Неточные совпадения
Занимаясь с правителем канцелярии, Алексей Александрович совершенно забыл
о том, что нынче был вторник,
день, назначенный им для
приезда Анны Аркадьевны, и был удивлен и неприятно поражен, когда человек пришел доложить ему
о ее
приезде.
Она теперь с радостью мечтала
о приезде Долли с детьми, в особенности потому, что она для детей будет заказывать любимое каждым пирожное, а Долли оценит всё ее новое устройство. Она сама не знала, зачем и для чего, но домашнее хозяйство неудержимо влекло ее к себе. Она, инстинктивно чувствуя приближение весны и зная, что будут и ненастные
дни, вила, как умела, свое гнездо и торопилась в одно время и вить его и учиться, как это делать.
Вместе с путешественником было доложено
о приезде губернского предводителя, явившегося и Петербург и с которым нужно было переговорить. После его отъезда нужно было докончить занятия будничные с правителем
дел и еще надо было съездить по серьезному и важному
делу к одному значительному лицу. Алексей Александрович только успел вернуться к пяти часам, времени своего обеда, и, пообедав с правителем
дел, пригласил его с собой вместе ехать на дачу и на скачки.
Манилова проговорила, несколько даже картавя, что он очень обрадовал их своим
приездом и что муж ее не проходило
дня, чтобы не вспоминал
о нем.
И дождалась… Открылись очи;
Она сказала: это он!
Увы! теперь и
дни, и ночи,
И жаркий одинокий сон,
Всё полно им; всё
деве милой
Без умолку волшебной силой
Твердит
о нем. Докучны ей
И звуки ласковых речей,
И взор заботливой прислуги.
В уныние погружена,
Гостей не слушает она
И проклинает их досуги,
Их неожиданный
приездИ продолжительный присест.
Слуга вошел и доложил
о приезде председателя казенной палаты, сладкоглазого старика с сморщенными губами, который чрезвычайно любил природу, особенно в летний
день, когда, по его словам, «каждая пчелочка с каждого цветочка берет взяточку…». Аркадий удалился.
Изложив свои впечатления в первый же
день по
приезде, она уже не возвращалась к ним, и скоро Самгин заметил, что она сообщает ему
о своих
делах только из любезности, а не потому, что ждет от него участия или советов. Но он был слишком занят собою, для того чтоб обижаться на нее за это.
Дела шли своим чередом, как вдруг однажды перед началом нашей вечерней партии, когда Надежда Васильевна и Анна Васильевна наряжались к выходу, а Софья Николаевна поехала гулять, взявши с собой Николая Васильевича, чтоб завезти его там где-то на дачу, — доложили
о приезде княгини Олимпиады Измайловны. Обе тетки поворчали на это неожиданное расстройство партии, но, однако, отпустили меня погулять, наказавши через час вернуться, а княгиню приняли.
— Они каждый
день присылали узнавать
о приезде.
В первый раз с
приезда у меня очутились в кармане деньги, потому что накопленные в два года мои шестьдесят рублей я отдал матери,
о чем и упомянул выше; но уже несколько
дней назад я положил, в
день получения жалованья, сделать «пробу»,
о которой давно мечтал.
На последнее полномочные сказали, что дадут знать
о салюте за
день до своего
приезда. Но адмирал решил, не дожидаясь ответа
о том, примут ли они салют себе, салютовать своему флагу, как только наши катера отвалят от фрегата. То-то будет переполох у них! Все остальное будет по-прежнему, то есть суда расцветятся флагами, люди станут по реям и — так далее.
Приезд Привалова в уездный город Узел сделался событием
дня,
о котором говорили все, решительно все.
Они заговорили
о делах Василия Назарыча, причем Привалов рассказал
о неожиданном
приезде в Узел Шелехова.
Значит, месяц, целый месяц это
дело велось в глубокой от него тайне до самого теперешнего
приезда этого нового человека, а он-то и не думал
о нем!
Несколько
дней спустя после своего
приезда молодой Дубровский хотел заняться
делами, но отец его был не в состоянии дать ему нужные объяснения; у Андрея Гавриловича не было поверенного. Разбирая его бумаги, нашел он только первое письмо заседателя и черновой ответ на оное; из того не мог он получить ясное понятие
о тяжбе и решился ожидать последствий, надеясь на правоту самого
дела.
