Неточные совпадения
Над крышами домов быстро
плыли облака,
в сизой туче за Москвой-рекой сверкнула молния.
Утро было пестрое, над влажной землей гулял теплый ветер, встряхивая деревья, с востока
плыли мелкие
облака, серые, точно овчина;
в просветах бледно-голубого неба мигало и таяло предосеннее солнце; желтый лист падал с берез; сухо шелестела хвоя сосен, и было скучнее, чем вчера.
Она все сидела, точно спала — так тих был сон ее счастья: она не шевелилась, почти не дышала. Погруженная
в забытье, она устремила мысленный взгляд
в какую-то тихую, голубую ночь, с кротким сиянием, с теплом и ароматом. Греза счастья распростерла широкие крылья и
плыла медленно, как
облако в небе, над ее головой.
После нескольких звуков открывалось глубокое пространство, там являлся движущийся мир, какие-то волны, корабли, люди, леса,
облака — все будто
плыло и неслось мимо его
в воздушном пространстве. И он, казалось ему, все рос выше, у него занимало дух, его будто щекотали, или купался он…
Полноводье еще не сбыло, и река завладела плоским прибрежьем, а у крутых берегов шумливо и кругами омывали подножия гор.
В разных местах, незаметно, будто не двигаясь,
плыли суда. Высоко на небе рядами висели
облака.
Впрочем, я старался о них не думать; бродил не спеша по горам и долинам, засиживался
в деревенских харчевнях, мирно беседуя с хозяевами и гостями, или ложился на плоский согретый камень и смотрел, как
плыли облака, благо погода стояла удивительная.
Солнце садилось великолепно. Наполовину его уж не было видно, и на краю запада разлилась широкая золотая полоса. Небо было совсем чистое, синее; только немногие
облака, легкие и перистые,
плыли вразброд, тоже пронизанные золотом. Тетенька сидела
в креслах прямо против исчезающего светила, крестилась и старческим голоском напевала: «Свете тихий…»
Белый цвет — это цвет холодного снега, цвет высочайших
облаков, которые
плывут в недосягаемом холоде поднебесных высот, — цвет величавых и бесплодных горных вершин…
И он снова принимается прислушиваться к тишине, ничего не ожидая, — и
в то же время как будто беспрестанно ожидая чего-то: тишина обнимает его со всех сторон, солнце катится тихо по спокойному синему небу, и
облака тихо
плывут по нем; кажется, они знают, куда и зачем они
плывут.
По небу, бледно-голубому, быстро
плыла белая и розовая стая легких
облаков, точно большие птицы летели, испуганные гулким ревом пара. Мать смотрела на
облака и прислушивалась к себе. Голова у нее была тяжелая, и глаза, воспаленные бессонной ночью, сухи. Странное спокойствие было
в груди, сердце билось ровно, и думалось о простых вещах…
Солнце поднималось все выше, вливая свое тепло
в бодрую свежесть вешнего дня.
Облака плыли медленнее, тени их стали тоньше, прозрачнее. Они мягко ползли по улице и по крышам домов, окутывали людей и точно чистили слободу, стирая грязь и пыль со стен и крыш, скуку с лиц. Становилось веселее, голоса звучали громче, заглушая дальний шум возни машин.
Под влиянием этого чувства я тоже умерил свою резвость. Применяясь к тихой солидности нашей дамы, оба мы с Валеком, усадив ее где-нибудь на траве, собирали для нее цветы, разноцветные камешки, ловили бабочек, иногда делали из кирпичей ловушки для воробьев. Иногда же, растянувшись около нее на траве, смотрели
в небо, как
плывут облака высоко над лохматою крышей старой «каплицы», рассказывали Марусе сказки или беседовали друг с другом.
Вода тоже сера и холодна; течение ее незаметно; кажется, что она застыла, уснула вместе с пустыми домами, рядами лавок, окрашенных
в грязно-желтый цвет. Когда сквозь
облака смотрит белесое солнце, все вокруг немножко посветлеет, вода отражает серую ткань неба, — наша лодка висит
в воздухе между двух небес; каменные здания тоже приподнимаются и чуть заметно
плывут к Волге, Оке. Вокруг лодки качаются разбитые бочки, ящики, корзины, щепа и солома, иногда мертвой змеей проплывет жердь или бревно.
