Неточные совпадения
«Нет, этого мы приятелю и понюхать не дадим», — сказал про себя Чичиков и потом объяснил, что такого приятеля никак не найдется, что одни издержки по этому
делу будут стоить более, ибо от
судов нужно отрезать полы собственного кафтана да уходить подалее; но что если он уже действительно так стиснут, то, будучи подвигнут участием, он готов дать… но что это такая безделица,
о которой даже не стоит и говорить.
Самгин вздрогнул, почувствовав ожог злости. Он сидел за столом, читая запутанное
дело о взыскании Готлибом Кунстлером с Федора Петлина 15 000 рублей неустойки по договору, завтра нужно было выступать в
суде, и в случае выигрыша
дело это принесло бы солидный гонорар. Сердито и уверенно он спросил, взглянув на Ивана через очки...
Он не слышал, что где-то в доме хлопают двери чаще или сильнее, чем всегда, и не чувствовал, что смерть Толстого его огорчила. В этот
день утром он выступал в
суде по
делу о взыскании семи тысяч трехсот рублей, и ему показалось, что иск был признан правильным только потому, что его противник защищался слабо, а судьи слушали
дело невнимательно, решили торопливо.
Самгин снова замолчал, а она заговорила
о своих
делах в
суде,
о прежнем поверенном своем...
Но все это ни к чему не повело. Из Михея не выработался делец и крючкотворец, хотя все старания отца и клонились к этому и, конечно, увенчались бы успехом, если б судьба не разрушила замыслов старика. Михей действительно усвоил себе всю теорию отцовских бесед, оставалось только применить ее к
делу, но за смертью отца он не успел поступить в
суд и был увезен в Петербург каким-то благодетелем, который нашел ему место писца в одном департаменте, да потом и забыл
о нем.
В
судах запирают же двери, когда
дело идет
о неприличностях; зачем же позволяют на улицах, где еще больше людей?
Не желаю судить теперь
о намерениях Алексея Никаноровича в этом случае и признаюсь, по смерти его я находился в некоторой тягостной нерешимости, что мне делать с этим документом, особенно ввиду близкого решения этого
дела в
суде.
И только на другой
день, на берегу, вполне вникнул я в опасность положения, когда в разговорах об этом объяснилось, что между берегом и фрегатом, при этих огромных, как горы, волнах, сообщения на шлюпках быть не могло; что если б фрегат разбился
о рифы, то ни наши шлюпки — а их шесть-семь и большой баркас, — ни шлюпки с других наших
судов не могли бы спасти и пятой части всей нашей команды.
Японцы еще третьего
дня приезжали сказать, что голландское купеческое
судно уходит наконец с грузом в Батавию (не знаю, сказал ли я, что мы застали его уже здесь) и что губернатор просит —
о чем бы вы думали? — чтоб мы не ездили на
судно!
На последнее полномочные сказали, что дадут знать
о салюте за
день до своего приезда. Но адмирал решил, не дожидаясь ответа
о том, примут ли они салют себе, салютовать своему флагу, как только наши катера отвалят от фрегата. То-то будет переполох у них! Все остальное будет по-прежнему, то есть
суда расцветятся флагами, люди станут по реям и — так далее.
Пари не состоялось, и мы ушли сначала в Нагасаки, потом в Манилу — все еще в неведении
о том, в войне мы уже или нет, — и с каждым
днем ждали известия и в каждом встречном
судне предполагали неприятеля.
Так японцам не удалось и это крайнее средство, то есть объявление
о смерти сиогуна, чтоб заставить адмирала изменить намерение: непременно дождаться ответа. Должно быть, в самом
деле японскому глазу больно видеть чужие
суда у себя в гостях! А они, без сомнения, надеялись, что лишь только они сделают такое важное возражение, адмирал уйдет, они ответ пришлют года через два, конечно отрицательный, и так
дело затянется на неопределенный и продолжительный срок.
Он откладывал
дело о скопцах за отсутствием совсем неважного и ненужного для
дела свидетеля только потому, что
дело это, слушаясь в
суде, где состав присяжных был интеллигентный, могло кончиться оправданием. По уговору же с председателем
дело это должно было перенестись на сессию уездного города, где будут больше крестьяне, и потому больше шансов обвинения.
— Сенат не имеет права сказать этого. Если бы Сенат позволял себе кассировать решения
судов на основании своего взгляда на справедливость самих решений, не говоря уже
о том, что Сенат потерял бы всякую точку опоры и скорее рисковал бы нарушать справедливость, чем восстановлять ее, — сказал Селенин, вспоминая предшествовавшее
дело, — не говоря об этом, решения присяжных потеряли бы всё свое значение.
