Неточные совпадения
Почтмейстер. Нет, о
петербургском ничего нет, а о костромских и саратовских много говорится. Жаль, однако ж, что вы не читаете писем: есть прекрасные места. Вот недавно один поручик пишет к приятелю и описал бал в самом игривом… очень, очень хорошо: «Жизнь моя, милый
друг, течет, говорит, в эмпиреях: барышень много, музыка играет, штандарт скачет…» — с большим, с большим чувством описал. Я нарочно оставил его у себя. Хотите, прочту?
На
другой день, в 11 часов утра, Вронский выехал на станцию
Петербургской железной дороги встречать мать, и первое лицо, попавшееся ему на ступеньках большой лестницы, был Облонский, ожидавший с этим же поездом сестру.
Мысли о том, куда она поедет теперь, — к тетке ли, у которой она воспитывалась, к Долли или просто одна за границу, и о том, что он делает теперь один в кабинете, окончательная ли это ссора, или возможно еще примирение, и о том, что теперь будут говорить про нее все ее
петербургские бывшие знакомые, как посмотрит на это Алексей Александрович, и много
других мыслей о том, что будет теперь, после разрыва, приходили ей в голову, но она не всею душой отдавалась этим мыслям.
Графиня Лидия Ивановна была
друг ее мужа и центр одного из кружков
петербургского света, с которым по мужу ближе всех была связана Анна.
Сейчас же, еще за ухой, Гагину подали шампанского, и он велел наливать в четыре стакана. Левин не отказался от предлагаемого вина и спросил
другую бутылку. Он проголодался и ел и пил с большим удовольствием и еще с большим удовольствием принимал участие в веселых и простых разговорах собеседников. Гагин, понизив голос, рассказывал новый
петербургский анекдот, и анекдот, хотя неприличный и глупый, был так смешон, что Левин расхохотался так громко, что на него оглянулись соседи.
Петербургский высший круг собственно один; все знают
друг друга, даже ездят
друг к
другу.
Стремов, тоже член комиссии и тоже задетый за живое, стал оправдываться, — и вообще произошло бурное заседание; но Алексей Александрович восторжествовал, и его предложение было принято; были назначены три новые комиссии, и на
другой день в известном
петербургском кругу только и было речи, что об этом заседании.
Алексей Александрович очень дорожил этим кружком, и Анна, так умевшая сживаться со всеми, нашла себе в первое время своей
петербургской жизни
друзей и в этом круге.
— Да я вовсе не имею претензии ей нравиться: я просто хочу познакомиться с приятным домом, и было бы очень смешно, если б я имел какие-нибудь надежды… Вот вы, например,
другое дело! — вы, победители
петербургские: только посмотрите, так женщины тают… А знаешь ли, Печорин, что княжна о тебе говорила?
— Спутать, спутать, — и ничего больше, — отвечал философ, — ввести в это дело посторонние,
другие обстоятельства, которые запутали <бы> сюда и
других, сделать сложным — и ничего больше. И там пусть приезжий
петербургский чиновник разбирает. Пусть разбирает, пусть его разбирает! — повторил он, смотря с необыкновенным удовольствием в глаза Чичикову, как смотрит учитель ученику, когда объясняет ему заманчивое место из русской грамматики.
— Я, знаете, человек холостой, этак несветский и неизвестный, и к тому же законченный человек, закоченелый человек-с, в семя пошел и… и… и заметили ль вы, Родион Романович, что у нас, то есть у нас в России-с, и всего более в наших
петербургских кружках, если два умные человека, не слишком еще между собою знакомые, но, так сказать, взаимно
друг друга уважающие, вот как мы теперь с вами-с, сойдутся вместе, то целых полчаса никак не могут найти темы для разговора, — коченеют
друг перед
другом, сидят и взаимно конфузятся.
Он родился, учился, вырос и дожил до старости в Петербурге, не выезжая далее Лахты и Ораниенбаума с одной, Токсова и Средней Рогатки с
другой стороны. От этого в нем отражались, как солнце в капле, весь
петербургский мир, вся
петербургская практичность, нравы, тон, природа, служба — эта вторая
петербургская природа, и более ничего.
