Неточные совпадения
По мере удаления
от центра роты пересекаются бульварами, которые в двух местах опоясывают город и в то же время представляют защиту
от внешних врагов.
Воспоминание о том, как он принял, возвращаясь со скачек, ее признание в неверности (то в особенности, что он требовал
от нее только
внешнего приличия, а не вызвал на дуэль), как раскаяние, мучало его.
Он доказывал, что бедность России происходит не только
от неправильного распределения поземельной собственности и ложного направления, но что этому содействовали в последнее время ненормально привитая России
внешняя цивилизация, в особенности пути сообщения, железные дороги, повлекшие за собою централизацию в городах, развитие роскоши и вследствие того, в ущерб земледелию, развитие фабричной промышленности, кредита и его спутника — биржевой игры.
— Вы возродитесь, предсказываю вам, — сказал Сергей Иванович, чувствуя себя тронутым. — Избавление своих братьев
от ига есть цель, достойная и смерти и жизни. Дай вам Бог успеха
внешнего, — и внутреннего мира, — прибавил он и протянул руку.
Во всех этих людях, несмотря на их
внешнее различие, Самгин почувствовал нечто единое и раздражающее. Раздражали они грубоватостью и дерзостью вопросов, малограмотностью, одобрительными усмешечками в ответ на речи Маракуева. В каждом из них Самгин замечал нечто анекдотическое, и, наконец, они вызывали впечатление людей, уже оторванных
от нормальной жизни, равнодушно отказавшихся
от всего, во что должны бы веровать, во что веруют миллионы таких, как они.
«Дронов выпросит у этого кота денег на газету и уступит ему женщину, подлец, — окончательно решил он. Не хотелось сознаться, что это решение огорчает и возмущает его сильнее, чем можно было ожидать. Он тотчас же позаботился отойти в сторону
от обидной неудачи. — А эта еврейка — права. Вопросами
внешней политики надобно заняться. Да».
Если он успокоится
от этой
внешней беготни, чем наполнится его жизнь в домашнем быту?
Ко всему этому с летами возвратилась какая-то ребяческая робость, ожидание опасности и зла
от всего, что не встречалось в сфере его ежедневного быта, — следствие отвычки
от разнообразных
внешних явлений.
Не только
от мира
внешнего,
от формы, он настоятельно требовал красоты, но и на мир нравственный смотрел он не как он есть, в его наружно-дикой, суровой разладице, не как на початую
от рождения мира и неконченую работу, а как на гармоническое целое, как на готовый уже парадный строй созданных им самим идеалов, с доконченными в его уме чувствами и стремлениями, огнем, жизнью и красками.
Открытие в Вере смелости ума, свободы духа, жажды чего-то нового — сначала изумило, потом ослепило двойной силой красоты —
внешней и внутренней, а наконец отчасти напугало его, после отречения ее
от «мудрости».
Так. Но ведь не планета же он в самом деле — и мог бы уклониться далеко в сторону. Стройно действующий механизм природных сил мог бы расстроиться — и
от внешних притоков разных противных ветров, толчков, остановок, и
от дурной, избалованной воли.
Но в этой тишине отсутствовала беспечность. Как на природу
внешнюю, так и на людей легла будто осень. Все были задумчивы, сосредоточенны, молчаливы,
от всех отдавало холодом, слетели и с людей, как листья с деревьев, улыбки, смех, радости. Мучительные скорби миновали, но колорит и тоны прежней жизни изменились.
Холодно, скучно, как осенью, когда у нас, на севере, все сжимается, когда и человек уходит в себя, надолго отказываясь
от восприимчивости
внешних впечатлений, и делается грустен поневоле.
В каюте
от внешнего воздуха с дождем, отчасти с морозом, защищала одна рама в маленьком окне.
Видишь ли, в чем дело, если
внешний мир движется одной бессознательной волей, получившей свое конечное выражение в ритме и числе, то неизмеримо обширнейший внутренний мир основан тоже на гармоническом начале, но гораздо более тонком, ускользающем
от меры и числа, — это начало духовной субстанции.