По изложенным основаниям имею честь ходатайствовать и т. д. и т. д. об отмене согласно 909, 910, 2 пункта 912 и 928 статей Устава уголовного судопроизводства и т. д., и т. д. и
о передаче
дела сего в другое отделение того же
суда для нового рассмотрения».
— А отказал, то, стало быть, не было основательных поводов кассации, — сказал Игнатий Никифорович, очевидно совершенно
разделяя известное мнение
о том, что истина есть продукт судоговорения. — Сенат не может входить в рассмотрение
дела по существу. Если же действительно есть ошибка
суда, то тогда надо просить на Высочайшее имя.
Приехав в Москву, Нехлюдов первым
делом поехал в острожную больницу объявить Масловой печальное известие,
о том, что Сенат утвердил решение
суда и что надо готовиться к отъезду в Сибирь.
Четвертое
дело это состояло в разрешении вопроса
о том, что такое, зачем и откуда взялось это удивительное учреждение, называемое уголовным
судом, результатом которого был тот острог, с жителями которого он отчасти ознакомился, и все те места заключения, от Петропавловской крепости до Сахалина, где томились сотни, тысячи жертв этого удивительного для него уголовного закона.
— Брат, мне нельзя долго оставаться, — сказал, помолчав, Алеша. — Завтра ужасный, великий
день для тебя: Божий
суд над тобой совершится… и вот я удивляюсь, ходишь ты и вместо
дела говоришь бог знает
о чем…
И во-первых, прежде чем мы войдем в залу
суда, упомяну
о том, что меня в этот
день особенно удивило.
Что же до председателя нашего
суда, то
о нем можно сказать лишь то, что это был человек образованный, гуманный, практически знающий
дело и самых современных идей.
На пятый
день после
суда над Митей, очень рано утром, еще в девятом часу, пришел к Катерине Ивановне Алеша, чтоб сговориться окончательно
о некотором важном для них обоих
деле и имея, сверх того, к ней поручение.
— Об этом после, теперь другое. Я об Иване не говорил тебе до сих пор почти ничего. Откладывал до конца. Когда эта штука моя здесь кончится и скажут приговор, тогда тебе кое-что расскажу, все расскажу. Страшное тут
дело одно… А ты будешь мне судья в этом
деле. А теперь и не начинай об этом, теперь молчок. Вот ты говоришь об завтрашнем,
о суде, а веришь ли, я ничего не знаю.
Когда подписан был протокол, Николай Парфенович торжественно обратился к обвиняемому и прочел ему «Постановление», гласившее, что такого-то года и такого-то
дня, там-то, судебный следователь такого-то окружного
суда, допросив такого-то (то есть Митю) в качестве обвиняемого в том-то и в том-то (все вины были тщательно прописаны) и принимая во внимание, что обвиняемый, не признавая себя виновным во взводимых на него преступлениях, ничего в оправдание свое не представил, а между тем свидетели (такие-то) и обстоятельства (такие-то) его вполне уличают, руководствуясь такими-то и такими-то статьями «Уложения
о наказаниях» и т. д., постановил: для пресечения такому-то (Мите) способов уклониться от следствия и
суда, заключить его в такой-то тюремный замок,
о чем обвиняемому объявить, а копию сего постановления товарищу прокурора сообщить и т. д., и т. д.
18… года октября 27
дня ** уездный
суд рассматривал
дело о неправильном владении гвардии поручиком Андреем Гавриловым сыном Дубровским имением, принадлежащим генерал-аншефу Кирилу Петрову сыну Троекурову, состоящим ** губернии в сельце Кистеневке, мужеска пола ** душами, да земли с лугами и угодьями ** десятин.
Роясь в
делах, я нашел переписку псковского губернского правления
о какой-то помещице Ярыжкиной. Она засекла двух горничных до смерти, попалась под
суд за третью и была почти совсем оправдана уголовной палатой, основавшей, между прочим, свое решение на том, что третья горничная не умерла. Женщина эта выдумывала удивительнейшие наказания — била утюгом, сучковатыми палками, вальком.
Между моими знакомыми был один почтенный старец, исправник, отрешенный по сенаторской ревизии от
дел. Он занимался составлением просьб и хождением по
делам, что именно было ему запрещено. Человек этот, начавший службу с незапамятных времен, воровал, подскабливал, наводил ложные справки в трех губерниях, два раза был под
судом и проч. Этот ветеран земской полиции любил рассказывать удивительные анекдоты
о самом себе и своих сослуживцах, не скрывая своего презрения к выродившимся чиновникам нового поколения.
