Неточные совпадения
«Негодяй и, наверное, шпион», — отметил брезгливо Самгин и тут же подумал, что вторжение бытовых эпизодов в драмы жизни не только естественно, а, прерывая течение драматических событий, позволяет более легко переживать их. Затем он вспомнил, что эта мысль вычитана им в рецензии какой-то
парижской газеты о какой-то пьесе, и задумался о
делах практических.
Тит Привалов явился для Зоси новым развлечением — раз, как авантюрист, и второе, как герой узловского
дня; она возила его по всему городу в своем экипаже и без конца готова была слушать его рассказы и анекдоты из
парижской жизни, где он получил свое первоначальное воспитание, прежде чем попал к Тидеману.
В продолжение своей карьеры он перебывал в связях со многими либеральнейшими людьми своей эпохи, и в России и за границей, знавал лично и Прудона и Бакунина и особенно любил вспоминать и рассказывать, уже под концом своих странствий, о трех
днях февральской
парижской революции сорок восьмого года, намекая, что чуть ли и сам он не был в ней участником на баррикадах.
В «Notre Dame de Paris» [«Соборе
Парижской Богоматери» (фр.).] у Виктора Гюго в честь рождения французского дофина, в Париже, при Людовике XI, в зале ратуши дается назидательное и даровое представление народу под названием: «Le bon jugement de la très sainte et gracieuse Vierge Marie», [«Милосердный суд пресвятой и всемилостивой
Девы Марии» (фр.).] где и является она сама лично и произносит свой bon jugement. [милосердный суд (фр.).]
Три француза вели все
дело. Общий надзор — Оливье. К избранным гостям — Мариус, и в кухне
парижская знаменитость — повар Дюге.
И все же, когда Дюрталь возвращается в опостылевший и далекий Париж, он вспоминает о
днях, проведенных в монастыре траппистов, как о пережитой радости; все
парижское вызывает в нем отвращение.
Одни утверждали, что он в Петербурге, но что его нельзя узнать, потому что он ходит переодетый, в синих очках и с выкрашенными волосами; другие утверждали, что видели Райнера в Париже, где он слоняется между русскими и всякий
день ходит то в
парижскую префектуру, то в наше посольство.
Революционные
парижские кружки тоже не нравились Райнеру. Еще он мог симпатизировать федеративным стремлениям чехов, но участие католического духовенства и аристократии в
делах польской национальности отворачивало его от этих
дел. Брошенные отцом семена презрения к папизму крепко разрослись в молодом Райнере, и он не мог вообразить себе никакой роли в каком бы то ни было участии с католическим попом. К тому же, как уже сказано, Райнер не был почитателем принципа национальностей.
— Ах, сделай милость, не было! — воскликнул генерал. — Как этих негодяев-блузников Каваньяк [Кавеньяк Луи Эжен (1802—1857) — французский реакционный политический деятель, генерал. В
дни июньского восстания 1848 года возглавил военную диктатуру и использовал ее для беспощадного разгрома
парижского пролетариата.] расстреливал, так только животы у них летели по сторонам…
Иногда обычный репертуар
дня видоизменялся, и мы отправлялись смотреть
парижские"редкости". Ездили в Jardin des plantes [Ботанический сад] и в Jardin d'acclimatation, [Зоологический сад] лазили на Вандомскую колонну, побывали в Musee Cluny и, наконец, посетили Луврский музей. Но тут случился новый казус: увидевши Венеру Милосскую, Захар Иваныч опять вклепался и стал уверять, что видел ее в Кашине. Насилу мы его увели.
И — ничего; сошло с руки мне и им. Не дальше как на
днях встречаю уже здесь, на Невском, одного из
парижских тайных советников и, разумеется, прежде всего интересуюсь...
Ах, это пустяки. Кстати о мастерской. Я ведь к вам отчасти по
делу. Только это между нами. Мне нужен
парижский туалет. Знаете, какой-нибудь крик моды, червонцев на двадцать или двадцать пять.