На всякую
другую жизнь у него не было никакого взгляда, никаких понятий, кроме тех, какие дают свои и иностранные газеты.
Петербургские страсти,
петербургский взгляд,
петербургский годовой обиход пороков и добродетелей, мыслей, дел, политики и даже, пожалуй, поэзии — вот где вращалась жизнь его, и он не порывался из этого круга, находя в нем полное до роскоши удовлетворение своей натуре.
Он принадлежал Петербургу и свету, и его трудно было бы представить себе где-нибудь в
другом городе, кроме Петербурга, и в
другой сфере, кроме света, то есть известного высшего слоя
петербургского населения, хотя у него есть и служба, и свои дела, но его чаще всего встречаешь в большей части гостиных, утром — с визитами, на обедах, на вечерах: на последних всегда за картами.
Странная, оригинальная развалина
другого века, окруженная выродившимся поколением на бесплодной и низкой почве
петербургской придворной жизни. Она чувствовала себя выше его и была права. Если она делила сатурналии Екатерины и оргии Георга IV, то она же делила опасность заговорщиков при Павле.
Развитие Грановского не было похоже на наше; воспитанный в Орле, он попал в
Петербургский университет. Получая мало денег от отца, он с весьма молодых лет должен был писать «по подряду» журнальные статьи. Он и
друг его Е. Корш, с которым он встретился тогда и остался с тех пор и до кончины в самых близких отношениях, работали на Сенковского, которому были нужны свежие силы и неопытные юноши для того, чтобы претворять добросовестный труд их в шипучее цимлянское «Библиотеки для чтения».
Против него два средства: гласность и совершенно
другая организация всей машины, введение снова народных начал третейского суда, изустного процесса, целовальников и всего того, что так ненавидит
петербургское правительство.
С этим эпиграфом к
петербургской жизни сел я в дилижанс первоначального заведения, то есть имеющего все недостатки, последовательно устраненные
другими, и поехал.
Противудействие
петербургскому терроризму образования никогда не перемежалось: казенное, четвертованное, повешенное на зубцах Кремля и там пристреленное Меншиковым и
другими царскими потешниками, в виде буйных стрельцов, отравленное в равелине
Петербургской крепости, в виде царевича Алексея, оно является, как партия Долгоруких при Петре II, как ненависть к немцам при Бироне, как Пугачев при Екатерине II, как сама Екатерина II, православная немка при прусском голштинце Петре III, как Елизавета, опиравшаяся на тогдашних славянофилов, чтоб сесть на престол (народ в Москве ждал, что при ее коронации изобьют всех немцев).
Другой изучал музыку в
петербургской консерватории.
В
другое время он, вероятно, не обратил бы внимания на такое маловажное дело; но он давно злился на сына и обрадовался случаю пристыдить
петербургского мудреца и франта.
Вам напрасно сказали, что здесь провезли двух из
петербургских комюнистов. Губернатор мог получить у вас донесение, что привезены в Тобольск два поляка — один 71 года, а
другой 55 лет; оба в Варшаве судились пять лет еще по прежнему, краковскому, делу. Отсюда эти бедные люди должны путешествовать в партии по назначению приказа здешнего в Енисейск. Дмитрий Иванович хлопочет, чтобы их оставили где-нибудь поближе…
Одни
петербургские связи Меревой от времени слишком вытянулись и ослабели,
другие уже вовсе не существовали.
В двенадцать часов Рациборский проводил Ярошиньского на
петербургскую железную дорогу, постоял у барьера, пока тронулся поезд, и, кивнув
друг другу, иезуит-подчиненный расстался с иезуитом-начальником.
И разве он не видал, что каждый раз перед визитом благоухающего и накрахмаленного Павла Эдуардовича, какого-то балбеса при каком-то посольстве, с которым мама, в подражание модным
петербургским прогулкам на Стрелку, ездила на Днепр глядеть на то, как закатывается солнце на
другой стороне реки, в Черниговской губернии, — разве он не видел, как ходила мамина грудь и как рдели ее щеки под пудрой, разве он не улавливал в эти моменты много нового и странного, разве он не слышал ее голос, совсем чужой голос, как бы актерский, нервно прерывающийся, беспощадно злой к семейным и прислуге и вдруг нежный, как бархат, как зеленый луг под солнцем, когда приходил Павел Эдуардович.