Несколько
дней спустя после
приезда учителя Троекуров вспомнил
о нем и вознамерился угостить его в медвежьей комнате: для сего, призвав его однажды утром, повел он его с собою темными коридорами; вдруг боковая дверь отворилась, двое слуг вталкивают в нее француза и запирают ее на ключ.
Он был ученик Лицея, товарищ Пушкина, служил в гвардии, покупал новые французские книги, любил беседовать
о предметах важных и дал мне книгу Токвиля
о демократии в Америке на другой же
день после
приезда.
На другой
день, в обеденную пору бубенчики перестали позванивать, мы были у подъезда Кетчера. Я велел его вызвать. Неделю тому назад, когда он меня оставил во Владимире,
о моем
приезде не было даже предположения, а потому он так удивился, увидя меня, что сначала не сказал ни слова, а потом покатился со смеху, но вскоре принял озабоченный вид и повел меня к себе. Когда мы были в его комнате, он, тщательно запирая дверь на ключ, спросил меня...
В
день его
приезда, после обеда, когда отец с трубкой лег на свою постель, капитан в тужурке пришел к нему и стал рассказывать
о своей поездке в Петербург.
Возвращаяся чрез Клин, я уже не нашел слепого певца. Он за три
дни моего
приезда умер. Но платок мой, сказывала мне та, которая ему приносила пирог по праздникам, надел, заболев перед смертию, на шею, и с ним положили его во гроб.
О! если кто чувствует цену сего платка, тот чувствует и то, что во мне происходило, слушав сие.
Затем, почти после полугодового молчания, Евгений Павлович уведомил свою корреспондентку, опять в длинном и подробном письме,
о том, что он, во время последнего своего
приезда к профессору Шнейдеру, в Швейцарию, съехался у него со всеми Епанчиными (кроме, разумеется, Ивана Федоровича, который, по
делам, остается в Петербурге) и князем Щ.
День приезда жены Лаврецкого в городе
О…, невеселый для него
день, был также тягостным
днем для Лизы.
С оника, после многолетней разлуки, проведенной в двух различных мирах, не понимая ясно ни чужих, ни даже собственных мыслей, цепляясь за слова и возражая одними словами, заспорили они
о предметах самых отвлеченных, — и спорили так, как будто
дело шло
о жизни и смерти обоих: голосили и вопили так, что все люди всполошились в доме, а бедный Лемм, который с самого
приезда Михалевича заперся у себя в комнате, почувствовал недоуменье и начал даже чего-то смутно бояться.
До
приезда Бачманова с твоим письмом, любезный друг Матюшкин, то есть до 30 генваря, я знал только, что инструмент будет, но ровно ничего не понимал, почему ты не говоришь
о всей прозе такого
дела, — теперь я и не смею об ней думать. Вы умели поэтизировать, и опять вам спасибо — но довольно, иначе не будет конца.
На другой
день приезда моего в Москву (14 марта) комедиант Яковлев вручил мне твою записку из Оренбурга. Не стану тебе рассказывать, как мне приятно было получить
о тебе весточку; ты довольно меня знаешь, чтоб судить
о радости моей без всяких изъяснений. Оставил я Петербург не так, как хотелось, вместо пяти тысяч достал только две и то после долгих и несносных хлопот. Заплатил тем, кто более нуждались, и отправился на первый случай с маленьким запасом.
…Яуже имел известие
о приезде Я. Д. Казимирского в Иркутск. Он 25 генваря явился на Ангару, и все наши обняли его радушно. Даже Иван Дмитриевич, надев доху, выплыл из дому, где сидел почти всю зиму безвыходно. — Черемша свое
дело сделала — дай бог, чтоб раны совсем закрылись. — Чех должен теперь быть с отцом, не понимаю, какая цель была командировать его к инородцам.
В этот
день Помада обедал у Вязмитиновых и тотчас же после стола поехал к Розанову, обещаясь к вечеру вернуться, но не вернулся. Вечером к Вязмитиновым заехал Розанов и крайне удивился, когда ему сказали
о внезапном
приезде Помады: Помада у него не был. У Вязмитиновых его ждали до полуночи и не дождались. Лиза поехала на розановских лошадях к себе и прислала оттуда сказать, что Помады и там нет.
