И это не просто любопытство к тому, как
пишут о войне проигравшие.
Что
писали о войне их газеты?
Вот сейчас вы держите в руках эту книгу и пытаетесь понять: а что этот автор мог в ней
написать о войне, о той далёкой войне?
В нём я
пишу о войне – большой или малой; огонь – символ пылающего разума.
Просто иногда хочется отдохнуть от «Поднятой целины» и
писать о войне.
Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать
Карту слов. Я отлично
умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.
Вопрос: ремизка — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?
Каждый раз мне было интересно читать, как женщины
пишут о войне, но каждый раз у них получалось либо подражание мужчинам, либо сугубо женская кокетливо-чувственная поэзия про пуговицы на шинелях, запахи сигарет и пороха, въевшиеся в кожу, и в лучшем случае вечное ожидание «синих платочков» на крыльце.
Но я
пишу о войне песни, конечно, не ретроспекции, а ассоциации; если вы в них вслушаетесь, то увидите, что их можно сегодня петь.
P.S. часто вижу этот тихий вопрос в глазах родных и близких – почему никогда не
пишу о войне… да не люблю я этого просто делать, но сегодня тост моим боевым друзьям…
Невозможно так
писать о войне!
Но тем не менее всю жизнь фронтовик
писал о войне.
Сегодня почему-то считается, что
писать о войне для «подлинного» поэта – дурной тон.
Мне вдруг захотелось
написать о войне, какой я видел её в десять-пятнадцать лет от роду.
Что важно: авторы дневников не знают, как «положено»
писать о войне, иногда они не знают, доживут ли до следующего дня, а то и часа.
Писать о войне, и людях войны, не перестали, только… кто, что и как пишет?
Я не
писала о войне, как она сама есть.
Тысячи авторов
пишут о войне.
Пишите о войне, пишите о нежности.
Я
пишу о войне, какая она есть, с её отвратительным лицом и равнодушием к человеческим жизням.
Уж сколько раз
писали о войне.
Но как я могла
писать о войне?
Мы все воспитаны на военном материале, у меня военная семья, есть погибшие, как, в прочем, и у каждого человека у нас. <…> И это будет помниться всегда, и пока ещё есть люди, которые занимаются писанием и могут сочинять, конечно, они будут
писать о войне.
– Дело в том, – объяснила я, – что я много
писала о войне.
Это вовсе не означало, что я совсем не
писал о войне, о подвигах, о славе, но писателем так называемой оборонной тематики (было такое определение в довоенные годы) меня назвать было никак нельзя.
Никулин
пишет о войне, о напластованиях трупов, о том, как разлагается авторское, индивидуальное «Я» в жерновах отвратительной, чудовищной истории, при том, что вокруг цветёт «матушка-земля».
И мне хочется повторять его слова, когда
пишу о войне, о горе, о людской боли.
Давно собирался кое-что вспомнить и
написать о войне, как она виделась безусому лейтенанту, но все отвлекали дела, заботы.
Но больше всего он любил говорить и
писать о войне.
Особенно любил
писать о войне – эту тему он хорошо знал «изнутри».
Потому что всё, что бы ни
писали о войне её участники, – правда.
Очевидно, в новых условиях историки не стали
писать о войне то, что нужно было политикам.
Я начинала
писать о войне совсем с другой целью.