«
Друзья мои, приходите ко мне, и мы должны будем показать весь наш студенческий шик перед одним
петербургским филистером. Приходите в самых широких шароварах и в самых ваших скверных фуражках».
— Нет, не глупости! — воскликнул, в свою очередь, Живин. — Прежде, когда вот ты, а потом и я, женившись, держали ее на пушкинском идеале, она была женщина совсем хорошая; а тут, как ваши
петербургские поэты стали воспевать только что не публичных женщин, а критика — ругать всю Россию наповал, она и спятила, сбилась с панталыку: сначала объявила мне, что любит
другого; ну, ты знаешь, как я всегда смотрел на эти вещи. «Очень жаль, говорю, но, во всяком случае, ни стеснять, ни мешать вам не буду!»
Все эти старания ее, нельзя сказать, чтобы не венчались почти полным успехом: по крайней мере, большая часть ее знакомых считали ее безусловно женщиной умной;
другие именовали ее женщиною долга и святых обязанностей; только один
петербургский доктор, тоже
друг ее, назвал ее лимфой.
[Ты благороден и великодушен, Серж! (франц.)] но, к сожалению, светская молодежь нашего времени думает, что одной физической силы (один
петербургский адвокат de mes amis [из моих
друзей (франц.)] называет это современною гвардейскою правоспособностью) достаточно, чтоб увлечь женщину.
После него в состав «большого двора» входили служащие главной
петербургской конторы, как стоявшие ближе
других к особе заводовладельца, этому источнику заводского света: управляющий конторой, заведующий счетной частью и т. д.
— И узнал он, что мальчики эти и девочки все были всё такие же, как он, дети, но одни замерзли еще в своих корзинах, в которых их подкинули на лестницы к дверям
петербургских чиновников,
другие задохлись у чухонок, […задохлись у чухонок…
Но замечательно то, что не только князь Гальцин, но и все эти господа, расположившись здесь кто на окне, кто задравши ноги, кто за фортепьянами, казались совсем
другими людьми, чем на бульваре: не было этой смешной надутости, высокомерности, которые они выказывали пехотным офицерам; здесь они были между своими в натуре, особенно Калугин и Гальцин, очень милыми, простодушными, веселыми и добрыми ребятами. Разговор шел о
петербургских сослуживцах и знакомых.
Только спустя несколько минут он сообразил, что иные, не выдержавши выпускных испытаний, остались в старшем классе на второй год;
другие были забракованы, признанные по состоянию здоровья негодными к несению военной службы; следующие пошли: кто побогаче — в Николаевское кавалерийское училище; кто имел родню в Петербурге — в пехотные
петербургские училища; первые ученики, сильные по математике, избрали привилегированные карьеры инженеров или артиллеристов; здесь необходимы были и протекция и строгий дополнительный экзамен.
Интересные сведения и даже целые статьи, появившиеся накануне в
петербургских газетах, на
другой день перепечатывались в Москве на сутки раньше
других московских газет, так как «Московский телеграф» имел свой собственный телеграфный провод в Петербург, в одной из комнат редакции, помещавшейся на Петровке в доме Московского кредитного общества.
Моя телеграмма в газету через
петербургскую цензуру попала в министерство иностранных дел, которое совместно с представителями
других держав послало своих представителей на организованный Миланом суд. Этот суд должен был приговорить шестьдесят шесть обвиняемых вождей радикалов с Пашичем, Протичем и Николичем во главе к смертной казни.
Расчет почтмейстерши был не совсем плох: молодая и чудовищно богатая
петербургская покровительница пользовалась влиянием в столице и большим почетом от губернских властей. Во всяком случае она, если бы только захотела, могла бы сделать в пользу наказанного протопопа более, чем кто-либо
другой. А захочет ли она? Но для того-то и будут ее просить всем обществом.
Но он не скоро отыскал его: с прежней своей квартиры он переехал на
другую, до которой добраться было нелегко: она находилась на заднем дворе безобразного каменного дома, построенного на
петербургский манер между Арбатом и Поварской.