Рассказы
о возмущении,
о суде, ужас в Москве сильно поразили меня; мне открывался новый мир, который становился больше и больше средоточием всего нравственного существования моего; не знаю, как это сделалось, но, мало понимая или очень смутно, в чем
дело, я чувствовал, что я не с той стороны, с которой картечь и победы, тюрьмы и цепи. Казнь Пестеля и его товарищей окончательно разбудила ребяческий сон моей души.
— И ты поверил ему! Врет он, проклятый! Когда-нибудь попаду, право, поколочу его собственными руками.
О, я ему поспущу жиру! Впрочем, нужно наперед поговорить с нашим подсудком, нельзя ли
судом с него стребовать… Но не об этом теперь
дело. Ну, что ж, обед был хороший?
— Молчать… Я говорю: тай — ные сборы, потому что вы
о них ничего не сказали мне, вашему директору… Я говорю: незаконные, потому… — он выпрямился на стуле и продолжал торжественно: — …что на — ло — ги устанавливаются только государственным советом… Знаете ли вы, что если бы я дал официальный ход этому
делу, то вы не только были бы исключены из гимназии, но… и отданы под
суд…
Выпущенный из тюрьмы Полуянов теперь занимался у Замараева в кассе. С ним опять что-то делалось — скучный такой, строгий и ни с кем ни слова. Единственным удовольствием для Полуянова было хождение по церквам. Он и с собой приносил какую-то церковную книгу в старинном кожаном переплете, которую и читал потихоньку от свободности.
О судах и законах больше не было и помину, несмотря на отчаянное приставанье Харитона Артемьича, приходившего в кассу почти каждый
день, чтобы поругаться с зятем.
Гаев. Молчу. (Целует Ане и Варе руки.) Молчу. Только вот
о деле. В четверг я был в окружном
суде, ну, сошлась компания, начался разговор
о том
о сем, пятое-десятое, и, кажется, вот можно будет устроить заем под векселя, чтобы заплатить проценты в банк.
Эти цифры могут дать читателю понятие
о том, какое громадное число людей на Сахалине томится ежегодно под
судом и следствием благодаря тому, что
дела тянутся по многу лет, и читатель может себе представить, как губительно должен этот порядок отзываться на экономическом состоянии населения и его психике.
Решение окружного
суда всякий раз представляется на утверждение начальника острова, который в случае несогласия с приговором разрешает
дело своею властью, причем
о всяком изменении приговора доносит правительствующему сенату.
Началось
дело о побеге, заглянули в статейный список и вдруг сделали открытие: этот Прохоров, он же Мыльников, в прошлом году за убийство казака и двух внучек был приговорен хабаровским окружным
судом к 90 плетям и прикованию к тачке, наказание же это, по недосмотру, еще не было приведено в исполнение.
В «Ведомости
о состоявших под следствием и
судом в течение минувшего 1889 г.», между прочим, названы
дела «
о краже из цейхгауза корсаковской местной команды»; обвиняемый находится под
судом с 1884 г., но «сведений
о времени начатия и окончания следственного
дела в
делах бывшего начальника Южно-Сахалинского округа не имеется, когда
дело окончено производством — неизвестно»; и
дело это, по предписанию начальника острова, в 1889 г. передано в окружной
суд.
Не кончено даже еще только что рассказанное мною
дело об убийстве аинских семейств: «
Дело об убийстве аинов решено военно-полевым
судом, и 11 человек обвиняемых ссыльнокаторжных казнены смертною казнью,
о решении же военно-полевого
суда по отношению к остальным пяти подсудимым полицейскому управлению неизвестно.
Дела о побеге со взломом тюрьмы начаты в сентябре 1883 г. и предложены г. прокурором на решение приморского окружного
суда в июле 1889 г.
Никакой книгопечатник да не потребуется к
суду за то, что издал в свет примечания, цененея, наблюдения
о поступках общего собрания,
о разных частях правления,
о делах общих или
о поведении служащих, поколику оное касается до исполнения их должностей».