Ярко светит солнце, белыми птицами
плывут в небе
облака, мы идем по мосткам через Волгу, гудит, вздувается лед, хлюпает вода под тесинами мостков, на мясисто-красном соборе ярмарки горят золотые кресты. Встретилась широкорожая баба с охапкой атласных веток вербы
в руках — весна идет, скоро Пасха!
Я поднялся
в город, вышел
в поле. Было полнолуние, по небу
плыли тяжелые
облака, стирая с земли черными тенями мою тень. Обойдя город полем, я пришел к Волге, на Откос, лег там на пыльную траву и долго смотрел за реку,
в луга, на эту неподвижную землю. Через Волгу медленно тащились тени
облаков; перевалив
в луга, они становятся светлее, точно омылись водою реки. Все вокруг полуспит, все так приглушено, все движется как-то неохотно, по тяжкой необходимости, а не по пламенной любви к движению, к жизни.
Вот и
облако расступилось, вот и Америка, а сестры нет, и той Америки нет, о которой думалось так много над тихою Лозовою речкой и на море, пока корабль
плыл, колыхаясь на волнах, и океан пел свою смутную песню, и
облака неслись по ветру
в высоком небе то из Америки
в Европу, то из Европы
в Америку…
Подымались, исчезали
в облаке пыли и опять
плыли сверху, между тем как внизу гигантские краны бесшумно ворочались на своих основаниях, подхватывая все новые платформы с глыбами кирпичей и гранита…
Передонов не ходил
в гимназию и тоже чего-то ждал.
В последние дни он все льнул к Володину. Страшно было выпустить его с глаз, — не навредил бы. Уже с утра, как только проснется, Передонов с тоскою вспоминал Володина: где-то он теперь? что-то он делает? Иногда Володин мерещился ему:
облака плыли по небу, как стадо баранов, и между ними бегал Володин с котелком на голове, с блеющим смехом;
в дыме, вылетающем из труб, иногда быстро проносился он же, уродливо кривляясь и прыгая
в воздухе.
Мелко изорванные
облака тихо
плыли по небу, между сизыми хлопьями катилась луна, золотя их мохнатые края. Тонкие ветви черёмухи и лип тихо качались, и всё вокруг — сад, дом, небо — молча кружилось
в медленном хороводе.
Он обещал. Когда Люба ушла, он тоже стал расхаживать по комнате, глядя
в пол, как бы ища её следы, а
в голове его быстро, точно белые
облака весны,
плыли лёгкие мысли...
В синем небе над маленькой площадью Капри низко
плывут облака, мелькают светлые узоры звезд, вспыхивает и гаснет голубой Сириус, а из дверей церкви густо льется важное пение органа, и всё это: бег
облаков, трепет звезд, движение теней по стенам зданий и камню площади — тоже как тихая музыка.
Илья вздохнул, вслушиваясь
в грустные слова.
В густом шуме трактира они блестели, как маленькие звёзды
в небе среди
облаков.
Облака плывут быстро, и звёзды то вспыхивают, то исчезают…
Надо мной расстилалось голубое небо, по которому тихо
плыло и таяло сверкающее
облако. Закинув несколько голову, я мог видеть
в вышине темную деревянную церковку, наивно глядевшую на меня из-за зеленых деревьев, с высокой кручи. Вправо,
в нескольких саженях от меня, стоял какой-то незнакомый шалаш, влево — серый неуклюжий столб с широкою дощатою крышей, с кружкой и с доской, на которой было написано...
На заре Артамонов уехал, бережно увозя впечатление ласкового покоя, уюта и почти бесплотный образ сероглазой, тихой женщины, которая устроила этот уют.
Плывя в шарабане по лужам, которые безразлично отражали и золото солнца и грязные пятна изорванных ветром
облаков, он, с печалью и завистью, думал...
И быстро, точно
облака, гонимые ветром,
плыли месяца, слагались
в годы.
Думаю: надо будет упомянуть где-нибудь
в рассказе, что
плыло облако, похожее на рояль.