Приезд отца и наш отъезд, назначенный на другой
день, выгнали у меня из головы мысли
о возможности помешательства.
Ничего подобного и в голову герою моему, конечно, не приходило, и его, напротив, в этом
деле заняла совершенно другая сторона,
о которой он, по
приезде в город, и поехал сейчас же поговорить с прокурором.
Разумеется, первою моею мыслью по
приезде к К. была мысль
о женщине, cet etre indicible et mysterieux, [существе таинственном и неизъяснимом (франц.)] к которому мужчина фаталистически осужден стремиться. Ты знаешь, что две вещи: l'honneur et le culte de la beaute [честь и культ красоты (франц.)] — всегда были краеугольными камнями моего воспитания. Поэтому ты без труда поймешь, как должно было заботить меня это
дело. Но и в этом отношении все, по-видимому, благоприятствует мне.
В чем собственно состоял гегелизм, Зинаида Ираклиевна весьма смутно ведала; но, тем не менее, в обществе, которое до того времени делилось на масонов и волтерианцев, начали потолковывать и
о философии Гегеля [Гегель Георг-Вильгельм-Фридрих (1770—1831) — великий немецкий философ.], слух
о чем достигнул и до Егора Егорыча с самых первых
дней приезда его в Москву.
Слова её падали медленно, как осенние листья в тихий
день, но слушать их было приятно. Односложно отвечая, он вспоминал всё, что слышал про эту женщину: в своё время город много и злорадно говорил
о ней,
о том, как она в первый год по
приезде сюда хотела всем нравиться, а муж ревновал её, как он потом начал пить и завёл любовницу, она же со стыда спряталась и точно умерла — давно уже никто не говорил
о ней ни слова.
Вот каким образом происходило
дело: месяца за два до
приезда Алексея Степаныча, Иван Петрович Каратаев ездил зачем-то в Уфу и привез своей жене эту городскую новость; Александра Степановна (я сказал
о ее свойствах) вскипела негодованием и злобой; она была коновод в своей семье и вертела всеми, как хотела, разумеется кроме отца; она обратила в шпионы одного из лакеев Алексея Степаныча, и он сообщал ей все подробности об образе жизни и
о любви своего молодого барина; она нашла какую-то кумушку в Уфе, которая разнюхала, разузнала всю подноготную и написала ей длинную грамоту, с помощию отставного подьячего, составленную из городских вестей и сплетен дворни в доме Зубина, преимущественно со слов озлобленных приданых покойной мачехи.
Она строго запретила сказывать
о своем
приезде и, узнав, что в новом доме, построенном уже несколько лет и по какой-то странной причуде барина до сих пор не отделанном, есть одна жилая, особая комната, не занятая мастеровыми, в которой Михайла Максимович занимался хозяйственными счетами, — отправилась туда, чтоб провесть остаток ночи и поговорить на другой
день поутру с своим уже не пьяным супругом.
За несколько месяцев перед
приездом Бельтова мать получила от него письмо из Монпелье; он извещал, что едет в Швейцарию, что несколько простудился в Пиренейских горах и потому пробудет еще
дней пять в Монпелье; обещал писать, когда выедет;
о возвращении в Россию ни слова.
О Татьяне изредка доходили вести; он знал, что она вместе с своею теткой поселилась в своем именьице, верстах в двухстах от него, живет тихо, мало выезжает и почти не принимает гостей, — а впрочем, покойна и здорова. Вот однажды в прекрасный майский
день сидел он у себя в кабинете и безучастно перелистывал последний нумер петербургского журнала; слуга вошел к нему и доложил
о приезде старика-дяди.
По странному стечению обстоятельств, барон в эти минуты думал почти то же самое, что и княгиня: в начале своего прибытия в Москву барон, кажется, вовсе не шутя рассчитывал составить себе партию с какой-нибудь купеческой дочкой, потому что, кроме как бы мимолетного вопроса князю
о московском купечестве, он на другой
день своего
приезда ни с того ни с сего обратился с разговором к работавшему в большом саду садовнику.
Беркутов. Третьего
дня вечером. Извините! Вчера же хотел быть у вас, да очень устал с дороги. Еще в Петербурге поставил для себя долгом по
приезде сюда, нимало не откладывая, явиться к вам засвидетельствовать свое почтение и сообщить, что молва
о вашей подвижнической жизни,
о ваших благодеяниях достигла уже и до столиц.
