Неточные совпадения
Хлестаков. Черт его знает, что такое, только не жаркое. Это топор, зажаренный вместо говядины. (
Ест.)Мошенники, канальи, чем они кормят! И челюсти заболят, если съешь один такой кусок. (Ковыряет
пальцем в зубах.)Подлецы! Совершенно как деревянная кора, ничем вытащить нельзя; и зубы почернеют после этих блюд. Мошенники! (Вытирает рот салфеткой.)Больше ничего нет?
А Петр-то Иванович уж мигнул
пальцем и подозвал трактирщика-с, трактирщика Власа: у него жена три недели назад тому родила, и такой пребойкий мальчик,
будет так же, как и отец, содержать трактир.
Но словам этим не поверили и решили: сечь аманатов до тех пор, пока не укажут, где слобода. Но странное дело! Чем больше секли, тем слабее становилась уверенность отыскать желанную слободу! Это
было до того неожиданно, что Бородавкин растерзал на себе мундир и, подняв правую руку к небесам, погрозил
пальцем и сказал...
Никто, однако ж, на клич не спешил; одни не выходили вперед, потому что
были изнежены и знали, что порубление
пальца сопряжено с болью; другие не выходили по недоразумению: не разобрав вопроса, думали, что начальник опрашивает, всем ли довольны, и, опасаясь, чтоб их не сочли за бунтовщиков, по обычаю, во весь рот зевали:"Рады стараться, ваше-е-е-ество-о!"
Вспомнив об Алексее Александровиче, она тотчас с необыкновенною живостью представила себе его как живого пред собой, с его кроткими, безжизненными, потухшими глазами, синими жилами на белых руках, интонациями и треском
пальцев и, вспомнив то чувство, которое
было между ними и которое тоже называлось любовью, вздрогнула от отвращения.
Подразделения следующие (он продолжал загибать свои толстые
пальцы, хотя случаи и подразделения, очевидно, не могли
быть классифицированы вместе): физические недостатки мужа или жены, затем прелюбодеяние мужа или жены.
― Не угодно ли? ― Он указал на кресло у письменного уложенного бумагами стола и сам сел на председательское место, потирая маленькие руки с короткими, обросшими белыми волосами
пальцами, и склонив на бок голову. Но, только что он успокоился в своей позе, как над столом пролетела моль. Адвокат с быстротой, которой нельзя
было ожидать от него, рознял руки, поймал моль и опять принял прежнее положение.
Наступила самая торжественная минута. Тотчас надо
было приступить к выборам. Коноводы той и другой партии по
пальцам высчитывали белые и черные.
Степан Аркадьич не мог говорить, так как цирюльник занят
был верхнею губой, и поднял один
палец. Матвей в зеркало кивнул головой.
Кости ее ног ниже колен казались не толще
пальца, глядя спереди, но зa то
были необыкновенно широки, глядя с боку.
— Должно дома, — сказал мужик, переступая босыми ногами и оставляя по пыли ясный след ступни с пятью
пальцами. — Должно дома, — повторил он, видимо желая разговориться. — Вчера гости еще приехали. Гостей — страсть…. Чего ты? — Он обернулся к кричавшему ему что-то от телеги парню. — И то! Даве тут проехали все верхами жнею смотреть. Теперь должно дома. А вы чьи
будете?..
И Лизавета Петровна подняла к Левину на одной руке (другая только
пальцами подпирала качающийся затылок) это странное, качающееся и прячущее свою голову за края пеленки красное существо. Но
были тоже нос, косившие глаза и чмокающие губы.
Этот жест, дурная привычка — соединение рук и трещанье
пальцев — всегда успокоивал его и приводил в аккуратность, которая теперь так нужна
была ему. У подъезда послышался звук подъехавшей кареты. Алексей Александрович остановился посреди залы.
― Нет! ― закричал он своим пискливым голосом, который поднялся теперь еще нотой выше обыкновенного, и, схватив своими большими
пальцами ее за руку так сильно, что красные следы остались на ней от браслета, который он прижал, насильно посадил ее на место. ― Подлость? Если вы хотите употребить это слово, то подлость ― это. бросить мужа, сына для любовника и
есть хлеб мужа!
— Я думаю, что нельзя
будет не ехать. Вот это возьми, — сказала она Тане, которая стаскивала легко сходившее кольцо с ее белого, тонкого в конце
пальца.
— Этот сыр не дурен. Прикажете? — говорил хозяин. — Неужели ты опять
был на гимнастике? — обратился он к Левину, левою рукой ощупывая его мышцу. Левин улыбнулся, напружил руку, и под
пальцами Степана Аркадьича, как круглый сыр, поднялся стальной бугор из-под тонкого сукна сюртука.
Для Левина, как при свадьбе
были неприятны всякие приготовления, оскорбляющие своим ничтожеством величие совершающегося, так еще более оскорбительны казались приготовления для будущих родов, время которых как-то высчитывали по
пальцам.
