Неточные совпадения
В среде людей, к которым принадлежал Сергей Иванович, в это время ни
о чем другом не говорили и не
писали, как
о Славянском вопросе и Сербской
войне. Всё то, что делает обыкновенно праздная толпа, убивая время, делалось теперь в пользу Славян. Балы, концерты, обеды, спичи, дамские наряды, пиво, трактиры — всё свидетельствовало
о сочувствии к Славянам.
— Разумеется,
о положении на фронте запрещено
писать, и письма делятся приблизительно так: огромное большинство совершенно ни слова не говорит
о войне, как будто авторы писем не участвуют в ней, остальные
пишут так, что их письма уничтожаются…
В статьях этих я жил вместе с
войной и
писал в живом трепетании события. И я сохраняю последовательность своих живых реакций. Но сейчас к мыслям моим
о судьбе России примешивается много горького пессимизма и острой печали от разрыва с великим прошлым моей родины.
[В одном из предыдущих писем к брату, от 26 января, Пущин заявляет, что не решается
писать ему почтой
о своих переживаниях в связи с переговорами
о мире после Крымской
войны; «Как ни желаю замирения, но как-то не укладывается в голове и сердце, что будут кроить нашу землю…
Войну клянут; собирают митинги,
пишут трактаты об устранении поводов к ней или
о замене ее другим судом, менее бесчеловечным.
— А вам, господа, — сказал Н.А. Зверев, обращаясь к В.А. Гольцеву и В.М. Соболевскому, — я особенно удивляюсь. Что это вам далась какая-то конституция! Что это, господа? В такое время! Или у вас нет тем?
Писали бы
о войне,
о героических подвигах. Разве это не тема, например, сегодняшний факт — сопка с деревом!
Так и осталось в письме, но Петрухе не суждено было получить ни это известие
о том, что жена его ушла из дома, ни рубля, ни последних слов матери. Письмо это и деньги вернулись назад с известием, что Петруха убит на
войне, «защищая царя, отечество и веру православную». Так
написал военный писарь.
«Возможно ли избавиться от
войны?» —
пишет ученый человек в «Revue des Revues». — Все согласны, что если она разразится в Европе, то последствия ее будут подобны великим нашествиям варваров. Дело при предстоящей
войне будет идти уже
о существовании целых народностей, и потому она будет кровавая, отчаянная, жестокая.
Вот что
пишет в том номере «Revue des Revues», в котором собраны письма
о войне, знаменитый академик Дусэ на вопрос редактора
о его взгляде на
войну...
«Милостивый государь, —
пишет он, — для человека разумного может существовать лишь одно мнение по вопросу
о мире и
войне.
— Боже мой, боже мой! Почему все здесь такие связанные, брошенные, забытые — почему? Вон, какие-то люди всем хотят добра,
пишут так хорошо, правдиво, а здесь — ничего не слышно! И обо всём говорят не так: вот,
о войне — разве нас побеждают потому, что русские генералы — немцы? Ведь не потому же! А папа кричит, что если бы Скобелев…
— C'est une folle! [Это сумасшедшая! (франц.)] — сказала Лидина. — Представьте себе, я сейчас получила письмо из Москвы от кузины; она
пишет ко мне, что говорят
о войне с французами. И как вы думаете? ей пришло в голову, что вы пойдете опять в военную службу. Успокойте ее, бога ради!
Петр был крайне раздосадован таким странным рассуждением и тотчас
написал следующее оригинальное письмо к Виниусу, шурину Украинцева: «Зело досадил мне свояк твой, что Кузьму (Нефимонова) держит без ведомости
о войне нашей.
— Сделаем с вами так: вы
пишите, а я буду диктовать… То есть не диктовать…
О нет, я никогда не посмею. — Рыбников потер руки и закланялся торопливо. — Вы, конечно, будете излагать сами, а я вам буду только давать мысли и некоторые… как бы выразиться… мемуары
о войне. Ах, сколько у меня интересного материала!..
— А что, нет ли у вас каких-либо свежих известий с
войны? — спросил Рыбников. — Эх, господа! — воскликнул он вдруг и громыхнул шашкой. — Сколько бы мог я вам дать интересного материала
о войне! Хотите, я вам буду диктовать, а вы только
пишите. Вы только
пишите. Так и озаглавьте: «Воспоминания штабс-капитана Рыбникова, вернувшегося с
войны». Нет, вы не думайте — я без денег, я задарма, задаром. Как вы думаете, господа писатели?