У меня есть знакомый, и хороший, кажется, человек, отец семейства, уже немолодой; так тот несколько
дней в унынии находился оттого, что в
парижском ресторане спросил себе une portion de biftek aux pommes de terre, а настоящий француз тут же крикнул:"Garcon!biftek pommes!"Сгорел мой приятель от стыда!
Пришло несколько офицерчиков, выскочивших на коротенький отпуск в Европу и обрадовавшихся случаю, конечно, осторожно и не выпуская из головы задней мысли о полковом командире, побаловаться с умными и немножко даже опасными людьми; прибежали двое жиденьких студентиков из Гейдельберга — один все презрительно оглядывался, другой хохотал судорожно… обоим было очень неловко; вслед за ними втерся французик, так называемый п' ти женом грязненький, бедненький, глупенький… он славился между своими товарищами, коммивояжерами, тем, что в него влюблялись русские графини, сам же он больше помышлял о даровом ужине; явился, наконец, Тит Биндасов, с виду шумный бурш, а в сущности, кулак и выжига, по речам террорист, по призванию квартальный, друг российских купчих и
парижских лореток, лысый, беззубый, пьяный; явился он весьма красный и дрянной, уверяя, что спустил последнюю копейку этому"шельмецу Беназету", а на
деле он выиграл шестнадцать гульденов…
На четвертый
день — дождик. Будем сидеть дома. На обед: уха стерляжья, filets mignons [филе миньон (франц.)], цыпленочек, спаржа и мороженое — вы, тетенька, корсета-то не надевайте. Хотите, я вам целый ворох «La vie parisienne» [«
Парижской жизни» (франц.)] предоставлю? Ах, милая, какие там картинки! Клянусь, если б вы были мужчина — не расстались бы с ними. А к вечеру опять разведрилось. Ma tante! да не поехать ли нам в «Русский Семейный Сад»? — Поехали.
Личность и положение Зайончека возбуждали внимание и любопытство всех голубей и голубок этой
парижской голубятни, но никто не имел этого любопытства настолько, чтобы упорно стремиться к уяснению, что в самом
деле за птица этот m-r!e pretre Zajonczek и что такое он делает, зачем сидит на этом батиньольском чердаке?
В полной надежде на неизменную звезду своего счастия, Наполеон подписывал в Кремле новые постановления для
парижских театров, прогуливался в своем сером сюртуке по городу и, глядя спокойно на бедственное состояние своего войска, ожидал с каждым
днем мирных предложений от нашего двора.
— Полно, сестра! Что, разве мост подломился под вашей каретою? Прошу не погневаться: мост славной и строен по моему рисунку; а вот если б в твоей
парижской карете дверцы притворялись плотнее, так дело-то было бы лучше. Нет, матушка, я уверен, что наш губернатор полюбуется на этот мостик… Да, кстати! Меня уведомляют, что он завтра приедет в наш город; следовательно, послезавтра будет у меня обедать.
На другой
день Петр по своему обещанию разбудил Ибрагима и поздравил его капитан-лейтенантом бомбардирской роты Преображенского полка, в коей он сам был капитаном. Придворные окружили Ибрагима, всякой по своему старался обласкать нового любимца. Надменный князь Меншиков дружески пожал ему руку. Шереметев осведомился о своих
парижских знакомых, а Головин позвал обедать. Сему последнему примеру последовали и прочие, так что Ибрагим получил приглашений по крайней мере на целый месяц.
Тогда было отдано приказанье хозяину в такой-то
день в гостиницу никого не пускать, комнаты накурить
парижскими духами, прибрать подальше со столов мокрые салфетки, сготовить уху из аршинных стерлядей, разварить трехпудового осетра, припасти икры белужьей, икры стерляжьей, икры прямо из осетра, самых лучших донских балыков, пригласить клубного повара для приготовления самых тонких блюд из хозяйских, разумеется, припасов и заморозить дюжины четыре не кашинского и не архиерейского [Архиерейским называли в прежнее время шипучее вино, приготовляемое наподобие шампанского из астраханского и кизлярского чихиря в нанимаемых виноторговцами Макарьевской ярмарки погребах архиерейского дома в Нижнем Новгороде.], а настоящего шампанского.