Но меня того, которого она знала, который угадал бы ее
приезд и пошел бы ей навстречу, не было. Живая связь невысказанного взаимного понимания между нами прекратилась как прекратилась она с товарищеской средой. Правда, воспоминание
о ней лежало где-то глубоко, на
дне души, вместе с другими, все еще дорогими образами. Но я чувствовал, что это только до времени, что настанет минута, когда и эти представления станут на суд моего нового настроения…
Артамонов молчал, тревожно наблюдая за сыном, ему казалось, что хотя Илья озорничает много, но как-то невесело, нарочно. На крыше бани снова явились голуби, они, воркуя, ходили по коньку, а Илья и Павел, сидя у трубы, часами оживлённо болтали
о чём-то, если не гоняли голубей. Ещё в первые
дни по
приезде сына отец предложил ему...
О приезде его я уже знаю; но вот уже третий
день нет ни письма, ни его.
Не полагаясь на собственный суд, мама тотчас отправила музыканта с запискою во Мценск для испытания к
о. Сергию, который отвечал, что посланный вполне может давать первоначальные уроки. Сказавши, что до
приезда мужа она не может дать окончательного ответа, мать разрешила музыканту, ночуя со слугами в передней, дождаться
приезда барина, ожидаемого
дня через два.
Однажды —
дело было в июне месяце и
день склонялся к вечеру — человек доложил
о приезде Мартына Петровича.
Приезд Лизаветы Васильевны изменил ход происшествий, потому что изменил совершенно Бахтиарова, который стал гораздо реже ездить к Бешметевым и целые
дни по-прежнему просиживал у Масуровых; с Юлией же он более не заговаривал
о любви.
Делу полицейской расправы в городе эта неформенность не мешала, но вопрос становился совершенно иным, когда пришла весть
о приезде «надменной фигуры». Александр Афанасьевич в качестве градоначальника должен был встретить губернатора, принять и рапортовать ему
о благосостоянии Солигалича, а также отвечать на все вопросы, какие Ланской ему предложит, и репрезентовать ему все достопримечательности города, начиная от собора до тюрьмы, пустырей, оврагов, с которыми никто не знал, что делать.
Дело предается воле божией, даже не доходя до города; в каждый свой
приезд в слободу он приканчивал несколько таких
дел простой подписью под заранее составленными постановлениями
о прекращении
дел «за необнаружением виновных»…
Накануне
приезда жениха, когда невеста, просидев до полночи с отцом и матерью, осыпанная их ласками, приняв с любовью их родительское благословение, воротилась в свою комнатку и легла спать, — сон в первый раз бежал от ее глаз: ее смущала мысль, что с завтрашнего
дня переменится тихий образ ее жизни, что она будет объявленная невеста; что начнут приезжать гости, расспрашивать и поздравлять; что без гостей пойдут невеселые разговоры, а может быть, и чтение книг, не совсем для нее понятных, и что целый
день надо будет все сидеть с женихом, таким умным и начитанным, ученым, как его называли, и думать
о том, чтоб не сказать какой-нибудь глупости и не прогневить маменьки…
— Может быть, по
приезде в Россию или… еще лучше в Иркутск… вы вспомните
о том, что я говорил. Очень, оч-чень жаль, что важные
дела мешают мне в настоящую минуту дать некоторые материалы… Но, впрочем, под пером талантливого человека и то, что вы видели и слышали… Всего, всего хорошего…
Вскоре после
приезда моего в деревню у Никина разыгрался настоящий роман: оказалось, что на святках он сошёлся с младшей дочерью богача Астахова, Настей, и теперь она была непраздной от него, а отец начал истязать её, допытываясь, кто соблазнил.
О ту пору Авдея не было в деревне, но узнав, что
дело открылось, бросил он работу, явился к старику Астахову.
В тот же
день приехал из Петербурга в недельный отпуск сын-офицер, и хотя сам он не придавал никакого значения своему необычному
приезду, был шутлив и весел, но чувствовалось, что привлекла его сюда все та же непонятная забота
о губернаторе.
О событии он отозвался очень легко и передал, что в Петербурге восхищаются мужеством и твердостью Петра Ильича, но настойчиво советовал вытребовать сотню казаков и вообще принять меры.