Дело о Пугачеве, доныне не распечатанное, находилось в государственном санкт-петербургском архиве вместе с
другими важными бумагами, некогда тайнами государственными, ныне превращенными в исторические материалы. Государь император по своем восшествии на престол приказал привести их в порядок. Сии сокровища вынесены были из подвалов, где несколько наводнений посетило их и едва не уничтожило.
С
другой стороны, являлась мысль, что ведь и он, этот замотавшийся
петербургский чиновник, родился тоже не таким, а дошел до своего настоящего длинным путем и что я, повидимому, иду именно по этому пути.
Петербургский чиновник превращался в дачника, то есть в совершенно
другое существо, точно он вместе с вицмундиром снимал с себя и
петербургскую деловитость.
Хозяйка дома, особа важная в
петербургском мире, говорит чуть слышно; она всегда говорит так, как будто в комнате находится трудный, почти умирающий больной;
другие дамы, в подражание ей, едва шепчут; а сестра ее, разливающая чай, уже совсем беззвучно шевелит губами, так что сидящий перед ней молодой человек, случайно попавший в храм приличия, даже недоумевает, чего она от него хочет? а она в шестой раз шелестит ему:"Vоulez-vous une tasse de the"?
— Вы на время; вы
петербургский гость; опять уедете туда и забудете здешних
друзей.
В течение полугода я испытал все разнообразие
петербургской жизни: я был в воронинских банях, слушал Шнейдершу, Патти, Бланш Вилэн, ходил в заседания суда, посетил всевозможные трактиры, бывал на публицистических и
других раутах, присутствовал при защите педагогических рефератов, видел в"Птичках певчих"Монахова и в"Fanny Lear"Паску, заседал в Публичной библиотеке и осмотрел монументы столицы, побывал во всех клубах, а в Артистическом был даже свидетелем скандала; словом сказать, только в парламенте не был, но и то не потому, чтобы не желал там быть, а потому, что его нет.
Мы долго блуждали по
петербургской слякоти. Была осень. Дул сильный ветер с моря. Поднималась кода. Мы побывали на Дворцовой набережной. Разъяренная река пенилась и охлестывала волнами гранитные парапеты набережной. Из черной пропасти, в которой исчезал
другой берег, иногда блестела молния, и спустя четверть минуты раздавался тяжелый удар: в крепости палили из пушек. Вода прибывала.
Между тем слышишь, как кругом тебя гремит и кружится в жизненном вихре людская толпа, слышишь, видишь, как живут люди — живут наяву, видишь, что жизнь для них не заказана, что их жизнь не разлетится, как сон, как видение, что их жизнь вечно обновляющаяся, вечно юная, и ни один час ее не похож на
другой, тогда как уныла и до пошлости однообразна пугливая фантазия, раба тени, идеи, раба первого облака, которое внезапно застелет солнце и сожмет тоскою настоящее
петербургское сердце, которое так дорожит своим солнцем, — а уж в тоске какая фантазия!
В эти места как будто не заглядывает то же солнце, которое светит для всех
петербургских людей, а заглядывает какое-то
другое, новое, как будто нарочно заказанное для этих углов, и светит на все иным, особенным светом.
Петербургские политические
друзья играли с Бенни, а он играл с ними.
Молодой, даже совсем юный, Бенни стал понимать, что он сделал большой промах, что положение его просто глупо и что его и лондонские его
друзья и
петербургские нарядили в какие-то политические шуты и выпихнули его паясничать с убогеньким простачком, который вертится перед ним и ляскает, как холщовая коза перед пляшущим на ярмарке медведем.
Услышав это, дама очень резко отозвалась и о многих
других петербургских литературных кружках и, не обинуясь, назвала людей этих кружков невеждами.
Теперь посмотреть Россию ему казалось даже еще необходимее, потому что ему хотелось удостовериться: много ли в России сибирских купцов, вроде его дорожного спутника, и познакомиться с теми лучшими
петербургскими людьми, из которых он с одними встречался у Герцена, а о
других много слышал как о людях развитых, серьезных, умных и держащих в своих руках все нити русской социально-демократической революции.