Неточные совпадения
— Нет, он мне
очень нравится. Не оттого, что он будущий beau-frère, [Шурин,] — отвечала Львова. — И как он хорошо себя держит! А это так трудно держать себя хорошо в этом положении — не быть
смешным. А он не смешон, не натянут, он видно, что тронут.
— Нет, вы не хотите, может быть, встречаться со Стремовым? Пускай они с Алексеем Александровичем ломают копья в комитете, это нас не касается. Но в свете это самый любезный человек, какого только я знаю, и страстный игрок в крокет. Вот вы увидите. И, несмотря на
смешное его положение старого влюбленного в Лизу, надо видеть, как он выпутывается из этого
смешного положения! Он
очень мил. Сафо Штольц вы не знаете? Это новый, совсем новый тон.
Как они делают, бог их ведает: кажется, и не
очень мудреные вещи говорят, а девица то и дело качается на стуле от смеха; статский же советник бог знает что расскажет: или поведет речь о том, что Россия
очень пространное государство, или отпустит комплимент, который, конечно, выдуман не без остроумия, но от него ужасно пахнет книгою; если же скажет что-нибудь
смешное, то сам несравненно больше смеется, чем та, которая его слушает.
После этого я
очень долго, стоя перед зеркалом, причесывал свою обильно напомаженную голову; но, сколько ни старался, я никак не мог пригладить вихры на макушке: как только я, желая испытать их послушание, переставал прижимать их щеткой, они поднимались и торчали в разные стороны, придавая моему лицу самое
смешное выражение.
Может быть, вы уже
очень много слышали о Марфе Петровне
смешного и нелепого.
Я
очень хорошо знаю, например, что вы изволите находить
смешными мои привычки, мой туалет, мою опрятность, наконец, но это все проистекает из чувства самоуважения, из чувства долга, да-с, да-с, долга.
Не без труда и не скоро он распутал тугой клубок этих чувств: тоскливое ощущение утраты чего-то
очень важного, острое недовольство собою, желание отомстить Лидии за обиду, половое любопытство к ней и рядом со всем этим напряженное желание убедить девушку в его значительности, а за всем этим явилась уверенность, что в конце концов он любит Лидию настоящей любовью, именно той, о которой пишут стихами и прозой и в которой нет ничего мальчишеского,
смешного, выдуманного.
«Вот и возложил обязанность», — подумал Самгин, мысленно усмехаясь; досада возрастала, Самойлов становился все более наивным,
смешным, и
очень хотелось убедить его в этом, но преобладало сознание опасности: «Втянет он меня в этот скандал, черт его возьми!»
Он ощущал позыв к женщине все более определенно, и это вовлекло его в приключение, которое он назвал
смешным. Поздно вечером он забрел в какие-то узкие, кривые улицы, тесно застроенные высокими домами. Линия окон была взломана, казалось, что этот дом уходит в землю от тесноты, а соседний выжимается вверх. В сумраке, наполненном тяжелыми запахами, на панелях, у дверей сидели и стояли
очень демократические люди, гудел негромкий говорок, сдержанный смех, воющее позевывание. Чувствовалось настроение усталости.
Часы осенних вечеров и ночей наедине с самим собою, в безмолвной беседе с бумагой, которая покорно принимала на себя все и всякие слова, эти часы
очень поднимали Самгина в его глазах. Он уже начинал думать, что из всех людей, знакомых ему, самую удобную и умную позицию в жизни избрал
смешной, рыжий Томилин.
Жизнь
очень похожа на Варвару, некрасивую, пестро одетую и — неумную. Наряжаясь в яркие слова, в стихи, она, в сущности, хочет только сильного человека, который приласкал бы и оплодотворил ее. Он вспомнил, с какой
смешной гордостью рассказывала Варвара про обыск у нее Лидии и Алине, вспомнил припев дяди Миши...
