Неточные совпадения
Раз приезжает сам старый князь
звать нас
на свадьбу: он отдавал старшую дочь замуж, а мы были с ним кунаки: так нельзя же, знаете, отказаться, хоть он и татарин.
Отправились. В ауле множество собак встретило нас громким лаем. Женщины, увидя нас, прятались; те, которых мы могли рассмотреть в лицо, были далеко не красавицы. «Я имел гораздо лучшее мнение о черкешенках», — сказал мне Григорий Александрович. «Погодите!» — отвечал я, усмехаясь. У меня было свое
на уме.
— Ты дурно поступаешь со мною, Дмитрий. Я не могу не исполнить твоей просьбы. Но, в свою очередь, я налагаю
на тебя одно условие. Я буду бывать у вас; но, если я
отправлюсь из твоего дома не один, ты обязан сопровождать меня повсюду, и чтоб я не имел надобности
звать тебя, — слышишь? — сам ты, без моего
зова. Без тебя я никуда ни шагу, ни в оперу, ни к кому из знакомых, никуда.
Ховрина
звала его раз
на вечер, Галахов поехал с нами слушать «Линду ди Шамуни», после оперы он заехал к Шевалье и, просидев там часа полтора, поехал домой, переоделся и
отправился к Ховриной.
Несмотря
на споры, Петр Михайлыч действительно полюбил Калиновича,
звал его каждый день обедать, и когда тот не приходил, он или посылал к нему, или сам
отправлялся наведаться, не прихворнул ли юноша.
Напившись чаю и полюбовавшись с своего крылечка
на горы,
на утро и
на Марьянку, он надевал оборванный зипун из воловьей шкуры, размоченную обувь, называемую поршнями, подпоясывал кинжал, брал ружье, мешочек с закуской и табаком,
звал за собой собаку и
отправлялся часу в шестом утра в лес за станицу.
Дни два ему нездоровилось,
на третий казалось лучше; едва переставляя ноги, он
отправился в учебную залу; там он упал в обморок, его перенесли домой, пустили ему кровь, он пришел в себя, был в полной памяти, простился с детьми, которые молча стояли, испуганные и растерянные, около его кровати,
звал их гулять и прыгать
на его могилу, потом спросил портрет Вольдемара, долго с любовью смотрел
на него и сказал племяннику: «Какой бы человек мог из него выйти… да, видно, старик дядя лучше знал…
Сдержанные рыдания матери заставили ребенка проснуться, и, взглянув
на мать и
на стоявшую в дверях с зажженной восковой свечой бабушку, ребенок тоже заплакал. Этот ребячий плач окончательно отрезвил Татьяну Власьевну, и она, держась рукой за стену,
отправилась к горнице Гордея Евстратыча, который сначала не откликался
на ее
зов, а потом отворил ей дверь.
Журавли летели быстро-быстро и кричали грустно, будто
звали с собою. Стоя
на краю обрыва, Ольга подолгу смотрела
на разлив,
на солнце,
на светлую, точно помолодевшую церковь, и слезы текли у нее, и дыхание захватывало оттого, что страстно хотелось уйти куда-нибудь, куда глаза глядят, хоть
на край света. А уж было решено, что она пойдет опять в Москву, в горничные, и с нею
отправится Кирьяк наниматься в дворники или куда-нибудь. Ах, скорее бы уйти!
Дьячиха налила ему чепурушечку, и Аллилуй подкрепился и пошел опять к храму, а жена его тоже, поправясь маленькой чашечкой, вышла вместе с ним и
отправилась к учрежденной вдовице —
звать ее «знаменить». Тут они тоже между собою покалякали, и когда вышли вдвоем, имея при себе печать
на знаменования, то Аллилуева жена
на половине дороги к дому вдруг услыхала ни
на что не похожий удар в несколько младших колоколов и тотчас же увидала людей, которые бежали к колокольне и кричали: «Аллилуй разбился!»
Через неделю по приезде Егора Сергеича дворецкий Сидор и конторщик Пахом
отправились объезжать ближних и дальних Божьих людей, с
зовом на собор.
На другой либо
на третий день приехал в город Патап Максимыч и познакомился с известным ему заочно Мокеем Данилычем. Не
на долгое время приехала и Груня порадоваться радости давнишнего своего друга. Кроме Патапа Максимыча, приехал Чубалов, и пошел у молодых пир, где дорогими гостями были и Колышкины муж с женой. Патап Максимыч
звал выходца
на русскую землю из бусурманского плена к себе в Осиповку и
отправился вместе с ним за Волгу.
Семен Иоаникиевич Строганов, выйдя из светлицы, прямо
отправился в свою горницу и приказал Касьяну позвать к нему племянников. Максим Яковлевич и Никита Григорьевич тотчас явились
на зов своего дяди. Оба они, вошедши в горницу и усевшись
на лавки, увидали по лицу Семена Иоаникиевича, что случилось что-то необычное.
— Да так! С одним моим знакомым был случай не в пример необыкновеннее вашего. Жил это он в своем имении Харьковской губернии, сад у него был при доме большой, а за садом болото. Вот он раз утречком взял ружье, собаку крикнул — Нормой
звали — и
отправился через сад
на болото. Собака вперед убежала и
на болоте уже стойку сделала, а он только что к нему подходить стал, как вдруг из дому лакей бежит.
Изумленный начальник
звал Кувыркова по имени, но Кувырков его не слушал: он едва стоял
на ногах; едва переводил дыхание; но все-таки прямо
отправился во двор к каретному сараю. Начальник послал за ним лакея. Алексей Кирилович не слушал, что ему говорили, и только отпырхивался. Дворники собрались, толкуют, судят, рядят, что это такое с человеком поделалось? Лакей побежал за городовым, а кучер отпрег лошадь и повел ее в конюшню.