— Ах, ужаснее всего мне эти соболезнованья! — вскрикнула Кити, вдруг рассердившись. Она повернулась на стуле, покраснела и быстро зашевелила
пальцами, сжимая то тою, то другою рукой пряжку пояса, которую она держала. Долли знала эту манеру сестры перехватывать руками, когда она приходила в горячность; она знала, как Кити способна
была в минуту горячности забыться и наговорить много лишнего и неприятного, и Долли хотела успокоить ее; но
было уже поздно.
Нельзя
было не улыбнуться, не поцеловать девочку, нельзя
было не подставить ей
палец, за который она ухватилась, взвизгивая и подпрыгивая всем телом; нельзя
было не подставить ей губу, которую она, в виде поцелуя, забрала в ротик.
Упав на колени пред постелью, он держал пред губами руку жены и целовал ее, и рука эта слабым движением
пальцев отвечала на его поцелуи. А между тем там, в ногах постели, в ловких руках Лизаветы Петровны, как огонек над светильником, колебалась жизнь человеческого существа, которого никогда прежде не
было и которое так же, с тем же правом, с тою же значительностью для себя,
будет жить и плодить себе подобных.
Он хотел
быть спокойным, но
было то же.
Палец его прижимал гашетку прежде, чем он брал на цель птицу. Всё шло хуже и хуже.
В кабинете Алексей Александрович прошелся два раза и остановился у огромного письменного стола, на котором уже
были зажжены вперед вошедшим камердинером шесть свечей, потрещал
пальцами и сел, разбирая письменные принадлежности. Положив локти на стол, он склонил на бок голову, подумал с минуту и начал писать, ни одной секунды не останавливаясь. Он писал без обращения к ней и по-французски, упоребляя местоимение «вы», не имеющее того характера холодности, который оно имеет на русском языке.
И так как расщепившиеся концы
были уже все отломаны, Левин зацепился
пальцами за толстые концы, разодрал палку и старательно поймал падавший конец.
— Ну, bonne chance, [желаю вам удачи,] — прибавила она, подавая Вронскому
палец, свободный от держания веера, и движением плеч опуская поднявшийся лиф платья, с тем чтобы, как следует,
быть вполне голою, когда выйдет вперед, к рампе, на свет газа и на все глаза.
Вдруг она пробежала мимо меня,
напевая что-то другое, и, прищелкивая
пальцами, вбежала к старухе, и тут начался между ними спор.
— Завтра
будет славная погода! — сказал я. Штабс-капитан не отвечал ни слова и указал мне
пальцем на высокую гору, поднимавшуюся прямо против нас.
Явно
было, что она не знала, с чего начать; лицо ее побагровело, пухлые ее
пальцы стучали по столу; наконец она начала так, прерывистым голосом...
Он
был среднего роста; стройный, тонкий стан его и широкие плечи доказывали крепкое сложение, способное переносить все трудности кочевой жизни и перемены климатов, не побежденное ни развратом столичной жизни, ни бурями душевными; пыльный бархатный сюртучок его, застегнутый только на две нижние пуговицы, позволял разглядеть ослепительно чистое белье, изобличавшее привычки порядочного человека; его запачканные перчатки казались нарочно сшитыми по его маленькой аристократической руке, и когда он снял одну перчатку, то я
был удивлен худобой его бледных
пальцев.
Он послал Селифана отыскивать ворота, что, без сомнения, продолжалось бы долго, если бы на Руси не
было вместо швейцаров лихих собак, которые доложили о нем так звонко, что он поднес
пальцы к ушам своим.
Тот
было разревелся; но, однако же, Чичикову удалось словами: «Агу, агу, душенька!» — пощелкиваньем
пальцев и сердоликовой печаткой от часов переманить его на руки к себе.
Подошед к окну, постучал он
пальцами в стекло и закричал: «Эй, Прошка!» Чрез минуту
было слышно, что кто-то вбежал впопыхах в сени, долго возился там и стучал сапогами, наконец дверь отворилась и вошел Прошка, мальчик лет тринадцати, в таких больших сапогах, что, ступая, едва не вынул из них ноги.
Председатель, который
был премилый человек, когда развеселялся, обнимал несколько раз Чичикова, произнеся в излиянии сердечном: «Душа ты моя! маменька моя!» — и даже, щелкнув
пальцами, пошел приплясывать вокруг него, припевая известную песню: «Ах ты такой и этакой камаринский мужик».
— Капитан Копейкин, — сказал почтмейстер, открывший свою табакерку только вполовину, из боязни, чтобы кто-нибудь из соседей не запустил туда своих
пальцев, в чистоту которых он плохо верил и даже имел обыкновение приговаривать: «Знаем, батюшка: вы
пальцами своими, может
быть, невесть в какие места наведываетесь, а табак вещь, требующая чистоты».