Комиссия, назначенная
Парижской медицинской академией, исследовала д-ра Линдемаиа, и вот как описывает она его состояние устами своего докладчика Бэгена: «Обе руки (от плеч до ладоней) покрыты язвами; многие язвы слились: вокруг них острое и болезненное воспаление; нагноение очень обильно;
дно большинства язв сероватого цвета; в общности все эти повреждения, говоря языком хирургии, имеют очень дурной вид.
Жертва дисгармонии человеческой природы, она чувствовала себя очень несчастной, и в
день присуждения ей премии
Парижской Академией наук она писала одному из друзей: «Со всех сторон я получаю поздравительные письма, но в силу непонятной иронии судьбы. я еще никогда не чувствовала себя столь несчастной».
Другой, бывало, нарадоваться не может, променяв дедовскую богомольную золотую греческого
дела кацею на
парижскую табакерку.
Я не мог останавливаться по дороге, боясь лишних расходов и чувствуя себя еще слишком малоподготовленным, и прямо из Парижа на другой же
день перед обедом прибыл в Мадрид и на перроне вокзала увидал горб и ласковое лицо моего
парижского собрата.
Я ему предложил записать свои
парижские впечатления, и он выполнил эту работу бойко и занимательно. Русских парижан он
разделил на два лагеря:"елисеевцы", то есть баре, селившиеся в Елисейских полях, и"латинцы", то есть молодежь и беднота Латинского квартала.
Париж еще сильно притягивал меня. Из всех сторон его литературно-художественной жизни все еще больше остального — театр. И не просто зрелища, куда я мог теперь ходить чаще, чем в первый мой
парижский сезон, а вся организация театра, его художественное хозяйство и преподавание. «Театральное искусство» в самом обширном смысле стало занимать меня, как никогда еще. Мне хотелось выяснить и теоретически все его основы, прочесть все, что было писано о мимике, дикции, истории сценического
дела.
Но и в этой сфере он был для меня интересен. Только что перед тем он брал командировку в Париж по поручению министра двора для изучения
парижского театрального
дела. Он охотно читал мне отрывки из своей обширной докладной записки, из которой я сразу ознакомился со многим, что мне было полезно и тогда, когда я в Париже в 1867–1870 годах изучал и общее театральное
дело, и преподавание сценического искусства.
Горечи он не выказывал в лирических, грустных или негодующих тирадах. Его натура была слишком импульсивная и отзывчивая. Он всегда увлекался беседой, полон был воспоминаний, остроумных тирад, анекдотов и отзывчивости на злобу
дня — и русскую, и тогдашнюю
парижскую. Дома, у себя в гостиной, он произносил длинные монологи, и каждому из нас было всегда ново и занимательно слушать его. Его темперамент по этой части в русском был прямо изумителен.
Я не заметил ни одной известности политического или литературного мира. Конечно, были газетные репортеры, и на другой
день в нескольких оппозиционных газетах появились сочувственные некрологи, но проводы А.И. не имели и одной сотой торжественности и почета, с которыми
парижская интеллигенция проводила тело Тургенева тринадцать лет спустя.
Газеты и тогда уже входили в жизнь венца как ежедневная пища, выходя по несколько раз в
день. Кофейни в известные часы набиты были газетной публикой. Но и в прессе вы не находили блеска
парижских хроникеров, художественной беллетристики местного происхождения, ничего такого, что выходило бы за пределы Австрийской империи с ее вседневной политиканской возней разных народностей, плохо склеенных под скипетром Габсбургов.