Когда в дверях буфета сочно прозвучал голос Марины, лохматая голова быстро вскинулась, показав
смешное, плоское лицо, с широким носом и необыкновенными глазами, —
очень большие белки и маленькие, небесно-голубые зрачки.
Макаров говорил не обидно, каким-то
очень убедительным тоном, а Клим смотрел на него с удивлением: товарищ вдруг явился не тем человеком, каким Самгин знал его до этой минуты. Несколько дней тому назад Елизавета Спивак тоже встала пред ним как новый человек. Что это значит? Макаров был для него человеком, который сконфужен неудачным покушением на самоубийство, скромным студентом, который усердно учится, и
смешным юношей, который все еще боится женщин.
«Наша баррикада», — соображал Самгин, входя в дом через кухню. Анфимьевна — типичный идеальный «человек для других», которым он восхищался, — тоже помогает строить баррикаду из вещей, отработавших, так же, как она, свой век, — в этом Самгин не мог не почувствовать что-то
очень трогательное, немножко
смешное и как бы примирявшее с необходимостью баррикады, — примирявшее, может быть, только потому, что он
очень устал. Но, раздеваясь, подумал...
Белое лицо ее казалось осыпанным мукой, голубовато-серые, жидкие глаза прятались в розовых подушечках опухших век, бесцветные брови почти невидимы на коже
очень выпуклого лба, льняные волосы лежали на черепе, как приклеенные, она заплетала их в
смешную косичку, с желтой лентой в конце.
С той поры прошло двадцать лет, и за это время он прожил удивительно разнообразную жизнь, принимал участие в
смешной авантюре казака Ашинова, который хотел подарить России Абиссинию, работал где-то во Франции бойцом на бойнях, наконец был миссионером в Корее, — это что-то
очень странное, его миссионерство.
Самгин давно не беседовал с ним, и антипатия к этому человеку несколько растворилась в равнодушии к нему. В этот вечер Безбедов казался
смешным и жалким, было в нем даже что-то детское. Толстый, в синей блузе с незастегнутым воротом, с обнаженной белой пухлой шеей, с безбородым лицом, он
очень напоминал «Недоросля» в изображении бесталанного актера. В его унылой воркотне слышалось нечто капризное.
Он знал каждое движение ее тела, каждый вздох и стон, знал всю, не
очень богатую, игру ее лица и был убежден, что хорошо знает суетливый ход ее фраз, которые она не
очень осторожно черпала из модной литературы и часто беспомощно путалась в них, впадая в
смешные противоречия.
Может, я
очень худо сделал, что сел писать: внутри безмерно больше остается, чем то, что выходит в словах. Ваша мысль, хотя бы и дурная, пока при вас, — всегда глубже, а на словах —
смешнее и бесчестнее. Версилов мне сказал, что совсем обратное тому бывает только у скверных людей. Те только лгут, им легко; а я стараюсь писать всю правду: это ужасно трудно!
У иного спящего лицо и во сне умное, а у другого, даже и умного, во сне лицо становится
очень глупым и потому
смешным.
— За обиду отца
очень можно обидеться. Нет, не нахожу
смешным.
— О, это прекрасно,
очень прекрасно, и, пожалуйста, обратите на это особенное внимание… Как все великие открытия, все дело
очень просто, просто даже до
смешного: старший Привалов выдает на крупную сумму векселей, а затем объявляет себя несостоятельным. Опекунов побоку, назначается конкурс, а главным доверенным от конкурса являетесь вы… Тогда все наследники делаются пешками, и во всем вы будете зависеть от одной дворянской опеки.
— За французского известного писателя, Пирона-с. Мы тогда все вино пили в большом обществе, в трактире, на этой самой ярмарке. Они меня и пригласили, а я перво-наперво стал эпиграммы говорить: «Ты ль это, Буало, какой
смешной наряд». А Буало-то отвечает, что он в маскарад собирается, то есть в баню-с, хи-хи, они и приняли на свой счет. А я поскорее другую сказал,
очень известную всем образованным людям, едкую-с...
