Косоглазый столяр Панфил, злой и ехидный, приносит выстроганные им и склеенные кипарисовые и липовые доски разных размеров; чахоточный парень Давидов грунтует их; его товарищ Сорокин кладет «левкас»; Миляшин сводит карандашом рисунок с подлинника; старик Гоголев золотит и чеканит по золоту узор; доличники
пишут пейзаж и одеяние иконы, затем она, без лица и ручек, стоит у стены, ожидая работы личников.
Неточные совпадения
От скуки он пробовал чертить разные деревенские сцены карандашом, набросал в альбом почти все
пейзажи Волги, какие видел из дома и с обрыва,
писал заметки в свои тетради, записал даже Опенкина и, положив перо, спросил себя: «Зачем я записал его?
— У вас же такие славные письменные принадлежности, и сколько у вас карандашей, сколько перьев, какая плотная, славная бумага… И какой славный у вас кабинет! Вот этот
пейзаж я знаю; это вид швейцарский. Я уверен, что живописец с натуры
писал, и я уверен, что это место я видел; это в кантоне Ури…
Аделаида —
пейзажи и портреты
пишет (и ничего кончить не может), а Аглая сидит, ничего не делает.
Он совсем недурно рисовал карандашом и углем, свободно
писал акварелью и немножко маслом, ловко делал портреты и карикатуры, умел мило набросать
пейзаж и натюрморт.
Четыре матроса «Нырка» были пожилые люди хозяйственного и тихого поведения; в свободное время один из них крошил листовой табак или пришивал к куртке отпоровшийся воротник; другой
писал письмо, третий устраивал в широкой бутылке
пейзаж из песка и стружек, действуя, как японец, тончайшими палочками.
Иногда летом на даче он сам
писал красками
пейзажи, и ему казалось, что у него много вкуса и что если б он учился, то из него, пожалуй, вышел бы хороший художник.
Но ведь я не пейзажист только, я ведь еще гражданин, я люблю родину, народ, я чувствую, что если я писатель, то я обязан говорить о народе, об его страданиях, об его будущем, говорить о науке, о правах человека и прочее и прочее, и я говорю обо всем, тороплюсь, меня со всех сторон подгоняют, сердятся, я мечусь из стороны в сторону, как лисица, затравленная псами, вижу, что жизнь и наука все уходят вперед и вперед, а я все отстаю и отстаю, как мужик, опоздавший на поезд, и в конце концов чувствую, что я умею
писать только
пейзаж, а во всем остальном я фальшив, и фальшив до мозга костей.
В «Иуде» он
пишет палестинские
пейзажи, в «Царе» (своеобразно-красивой вещи, почему-то, кажется, до сих пор не напечатанной) он описывает ассирийскую пустыню, в «Красном смехе» — японскую войну.
Коромыслов. И хозяйство, видимо, в порядке. Эх, давно я не был в настоящей русской деревне, среди соломенного
пейзажа, и теперь даже как-то совестно.
Пишу голых баб, и надоели они мне хуже горькой редьки, а нарушить порядок…
У Фебуфиса не было недостатка в фантазии, он прекрасно сочинял большие и очень сложные картины, рисунок его отличался правильностью и смелостью, а кисть его блистала яркою колоритностью. Ему почти в одинаковой степени давались сюжеты религиозные и исторические,
пейзаж и жанр, но особенно пленяли вкус и чувство фигуры в его любовных сценах, которых он
писал много и которые часто заходили у него за пределы скромности.