Но нередкий в справедливом негодовании своем скажет нам: тот, кто рачит
о устройстве твоих чертогов, тот, кто их нагревает, тот, кто огненную пряность полуденных растений сочетает с хладною вязкостию северных туков для услаждения расслабленного твоего желудка и оцепенелого твоего вкуса; тот, кто воспеняет в сосуде твоем сладкий сок африканского винограда; тот, кто умащает окружие твоей колесницы, кормит и напояет коней твоих; тот, кто во имя твое кровавую битву ведет со зверями дубравными и птицами небесными, — все сии тунеядцы, все сии лелеятели, как и многие другие, твоея надменности высятся надо мною: над источившим потоки кровей на ратном поле, над потерявшим нужнейшие члены тела моего, защищая грады твои и чертоги, в них же сокрытая твоя робость завесою величавости мужеством казалася; над провождающим
дни веселий, юности и утех во сбережении малейшия полушки, да облегчится, елико то возможно, общее бремя налогов; над не рачившим
о имении своем, трудяся деннонощно в снискании средств к достижению блаженств общественных; над попирающим родством, приязнь, союз сердца и крови, вещая правду на
суде во имя твое, да возлюблен будеши.
Именно, — не
о том теперь речь: Большова занимаем не
суд на втором пришествии, который еще когда-то будет, а предстоящие хлопоты по
делу.
Маремьянствую несознательно, а иначе сделать не умею. С другой стороны, тут же подбавилось: узнал, что Молчанов отдан под военный
суд при Московском ордонансгаузе. [Комендантском управлении.] Перед глазами беспрерывно бедная Неленька! оттасоваться невозможно. Жду не дождусь оттуда известия, как она ладит с этим новым, неожиданным положением. Непостижимо, за что ей досталась такая доля? За что нам пришлось, в семье нашей, толковать
о таких грязных
делах?
Отец рассказывал подробно
о своей поездке в Лукоянов,
о сделках с уездным
судом,
о подаче просьбы и обещаниях судьи решить
дело непременно в нашу пользу; но Пантелей Григорьич усмехался и, положа обе руки на свою высокую трость, говорил, что верить судье не следует, что он будет мирволить тутошнему помещику и что без Правительствующего Сената не обойдется; что, когда придет время, он сочинит просьбу, и тогда понадобится ехать кому-нибудь в Москву и хлопотать там у секретаря и обер-секретаря, которых он знал еще протоколистами.
— В глупости их, невежестве и изуверстве нравов, — проговорил он, — главная причина, законы очень слабы за отступничество их… Теперь вот едем мы, беспокоимся, трудимся, составим акт
о захвате их на месте преступления, отдадут их
суду — чем же решат это
дело? «Вызвать, говорят, их в консисторию и сделать им внушение, чтобы они не придерживались расколу».
— Я журнала их
о предании вас
суду не пропустил, — начал прокурор. — Во-первых, в
деле о пристрастии вашем в допросах спрошены совершенно не те крестьяне, которых вы спрашивали, — и вы, например, спросили семьдесят человек, а они — троих.
«До сведения моего дошло, что в деревне Вытегре крестьянин Парфен Ермолаев убил жену, и преступление это местною полициею совершенно закрыто, а потому предписываю вашему высокоблагородию немедленно отправиться в деревню Вытегру и произвести строжайшее
о том исследование.
Дело сие передано уже на рассмотрение уездного
суда».
«Предав вас вместе с сим за противозаконные действия по службе
суду и с удалением вас на время производства
суда и следствия от должности, я вместе с сим предписываю вам
о невыезде никуда из черты городской впредь до окончания об вас упомянутого
дела».
И с этой вершины — там, на
дне, где ничтожными червями еще копошится нечто, уцелевшее в нас от дикости предков, — с этой вершины одинаковы: и противозаконная мать —
О, и убийца, и тот безумец, дерзнувший бросить стихом в Единое Государство; и одинаков для них
суд: довременная смерть.
«
Суд общества офицеров N-ского пехотного полка, в составе — следовали чины и фамилии судей — под председательством подполковника Мигунова, рассмотрев
дело о столкновении в помещении офицерского собрания поручика Николаева и подпоручика Ромашова, нашел, что ввиду тяжести взаимных оскорблений ссора этих обер-офицеров не может быть окончена примирением и что поединок между ними является единственным средством удовлетворения оскорбленной чести и офицерского достоинства. Мнение
суда утверждено командиром полка».
— Что вы мне очки втираете? Дети? Жена? Плевать я хочу на ваших детей! Прежде чем наделать детей, вы бы подумали, чем их кормить. Что? Ага, теперь — виноват, господин полковник. Господин полковник в вашем
деле ничем не виноват. Вы, капитан, знаете, что если господин полковник теперь не отдает вас под
суд, то я этим совершаю преступление по службе. Что-о-о? Извольте ма-алчать! Не ошибка-с, а преступление-с. Вам место не в полку, а вы сами знаете — где. Что?