— Вы на меня не сердитесь, я дура, ничего не стою… и Алеша, может быть, прав,
очень прав, что не хочет к такой
смешной ходить.
Ниночка, безногая, тихая и кроткая сестра Илюшечки, тоже не любила, когда отец коверкался (что же до Варвары Николаевны, то она давно уже отправилась в Петербург слушать курсы), зато полоумная маменька
очень забавлялась и от всего сердца смеялась, когда ее супруг начнет, бывало, что-нибудь представлять или выделывать какие-нибудь
смешные жесты.
Стояло и торчало где-то какое-то существо или предмет, вроде как торчит что-нибудь иногда пред глазом, и долго, за делом или в горячем разговоре, не замечаешь его, а между тем видимо раздражаешься, почти мучаешься, и наконец-то догадаешься отстранить негодный предмет, часто
очень пустой и
смешной, какую-нибудь вещь, забытую не на своем месте, платок, упавший на пол, книгу, не убранную в шкаф, и проч., и проч.
Мое намерение выставлять дело, как оно было, а не так, как мне удобнее было бы рассказывать его, делает мне и другую неприятность: я
очень недоволен тем, что Марья Алексевна представляется в
смешном виде с размышлениями своими о невесте, которую сочинила Лопухову, с такими же фантастическими отгадываниями содержания книг, которые давал Лопухов Верочке, с рассуждениями о том, не обращал ли людей в папскую веру Филипп Эгалите и какие сочинения писал Людовик XIV.
— Мне, право, совестно перед тобою, Александр, — проговорил больной: — какую
смешную роль ты играешь, сидя ночь у больного, болезнь которого вовсе не требует этого. Но я тебе
очень благодарен. Ведь я не могу уговорить ее взять хоть сиделку, если боится оставить одного, — никому не могла доверить.
Да,
смешные это люди, как Рахметов,
очень забавны.
Сенатору доставалось и не так, когда он противуречил или был не одного мнения с меньшим братом, что, впрочем, случалось
очень редко; а иногда без всяких противуречий, когда мой отец был особенно не в духе. При этих комико-трагических сценах, что всего было
смешнее, это естественная запальчивость Сенатора и натянутое, искусственное хладнокровие моего отца.
Очень важно для меня, что я всегда
очень любил смех и
смешное.
Мне казалось
смешным, когда запуганные общественным мнением эмиграции находили мои выступления
очень смелыми.
Яша.
Очень уж Епиходов
смешной. Пустой человек. Двадцать два несчастья.
Знакомств имела мало: она все зналась с какими-то бедными и
смешными чиновницами, знала двух каких-то актрис, каких-то старух,
очень любила многочисленное семейство одного почтенного учителя, и в семействе этом и ее
очень любили и с удовольствием принимали.
Настасья Карповна была женщина самого веселого и кроткого нрава, вдова, бездетная, из бедных дворянок; голову имела круглую, седую, мягкие белые руки, мягкое лицо с крупными, добрыми чертами и несколько
смешным, вздернутым носом; она благоговела перед Марфой Тимофеевной, и та ее
очень любила, хотя подтрунивала над ее нежным сердцем: она чувствовала слабость ко всем молодым людям и невольно краснела, как девочка, от самой невинной шутки.
Горяча она
очень, откровенна, пряма до
смешного — это пройдет.
— Ну и что ж такое? — говорил Белоярцев в другом месте, защищая какого-то мелкого газетного сотрудника, побиваемого маленьким путейским офицером. — Можно и сто раз
смешнее написать, но что же в этом за цель? Он, например, написал: «свинья в ермолке», и смешно
очень, а я напишу: «собака во фраке», и будет еще
смешнее. Вот вам и весь ваш Гоголь; вот и весь его юмор!
По поводу открытой Бычковым приписки на «рае Магомета» у Лизы задался
очень веселый вечер. Переходя от одного
смешного предмета к другому, гости засиделись так долго, что когда Розанов, проводив до ворот Полиньку Калистратову, пришел к своей калитке, был уже второй час ночи.