И вот Эсхил
пишет свою трагедию «Персы». Действие происходит в Персии. Хор персидских старцев ждет известий
о результатах
войны; Атосса — мать Ксеркса и вдова Дария — рассказывает свой зловещий сон. Является вестник и сообщает
о разгроме персидского флота. Слезы, вопли, стенания. Атосса вызывает тень покойного своего мужа, царя Дария. Тень предсказывает гибель сухопутных персидских сил и объявляет, что персы несут кару за гордость, за то, что пренебрегли наличным счастием в погоне за далеким.
Алина
писала, в свою очередь, князю Лимбургу
о дошедших до нее слухах, что его хотят женить на другой, уверяла, что ей также сделано блестящее предложение и что поэтому она освобождает его от данного слова и предлагает разойтись, тем более что нельзя же ей выходить замуж до признания прав ее русским правительством и до получения документов
о ее рождении, а этого нельзя получить раньше окончания все еще продолжавшейся
войны России с Турцией.
Но мои попытки сразу же осеклись
о недоверие немецких властей, начиная с командиров разных военных пунктов, к каким я должен был обращаться. Мне везде отказывали. Особых рекомендаций у меня не было, а редакция не позаботилась даже сейчас же выслать мне особое письмо. И я должен был довольствоваться тем, что буду
писать письма в"Санкт-Петербургские ведомости"не прямо"с театра
войны", как настоящий военный репортер, а"около
войны".
Она осталась еще в Париже до конца сезона, в Вену не приехала, отправилась на свою родину, в прирейнский город Майнц, где я ее нашел уже летом во время Франко-прусской
войны, а потом вскоре вышла замуж за этого самого поляка Н.,
о чем мне своевременно и
написала, поселилась с ним в Вене, где я нашел ее в августе 1871 года, а позднее прошла через горькие испытания.
Тем временем патриотические газеты и журналы
писали о глубоконародном и глубоко-христианском характере
войны,
о начинающейся великой борьбе Георгия Победоносца с драконом…
Телеграммы с театра
войны снова и снова приносили известия
о крупных успехах японцев и
о лихих разведках хорунжего Иванова или корнета Петрова. Газеты
писали, что победы японцев на море неудивительны, — японцы природные моряки; но теперь, когда
война перешла на сушу, дело пойдет совсем иначе. Сообщалось, что у японцев нет больше ни денег, ни людей, что под ружье призваны шестнадцатилетние мальчики и старики. Куропаткин спокойно и грозно заявил, что мир будет заключен только в Токио.
Несмотря на милостивое расположение государя, Суворов не мог забыть удара, нанесенного русскому имени при Цюрихе.
Написав императору
о невозможности продолжать
войну, он все-таки двинулся со своим войском вперед.
Заговорив
о организации, нельзя не отметит, что наряду с прекрасно поставленной в нынешнюю
войну санитарной частью,
о чём я уже
писал, образцово организована и та часть, которая была «притчей во языцах» в минувшие
войны — интендантская.
Мало того, что он сам несколько недель сидел в одном из блиндажей Севастополя, он
написал о Крымской
войне сочинение, приобретшее ему великую славу, в котором он ясно и подробно изобразил, как стреляли солдаты с бастионов из ружей, как перевязывали на перевязочном пункте перевязками и хоронили на кладбище в землю.
«Des 400 000 hommes qui passèrent la Vistule,
писал он дальше
о русской
войне, la moitié était Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L’armée impériale, proprement dite, était pour un tiers composée de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Piémontais, Suisses, Génevois, Toscans, Romains, habitants de la 32-e division militaire, Brême, Hambourg, etc.; elle comptait à peine 140 000 hommes parlant français. L’expédition de Russie coûta moins de 50 000 hommes à la France actuelle; l’armée russe dans la retraite de Wilna à Moscou, dans les différentes batailles, a perdu quatre fois plus que l’armée française; l’incendie de Moscou a coûté la vie à 100 000 Russes, morts de froid et de misère dans les bois; enfin, dans sa marche de Moscou à l’Oder, l’armée russe fut aussi atteinte par l’intempérie de la saison; elle ne comptait à son arrivée à Wilna que 50 000 hommes, et à Kalisch moins de 18 000».
Она не понимала значения этой
войны, несмотря на то, что Деcаль, ее постоянный собеседник, страстно интересовавшийся ходом
войны, старался ей растолковать свои соображения и несмотря на то, что приходившие к ней божьи люди все по-своему с ужасом говорили
о народных слухах про нашествие антихриста, и несмотря на то, что Жюли, теперь княгиня Друбецкая, опять вступившая с ней в переписку,
писала ей из Москвы патриотические письма.