Но хотя я перерыл все комоды, я нашел только в одном — наши дорожные зеленые рукавицы, а в другом — одну лайковую перчатку, которая никак не могла годиться мне: во-первых, потому, что
была чрезвычайно стара и грязна, во-вторых, потому, что
была для меня слишком велика, а главное потому, что на ней недоставало среднего
пальца, отрезанного, должно
быть, еще очень давно, Карлом Иванычем для больной руки.
По выражению лица и
пальцев Якова заметно
было, что последнее приказание доставило ему большое удовольствие.
Я надел, однако, на руку этот остаток перчатки и пристально рассматривал то место среднего
пальца, которое всегда
было замарано чернилами.
Чем больше горячился папа, тем быстрее двигались
пальцы, и наоборот, когда папа замолкал, и
пальцы останавливались; но когда Яков сам начинал говорить,
пальцы приходили в сильнейшее беспокойство и отчаянно прыгали в разные стороны. По их движениям, мне кажется, можно бы
было угадывать тайные мысли Якова; лицо же его всегда
было спокойно — выражало сознание своего достоинства и вместе с тем подвластности, то
есть: я прав, а впрочем, воля ваша!
Плечико во время этого движения
было на два
пальца от моих губ.
Возле нее лежал ребенок, судорожно схвативший рукою за тощую грудь ее и скрутивший ее своими
пальцами от невольной злости, не нашед в ней молока; он уже не плакал и не кричал, и только по тихо опускавшемуся и подымавшемуся животу его можно
было думать, что он еще не умер или, по крайней мере, еще только готовился испустить последнее дыханье.
— Он сказал… прежде кивнул
пальцем, а потом уже сказал: «Янкель!» А я: «Пан Андрий!» — говорю. «Янкель! скажи отцу, скажи брату, скажи козакам, скажи запорожцам, скажи всем, что отец — теперь не отец мне, брат — не брат, товарищ — не товарищ, и что я с ними
буду биться со всеми. Со всеми
буду биться!»
«Да, — подумал про себя Товкач, — заснул бы ты, может
быть, и навеки!» Но ничего не сказал, погрозил
пальцем и дал знак молчать.
Она взяла хлеб и поднесла его ко рту. С неизъяснимым наслаждением глядел Андрий, как она ломала его блистающими
пальцами своими и
ела; и вдруг вспомнил о бесновавшемся от голода, который испустил дух в глазах его, проглотивши кусок хлеба. Он побледнел и, схватив ее за руку, закричал...
Иные рассуждали с жаром, другие даже держали пари; но бо́льшая часть
была таких, которые на весь мир и на все, что ни случается в свете, смотрят, ковыряя
пальцем в своем носу.
Она
была так огорчена, что сразу не могла говорить и только лишь после того, как по встревоженному лицу Лонгрена увидела, что он ожидает чего-то значительно худшего действительности, начала рассказывать, водя
пальцем по стеклу окна, у которого стояла, рассеянно наблюдая море.
— Из шнурка и деревяшки я изладил длинный хлыст и, крючок к нему приделав, испустил протяжный свист. — Затем он пощекотал
пальцем в коробке червей. — Этот червь в земле скитался и своей
был жизни рад, а теперь на крюк попался — и его сомы съедят.
Задумчиво уступая ей, он снял с
пальца старинное дорогое кольцо, не без основания размышляя, что, может
быть, этим подсказывает жизни нечто существенное, подобно орфографии.
Она уставилась
было взглядом на золотой лорнет Петра Петровича, который он придерживал в левой руке, а вместе с тем и на большой, массивный, чрезвычайно красивый перстень с желтым камнем, который
был на среднем
пальце этой руки, — но вдруг и от него отвела глаза и, не зная уж куда деваться, кончила тем, что уставилась опять прямо в глаза Петру Петровичу.
Это
был очень молодой человек, лет двадцати двух, с смуглою и подвижною физиономией, казавшеюся старее своих лет, одетый по моде и фатом, с пробором на затылке, расчесанный и распомаженный, со множеством перстней и колец на белых, отчищенных щетками
пальцах и золотыми цепями на жилете.
— Э-эх! человек недоверчивый! — засмеялся Свидригайлов. — Ведь я сказал, что эти деньги у меня лишние. Ну, а просто, по человечеству, не допускаете, что ль? Ведь не «вошь» же
была она (он ткнул
пальцем в тот угол, где
была усопшая), как какая-нибудь старушонка процентщица. Ну, согласитесь, ну «Лужину ли, в самом деле, жить и делать мерзости, или ей умирать?». И не помоги я, так ведь «Полечка, например, туда же, по той же дороге пойдет…».
Зосимов
был высокий и жирный человек, с одутловатым и бесцветно-бледным, гладковыбритым лицом, с белобрысыми прямыми волосами, в очках и с большим золотым перстнем на припухшем от жиру
пальце.