В полночь Успеньева дня я шагаю Арским полем, следя, сквозь тьму, за фигурой Лаврова, он идет сажен на пятьдесят впереди. Поле — пустынно, а все-таки я иду «с предосторожностями», — так советовал Лавров, — насвистываю, напеваю, изображая «мастерового под хмельком». Надо мною лениво
плывут черные клочья
облаков, между ними золотым мячом катится луна, тени кроют землю, лужи блестят серебром и сталью. За спиною сердито гудит город.
День был холодный, пестрый, по синему, вымороженному зимою небу быстро
плыли облака, пятна света и теней купались
в ручьях и лужах, то ослепляя глаза ярким блеском, то лаская взгляд бархатной мягкостью. Нарядно одетые девицы павами
плыли вниз по улице, к Волге, шагали через лужи, поднимая подолы юбок и показывая чугунные башмаки. Бежали мальчишки с длинными удилищами на плечах, шли солидные мужики, искоса оглядывая группу у нашей лавки, молча приподнимая картузы и войлочные шляпы.
С парохода кричали
в рупор, и глухой голос человека был так же излишен, как лай и вой собак, уже всосанный жирной ночью. У бортов парохода по черной воде желтыми масляными пятнами
плывут отсветы огней и тают, бессильные осветить что-либо. А над нами точно ил течет, так вязки и густы темные, сочные
облака. Мы все глубже скользим
в безмолвные недра тьмы.
Храм, как густое душистое
облако, колеблется и
плывёт в тихом шёпоте неясной мне молитвы.
Бурмистров вздрагивал от холода. Часто повторяемый вопрос — что делать? — был близок ему и держал его
в углу, как собаку на цепи. Эти зажиточные люди были не любимы им, он знал, что и они не любят его, но сегодня
в его груди чувства
плыли подобно
облакам, сливаясь
в неясную свинцовую массу. Порою
в ней вспыхивал какой-то синий болотный огонек и тотчас угасал.
Над сосною
в густом синем небе
плыло растрёпанное жёлтое
облако. Все звуки разъединились и, устало прижимаясь к земле, засыпали
в теплоте её.
Из-за леса
облака плывут, верхний ветер режет их своими крыльями, гонит на юг, а на земле ещё тихо, только вершины деревьев чуть шелестят, сбрасывая высохшие листья
в светлый блеск воды.
Небо было ясное, чистое, нежно-голубого цвета. Легкие белые
облака, освещенные с одной стороны розовым блеском, лениво
плыли в прозрачной вышине. Восток алел и пламенел, отливая
в иных местах перламутром и серебром. Из-за горизонта, точно гигантские растопыренные пальцы, тянулись вверх по небу золотые полосы от лучей еще не взошедшего солнца.
Вечно
плывут и
плывут облака,
Белые башни роняют
в моря.
Токарев облегченно вздохнул и поднялся.
В комнате было сильно накурено. Он осторожно открыл окно на двор. Ветер утих, по бледному небу
плыли разорванные, темные
облака. Двор был мокрый, черный, с крыш капало, и было очень тихо. По тропинке к людской неслышно и медленно прошла черная фигура скотницы. Подул ветерок, охватил тело сырым холодом. Токарев тихонько закрыл окно и лег спать.
Над двором на небе
плыла уже луна; она быстро бежала
в одну сторону, а
облака под нею
в другую;
облака уходили дальше, а она всё была видна над двором. Матвей Саввич помолился на церковь и, пожелав доброй ночи, лег на земле около повозки. Кузька тоже помолился, лег
в повозку и укрылся сюртучком; чтобы удобнее было, он намял себе
в сене ямочку и согнулся так, что локти его касались коленей. Со двора видно было, как Дюдя у себя внизу зажег свечку, надел очки и стал
в углу с книжкой. Он долго читал и кланялся.
Прикусили мундштуки, задами друг на дружку нажали, выстроились по четверо
в ряд, да как дернут марш-маршем к золотым королевским кровлям, что над холмом светлым маревом горели, — аж седоков к луке будто ветер пригнул. Ни топота, ни хруста:
облака над лесной полянкой вперегонку
плывут, — поди-ка услышь-ка…