Неточные совпадения
Меж гор, лежащих полукругом,
Пойдем туда, где ручеек,
Виясь,
бежит зеленым лугом
К реке сквозь липовый лесок.
Там соловей, весны любовник,
Всю ночь поет; цветет шиповник,
И слышен говор ключевой, —
Там виден
камень гробовой
В тени двух сосен устарелых.
Пришельцу надпись говорит:
«Владимир Ленской здесь лежит,
Погибший рано смертью смелых,
В такой-то год, таких-то лет.
Покойся, юноша-поэт...
Дорога
к развалине вилась по скату узкой лесистой долины; на дне ее
бежал ручей и шумно прядал через
камни, как бы торопясь слиться с великой рекой, спокойно сиявшей за темной гранью круто рассеченных горных гребней.
Как больно здесь, как сердцу тяжко стало!
Тяжелою обидой, словно
камнем,
На сердце пал цветок, измятый Лелем
И брошенный. И я как будто тоже
Покинута и брошена, завяла
От слов его насмешливых.
К другим
Бежит пастух; они ему милее;
Звучнее смех у них, теплее речи,
Податливей они на поцелуй;
Кладут ему на плечи руки, прямо
В глаза глядят и смело, при народе,
В объятиях у Леля замирают.
Веселье там и радость.
— Вот они! — закричал Бавс. — Вот червонные валеты карнавала! Добс, Коутс,
бегите к памятнику! Эти люди способны укусить
камень!
Под ногою какого-то зверя маленький
камень сорвался с горы,
побежал, шелестя сухою травой,
к морю и звонко разбил воду. Этот краткий шум хорошо принят молчаливой ночью и любовно выделен ею из своих глубин, точно она хотела надолго запомнить его.
А по праздникам, рано, когда солнце едва поднималось из-за гор над Сорренто, а небо было розовое, точно соткано из цветов абрикоса, — Туба, лохматый, как овчарка, катился под гору, с удочками на плече, прыгая с
камня на
камень, точно ком упругих мускулов совсем без костей, —
бежал к морю, улыбаясь ему широким, рыжим от веснушек лицом, а встречу, в свежем воздухе утра, заглушая сладкое дыхание проснувшихся цветов, плыл острый аромат, тихий говор волн, — они цеплялись о
камни там, внизу, и манили
к себе, точно девушки, — волны…
А море — дышит, мерно поднимается голубая его грудь; на скалу,
к ногам Туба, всплескивают волны, зеленые в белом, играют, бьются о
камень, звенят, им хочется подпрыгнуть до ног парня, — иногда это удается, вот он, вздрогнув, улыбнулся — волны рады, смеются,
бегут назад от
камней, будто бы испугались, и снова бросаются на скалу; солнечный луч уходит глубоко в воду, образуя воронку яркого света, ласково пронзая груди волн, — спит сладким сном душа, не думая ни о чем, ничего не желая понять, молча и радостно насыщаясь тем, что видит, в ней тоже ходят неслышно светлые волны, и, всеобъемлющая, она безгранично свободна, как море.
Илья встал, подошёл
к окну. Широкие ручьи мутной воды
бежали около тротуара; на мостовой, среди
камней, стояли маленькие лужи; дождь сыпался на них, они вздрагивали: казалось, что вся мостовая дрожит. Дом против магазина Ильи нахмурился, весь мокрый, стёкла в окнах его потускнели, и цветов за ними не было видно. На улице было пусто и тихо, — только дождь шумел и журчали ручьи. Одинокий голубь прятался под карнизом, усевшись на наличнике окна, и отовсюду с улицы веяло сырой, тяжёлой скукой.
Они возились на узкой полосе земли, вымощенной
камнем, с одной стороны застроенной высокими домами, а с другой — обрезанной крутым обрывом
к реке; кипучая возня производила на Фому такое впечатление, как будто все они собрались
бежать куда-то от этой работы в грязи, тесноте и шуме, — собрались
бежать и спешат как-нибудь скорее окончить недоделанное и не отпускающее их от себя.
Мы почти
побежали к подъезду. Я вступил на площадку, и… руки мои опустились от изумления, а ноги так и приросли
к камню.
Кони дорогу знают,
бегут к «
Камню» этому — я не правлю.
Он обыкновенно ходил задами села, когда же ему случалось идти улицей, одни собаки обходились с ним по-человечески; они, издали завидя его, виляли хвостом и
бежали к нему навстречу, прыгали на шею, лизали в лицо и ласкались до того, что Левка, тронутый до слез, садился середь дороги и целые часы занимал из благодарности своих приятелей, занимал их до тех пор, пока какой-нибудь крестьянский мальчик пускал
камень наудачу, в собак ли попадет или в бедного мальчика; тогда он вставал и убегал в лес.
Была раз гроза сильная, и дождь час целый как из ведра лил. И помутились все речки, где брод был, там на три аршина вода пошла,
камни ворочает. Повсюду ручьи текут, гул стоит по горам. Вот как прошла гроза, везде по деревне ручьи
бегут. Жилин выпросил у хозяина ножик, вырезал валик, дощечки, колесо оперил, а
к колесу на двух концах кукол приделал.
Когда в третий раз царь набрал полную чашу и стал подносить ее
к губам, сокол опять разлил ее. Царь рассердился и, со всего размаха ударив сокола об
камень, убил его. Тут подъехали царские слуги, и один из них
побежал вверх
к роднику, чтобы найти побольше воды и скорее набрать полную чашу. Только и слуга не принес воды; он вернулся с пустой чашкой и сказал: «Ту воду нельзя пить: в роднике змея, и она выпустила свой яд в воду. Хорошо, что сокол разлил воду. Если бы ты выпил этой воды, ты бы умер».
А тот в оркестре, что играл на трубе, уже носил, видимо, в себе, в своем мозгу, в своих ушах, эту огромную молчаливую тень. Отрывистый и ломаный звук метался, и прыгал, и
бежал куда-то в сторону от других — одинокий, дрожащий от ужаса, безумный. И остальные звуки точно оглядывались на него; так неловко, спотыкаясь, падая и поднимаясь,
бежали они разорванной толпою, слишком громкие, слишком веселые, слишком близкие
к черным ущельям, где еще умирали, быть может, забытые и потерянные среди
камней люди.
— Ну, это ты, брат, оставь, я тебе тоже отвечу пословицей: «Под лежачий
камень и вода не
бежит…» Сам знаешь, какие ноне здесь барыши с красного товара, тебе ништо… у тебя хлеб… животы подведет,
к тебе придут спервоначалу, а не ко мне…