Мальчикам посчастливилось поступить в гимназию, а Нина так и осталась неученой, всю жизнь
писала каракулями и читала одни только исторические романы.
Восьмой год пошел, а за книгу лучше и не сажай, по-французски болтает бойко, а русскую грамоту читает, как через пень колоду валит,
пишет каракулями, об арифметике и помину не было: вряд ли и считать-то умел, но зато лакомиться, франтить — мастер!
Неточные совпадения
Калинович взглянул на нее и еще больше побледнел. Она подала ему письмо.
Писала Палагея Евграфовна, оставшаяся теперь без куска хлеба и без пристанища, потому что именьице было уж продано по иску почтмейстера. Страшными
каракулями описывала она, как старик в последние минуты об том только стонал, что дочь и зять не приехали, и как ускорило это его смерть… Калиновича подернуло.
Сначала все удивились тому и ахали, потом усадебный староста съездил к старику Власию, строго, долго и секретно допрашивал того и, возвратившись в Синьково, нацарапал
каракулями длиннейшее донесение управляющему, который при отъезде приказал ему
писать немедленно, если что-нибудь в усадьбе случится.
Разве вы живете хоть одну минуту так, как бы вам хотелось? — никогда, ни минуты! читать вы любите — вместо книг календарь перечитываете; общество любите — вместо людей с Кшепшицюльским компанию водите;
писать любите — стараетесь не буквы, а
каракули выводить!
Сапега вынул из портфеля лист почтовой бумаги и
написал скорей какими-то
каракулями, чем буквами...
— И вы думаете, что вашей maman доставит удовольствие читать эти безграмотные
каракули? Я подчеркну вам синим карандашом ошибки, постарайтесь их запомнить. И потом, что за нелепые названия даете вы вашей маме?.. Непочтительно и неделикатно. Душа моя, вы
напишете другое письмо и принесете мне.
Зная аккуратность своего сановитого возлюбленного, она, как ей это ни было тяжело, выучилась
писать, хотя, конечно, далеко не искусно, и в угоду графу, требовавшему, во имя идеи порядка, еженедельных рапортов по всем частям вверенного ей управления своим поместьем, хотя
каракулями, но аккуратно отправляла ему собственноручные иероглифические отчеты.
А я помню, как я тогда
писал одно это слово. И что было бы, если бы вместо этой гладкой белой бумаги, на которой нет ничего, кроме слабых
каракуль, начертанных чьей-то человеческой рукой, — было бы зеркало? Такое зеркало, которое навеки отразило бы лицо человека, писавшего со всем его отчаянием и нестерпимой душевной мукой! А что здесь видно?