— Конечно, — согласился он, — что ж! Вы думаете, я, как
парижский лавочник или limonadier [хозяин кафе (фр.).], забастую с рентой и буду ходить в домино играть, или по-российски в трех каретах буду ездить, или палаццо выведу на Комском озере и там хор музыкантов, балет, оперу заведу? Нет, дорогой Иван Алексеевич, не так я на это
дело гляжу-с!.. Силу надо себе приготовить… общественную… политическую…
— Прежде, — отвечал мне Золя, — я писал утром роман, а после завтрака статьи. Но это слишком утомительно, я не мог выдержать. Теперь я занимаюсь чем-либо одним. Мое
парижское письмо для господина Стасюлевича берет у меня
дней пять-шесть. Театральный фельетон я пишу в один присест, также и корреспонденцию.
Когда-то, в одном из моих
парижских очерков, я знакомил русского читателя с тем, что такое трудовой
день любого бульварного драматурга или сочинителя фельетонных романов.
Второй час
дня. В галантерейном магазине «
Парижские новости», что в одном из пассажей, торговля в разгаре. Слышен монотонный гул приказчичьих голосов, гул, какой бывает в школе, когда учитель заставляет всех учеников зубрить что-нибудь вслух. И этого однообразного шума не нарушают ни смех дам, ни стук входной стеклянной двери, ни беготня мальчиков.
То ли
дело, бывало, в нашем
парижском пансионе, где мы, двадцать человек самых разнообразных наций, профессий и характеров, под влиянием французской общительности, сходились к общему столу, как на забаву.
— Уж до чего дошло, что на
днях один слёток… с
парижских бульваров… Самое последнее слово охранительной молодежи… Сынок здешней одной богачки… Ростовщица она заведомая… мадам Лушкина…
Там достаточно телеграммы или письма какого-нибудь полицейского комиссара, или агента
парижской, берлинской или миланской полиции к префекту или управлению другой иностранной полиции, в Брюсселе, Женеве или Вене, чтобы вся эта брюссельская, женевская и венская полиция была тотчас же поставлена на ноги по иностранному
делу, как бы по своему собственному и заподозренные лица разысканы и арестованы до выяснения
дела и присылки всей подробной о них переписки.
Но ни
парижская шляпка Мадлен, ни защита Савина, ни даже красноречивая речь Стоккарта не помогли. Палата утвердила приговор суда первой инстанции и им пришлось, скрепя сердце, подчиниться этому решению: Савину досиживать его срок, а Мадлен Де Межен на другой же
день покинуть Бельгию.
Ранее мы говорили, что Николай Герасимович надеялся на «отечественные порядки» в том смысле, что о
деле, производящемся о нем в калужском окружном суде по обвинению его в поджоге, не знают в Петербурге, откуда затребованы были справки
парижским следственным судьей.
Конечно, мне нужно было тогда же покинуть Францию и вернуться в Россию, но, увлеченный
парижской жизнью, связанный
делами и любовью, я этого не сделал.
На следующий
день Николая Герасимовича посетил господищ де Моньян, один из знаменитых
парижских адвокатов.
Стягин смотрел на него сквозь легкое облачко сигарного дыма, и ему еще как-то не верилось, что вот этот самый тайный советник, про существование которого он и забыл, сделался вдруг посредником в его холостых
парижских «итогах», и в несколько
дней оформил все прилично и благородно… Леонтина уже на пути к Берлину, она получила свое «отступное» в виде капитала в процентных бумагах и всю
парижскую обстановку его квартиры, кроме библиотеки, вместе с платой, по контракту, за пять лет вперед.
— Отступное! Отступное! Все это пахнет бог знает чем… какою-то гадостью!..
Дело простое и ясное… Связь тянулась десять лет… Самый обыкновенный
парижский collage… Здесь Леонтина показала свои карты. Здесь же я не пожелал делать глупости — венчаться с нею или оставлять ей, по завещанию, все, что я имею. Я ее не люблю!.. Да никогда как следует не любил, а она меня еще меньше! Сейчас мы говорили с доктором, и он совершенно меня оправдывает.