видел самого и к ручке приложился! — высыпал Родион Антоныч привезенные новости.
Павел Павлович очнулся, всплеснул руками и бросился
бежать сломя голову; поезд уже тронулся, но он как-то успел уцепиться и вскочил-таки в свой вагон
на лету. Вельчанинов остался
на станции и только к вечеру отправился в дорогу, дождавшись нового поезда и по прежнему пути. Вправо, к уездной знакомке, он не поехал, — слишком уж был не в духе. И как жалел потом!
И во все время, пока он добрался до почтовой
станции, пока ехал в дилижансе, битком набитом молчаливыми турками и татарами, пока устраивался в ялтинской гостинице
на ночь, его не оставлял колючий стыд и беспощадное омерзение к себе самому, к Анне Георгиевне, ко всему, что вчера произошло, и к собственному мальчишескому
побегу.
Устанавливая походную метеорологическую
станцию, я обратил внимание
на быстрое падение барометра. Надо было ожидать сильного шквала, признаки которого были уже налицо. Тучи спустились совсем низко и, казалось,
бежали над самой водой. Горизонт исчез, море приняло грязножелтую окраску, волны пенились и неистово бились о берег, вздымая водяную пыль. Вдруг завеса туч разом разорвалась.
На короткое время показался неясный диск солнца.
На пограничной немецкой
станции получил билет, —
бегом на запасный путь, где формировался поезд, и с чемоданчиком своим
на крышу вагона.
— Вышла ночью из вагона, и до сих пор ее нет.
Бежала ли она, свалилась ли под вагон, или, быть может,
на станции где-нибудь осталась… Одним словом, нет ее!.. Ангел ты мой!
Мы укладывались спать в нашем сарайчике. Из штаба принесли приказ: завтра
на заре идти
на станцию Каюань, в тридцати пяти верстах севернее Телина. Воротился с вокзала засидевшийся там Брук и сообщил, что
на вокзале паника: снимают почтовые ящики и телеграфные аппараты, все
бегут; японцы подступают к Телину.
Совсем рассвело. Над тусклым озером
бежали тяжелые, свинцовые тучи. От пристани мы перешли
на станцию. По путям, угрожающе посвистывая, маневрировали паровозы. Было ужасно холодно. Ноги стыли. Обогреться было негде. Солдаты стояли и сидели, прижавшись друг к другу, с теми же угрюмыми, ушедшими в себя, готовыми
на муку лицами.
В начале мукденского боя госпитали, стоявшие
на станции Суятунь, были отведены
на север. По этому случаю, как мне рассказывали, Каульбарс издал приказ, где писал (сам я приказа не видел): госпитали отведены потому, что до Суятуни достигали снаряды японских осадных орудий, но это отнюдь не обозначает отступления: отступления ни в коем случае не будет, будет только движение вперед… А через неделю вся армия, как подхваченная ураганом, не отступала, а
бежала на север.
Только
на одной из
станции появилась одна, за которой
бежал совершенно голый сынишка лет шести, и то уже в то время, когда поезд отходил от
станции.
Русские
бежали к катеру, который должен был перевезти их
на станцию железной дороги, понукая китайцев, нёсших за ними их багаж и всякий домашний скарб…
Вдруг, ни для кого неожиданно и негаданно, один человек всех сзади распихал, выскочил и
побежал прямо
на станцию, где фельдмаршал
на простыне
на грязном диване лежал, и начал кричать...
Пошла суета да беганье, а нездоровый фельдмаршал тем временем поместился в почтовой
станции и улегся
на грязном диване, который для него только чистою простынею покрыли. Между тем весть об этом событии, разумеется, скоро облетела весь город, и все военные
побежали поскорее чиститься и парадиться, а штатские — сапоги наваксили, виски припомадили и столпились против
станции на другом тротуаре. Стоят и фельдмаршала высматривают — не покажется ли в окно?