Неточные совпадения
Ноздрев был очень рассержен за то, что потревожили его уединение; прежде всего он
отправил квартального к черту, но, когда прочитал
в записке городничего, что может случиться пожива, потому что на вечер ожидают какого-то новичка, смягчился
в ту же минуту, запер
комнату наскоро ключом, оделся как попало и отправился к ним.
Через час времени жандарм воротился и сказал, что граф Апраксин велел отвести
комнату. Подождал я часа два, никто не приходил, и опять
отправил жандарма. Он пришел с ответом, что полковник Поль, которому генерал приказал отвести мне квартиру,
в дворянском клубе играет
в карты и что квартиры до завтра отвести нельзя.
Мортье действительно дал
комнату в генерал-губернаторском доме и велел нас снабдить съестными припасами; его метрдотель прислал даже вина. Так прошло несколько дней, после которых
в четыре часа утра Мортье прислал за моим отцом адъютанта и
отправил его
в Кремль.
Вся эта путаница ощущений до того измучила бедную женщину, что она, не сказав более ни слова мужу, ушла к себе
в комнату и там легла
в постель. Егор Егорыч,
в свою очередь, тоже был рад уходу жены, потому что получил возможность запечатать письмо и
отправить на почту.
Когда вскоре за тем пани Вибель вышла, наконец, из задних
комнат и начала танцевать французскую кадриль с инвалидным поручиком, Аггей Никитич долго и пристально на нее смотрел, причем открыл
в ее лице заметные следы пережитых страданий, а
в то же время у него все более и более созревал задуманный им план, каковый он намеревался начать с письма к Егору Егорычу, написать которое Аггею Никитичу было нелегко, ибо он заранее знал, что
в письме этом ему придется много лгать и скрывать; но могущественная властительница людей — любовь — заставила его все это забыть, и Аггей Никитич
в продолжение двух дней, следовавших за собранием, сочинил и
отправил Марфину послание,
в коем с разного рода экивоками изъяснил, что, находясь по отдаленности места жительства Егора Егорыча без руководителя на пути к масонству, он, к великому счастию своему, узнал, что
в их городе есть честный и добрый масон — аптекарь Вибель…
Софья Николавна перепугалась, что так небережно поступают с ее бесценным сокровищем, а повивальная бабка испугалась, чтоб новорожденного не сглазил немец; она хотела было его отнять, но Клоус буянил; он бегал с ребенком по
комнате, потребовал корыто, губку, мыло, пеленок, теплой воды, засучил рукава, подпоясался передником, сбросил парик и принялся мыть новорожденного, приговаривая: «А, варваренок, теперь не кричишь: тебе хорошо
в тепленькой-то водице!..» Наконец, прибежал не помнивший себя от восхищения Алексей Степаныч; он
отправлял нарочного с радостным известием к Степану Михайлычу, написал письмо к старикам и к сестре Аксинье Степановне, прося ее приехать как можно скорее крестить его сына.
—
Отправить страховым! — сказал Сапега и начал ходить скорыми шагами по
комнате, вздыхая по временам и хватаясь за левый бок груди. Ему не столько нездоровилось, сколько было совестно своих поступков, потому что, опять повторяю, Сапега был добрый
в душе человек, — но женщины!.. Женщин он очень любил и любил, конечно, по-своему.
Несколько минут Сергей Петрович простоял, как полоумный, потом, взяв шляпу, вышел из кабинета, прошел залу, лакейскую и очутился на крыльце, а вслед за тем, сев на извозчика, велел себя везти домой, куда он возвратился, как и надо было ожидать, сильно взбешенный: разругал отпиравшую ему двери горничную, опрокинул стоявший немного не на месте стул и, войдя
в свой кабинет, первоначально лег вниз лицом на диван, а потом встал и принялся писать записку к Варваре Александровне, которая начиналась следующим образом: «Я не позволю вам смеяться над собою, у меня есть документ — ваша записка, которою вы назначаете мне на бульваре свидание и которую я сейчас же
отправлю к вашему мужу, если вы…» Здесь он остановился, потому что
в комнате появилась, другой его друг, Татьяна Ивановна.
Федор Федорович
отправил эту записку по адресу, оделся и велел заложить себе коляску. Веселый и беззаботный, ходил он, напевая, по своей комнатке, подпрыгнул даже раза два, свернул тетрадь романсов
в трубочку и перевязал ее голубой ленточкой… Дверь отворилась — и
в сюртуке, без эполет, с фуражкой на голове, вошел Лучков. Изумленный Кистер остановился среди
комнаты, не доделав розетки.
Висленев появился с лампой, и вдвоем с Гордановым стал исправлять нарушенный на столе порядок, а Глафира Васильевна, не теряя минуты, вошла к себе
в комнату и, достав из туалетного ящика две радужные ассигнации, подала их горничной, с приказанием
отправить эти деньги завтра
в Петербург, без всякого письма, по адресу, который Бодростина наскоро выписала из письма Ципри-Кипри.
Запечатав это письмо, она отнесла его
в комнату своей девушки, положила конверт на стол и велела завтра рано поутру
отправить его к Водопьянову, а потом уснула с верой и убеждением, что для умного человека все на свете имеет свою выгодную сторону, все может послужить
в пользу, даже и спиритизм, который как крайняя противоположность тех теорий, ради которых она утратила свою репутацию
в глазах моралистов, должен возвратить ей эту репутацию с процентами и рекамбио.
Молодая девушка слегла. При других обстоятельствах Марья Петровна
отправила бы ее
в больницу, но теперь, ввиду того что
в Глаше принимал участие Александр Васильевич, она положила ее
в большой
комнате, где и была устроена покойная постель. Сделано это было, конечно, не без совещания с Суворовым.
Император Петр I
отправил к королю за эту
комнату с камер-юнкером Толстым
в июне месяце 1718 года не восемьдесят, а пятьдесят пять самых великорослых рекрутов.
По начатым розыскам со стороны прибывшего полицейского чина было обнаружено, что княжна с вечера довольно рано отпустила прислугу, имевшую помещение
в людской — здании, стоявшем
в глубине двора загородного дома княжны Полторацкой на берегу Фонтанки, где покойная жила зиму и лето, и даже свою горничную
отправила в ее
комнату, находившуюся
в другом конце дома и соединенную с будуаром и спальней княжны проволокой звонка.
Ее насилу отняли у него, посадили на извозчика и
отправили в первый ближайший дом, где отдавались меблированные
комнаты.
— Да, уж удружила мне старуха постоялицу, кажется, на свой бы счет
в Москву ее
отправил… И жалко-то, и тяжело… — вмешался
в разговор вышедший из соседней
комнаты станционный смотритель — благообразный старик, одетый
в вицмундир. — Здравствуйте, матушка Наталья Федоровна… Лошадок сейчас запрягать прикажете?
— Но, к счастью, она упала возле и только слегка зацепила этот бок… Содрала, знаете, с этого бока сюртук, сорочку и кожу… Сила страшная. Потом я был без чувств. Меня вытащили и
отправили в больницу. Лечился я четыре месяца, и доктора сказали, что у меня будет чахотка. Я теперь всегда кашляю, грудь болит и страшное психологическое расстройство… Когда я остаюсь один
в комнате, мне бывает очень страшно. Конечно, при таком здоровье уже нельзя быть штегером. Пришлось бросить горное училище…
Беснующегося чиновника заперли
в комнате, дали знать полиции и
отправили в сумасшедший дом. Перед отправкой его туда к нему снова боялись приступить, и опять пошел к нему тот же молодой дворник.