Дарья Васильевна с первого взгляда мне не
очень понравилась, да и заметил я, что она с Александрой Ивановной недружелюбно обходилась; но впоследствии я убедился, что она была тоже добрая, хотя и
смешная женщина.
С этим господином в самое это время случилось
смешное и неприятное происшествие, как будто в наказание за его охоту дразнить людей, которому я, по глупости моей,
очень радовался и говорил: «Вот бог его наказал за то, что он хочет увезти мою сестрицу».
Чтобы объяснить эти слова Клеопатры Петровны, я должен сказать, что она имела довольно странный взгляд на писателей; ей как-то казалось, что они непременно должны были быть или люди знатные, в больших чинах, близко стоящие к государю, или, по крайней мере,
очень ученые, а тут Вихров,
очень милый и дорогой для нее человек, но все-таки весьма обыкновенный, хочет сделаться писателем и пишет; это ей решительно казалось заблуждением с его стороны, которое только может сделать его
смешным, а она не хотела видеть его нигде и ни в чем
смешным, а потому, по поводу этому, предполагала даже поговорить с ним серьезно.
Ты
очень рад всегда, когда можешь хоть чем-нибудь меня выказать с
смешной стороны; это я заметил не теперь, а уже давно.
Наташа с беспокойством оглядела нас. Она боялась за Алешу. Ему часто случалось
очень невыгодно для себя увлекаться в разговоре, и она знала это. Ей не хотелось, чтоб Алеша выказал себя с
смешной стороны перед нами и особенно перед отцом.
— Какой
смешной! — твердила Зинаида, — и глаза у него не серые, а зеленые, и уши какие большие! Спасибо вам, Виктор Егорыч! Вы
очень милы.
После своего неудачного свидания с «добрым гением» набоб чувствовал себя
очень скверно. Он никому не говорил ни слова, но каждую минуту боялся, что вот-вот эта сумасшедшая разболтает всем о своем подвиге, и тогда все пропало. Показаться
смешным для набоба было величайшим наказанием. Вот в это тяжелое время генерал и принялся расчищать почву для Тетюева, явившись к набобу с своим объемистым докладом.
И так как у Ромашова была немножко
смешная, наивная привычка, часто свойственная
очень молодым людям, думать о самом себе в третьем лице, словами шаблонных романов, то и теперь он произнес внутренно...
Очень мило и в самом
смешном виде рассказала она, не щадя самое себя, единственный свой выезд на бал, как она была там хуже всех, как заинтересовался ею самый ничтожный человек, столоначальник Медиокритский; наконец, представила, как генеральша сидит, как повертывает с медленною важностью головою и как трудно, сминая язык, говорит.
Но замечательно то, что не только князь Гальцин, но и все эти господа, расположившись здесь кто на окне, кто задравши ноги, кто за фортепьянами, казались совсем другими людьми, чем на бульваре: не было этой
смешной надутости, высокомерности, которые они выказывали пехотным офицерам; здесь они были между своими в натуре, особенно Калугин и Гальцин,
очень милыми, простодушными, веселыми и добрыми ребятами. Разговор шел о петербургских сослуживцах и знакомых.
— Знаю, знаю, — сказала она, — я
очень рада. Мама об вас тоже много слышала. Познакомьтесь и с Маврикием Николаевичем, это прекрасный человек. Я об вас уже составила
смешное понятие: ведь вы конфидент Степана Трофимовича?
— Я, конечно, понимаю застрелиться, — начал опять, несколько нахмурившись, Николай Всеволодович, после долгого, трехминутного задумчивого молчания, — я иногда сам представлял, и тут всегда какая-то новая мысль: если бы сделать злодейство или, главное, стыд, то есть позор, только
очень подлый и…
смешной, так что запомнят люди на тысячу лет и плевать будут тысячу лет, и вдруг мысль: «Один удар в висок, и ничего не будет». Какое дело тогда до людей и что они будут плевать тысячу лет, не так ли?