И если Привалов еще мог, в счастливом случае, как-нибудь изолировать свою семейную жизнь
от внешних влияний, то против внутреннего, органического зла он был решительно бессилен.
Новая жизнь ожидалась исключительно
от изменений социальной среды,
от внешней общественности, а не
от творческих изменений в личности, не
от духовного перерождения народа, его воли, его сознания.
Зло, живущее в каждом из нас, выявляется в войне, и ни для кого из нас война не есть что-то
внешнее,
от чего можно отвернуться.
Но это — трусливый и маловерный национализм, это — неверие в силу русского духа, в несокрушимость национальной силы, это — материализм, ставящий наше духовное бытие в рабскую зависимость
от внешних материальных условий жизни.
Как и всякая глубокая идея, связанная с духовными основами жизни народов, она не может погибнуть
от внешних неудач, она рассчитана на более далекие перспективы.
Она определяется силой жертвенного духа народа, его исключительной вдохновленностью царством не
от мира сего, она не может притязать на
внешнюю власть над миром и не может претендовать на то, чтобы даровать народу земное блаженство.
Духовную и культурную децентрализацию России, которая совершенно неизбежна для нашего национального здоровья, нельзя понимать как чисто
внешнее пространственное движение
от столичных центров к глухим провинциям.
И истинным возрождением России может быть лишь радикальное освобождение
от всякого плена,
от всякой подавленности и порабощенности
внешнему, внеположному, инородному, т. е. раскрытие в себе внутренней мужественности, внутреннего света, духа царственного и творящего.
Так, напр., либерализм освободил человеческую мысль, науку, освободил
от внешней власти церковного авторитета, но совсем не освободил представителей
от закамуфлированной власти капитала.
Освобождение рабов во
внешнем обществе не есть еще освобождение
от внутреннего рабства.
Таков абсолютный дух России, в котором все должно идти
от внутреннего, а не
внешнего.
Война должна освободить нас, русских,
от рабского и подчиненного отношения к Германии,
от нездорового, надрывного отношения к Западной Европе, как к чему-то далекому и
внешнему, предмету то страстной влюбленности и мечты, то погромной ненависти и страха.
Человек был поставлен в зависимость
от внешней общественности.
Крайняя демократическая метафизика принуждена отрицать творческий дух, она ждет всего
от механики количеств,
от внешних количественных перераспределений, в ней нет признания индивидуальной качественности.
Но зачинаться все должно не
от внешних, утилитарно-политических соглашений и комбинаций, а
от искренних, из глубины идущих объединений.
По
внешнему виду уссурийский лось мало чем отличается
от своего европейского собрата, но зато рога его иные: они вовсе не имеют лопастей и скорее похожи на изюбровые, чем на лосиные.
Наши новые знакомые по
внешнему виду мало чем отличались
от уссурийских туземцев. Они показались мне как будто немного ниже ростом и шире в костях. Кроме того, они более подвижны и более экспансивны. Говорили они по-китайски и затем на каком-то наречии, составляющем смесь солонского языка с гольдским. Одежда их тоже ничем не отличалась
от удэгейской, разве только меньше было пестроты и орнаментов.
Тут же можно было видеть серебристо-белые пушки ломоноса с мелкими листьями на длинных черешках, отходящих в сторону
от стебля; крупный раскидистый гречишник, обладающий изумительной способностью приспосабливаться и процветать во всякой обстановке, изменяя иногда свой
внешний вид до неузнаваемости; особый вид астры, растущей всегда быстро, и высокую веронику, выдающую себя большим ростом и соцветием из белых колосовидных кистей.
По
внешнему виду он нисколько не отличался
от китайцев.
В начале 1842 года я был до невозможности утомлен губернским правлением и придумывал предлог, как бы отделаться
от него. Пока я выбирал то одно, то другое средство, случай совершенно
внешний решил за меня.
Во «
внешних известиях» из Парижа пишут, что герцогиня Орлеанская разрешилась
от бремени дочерью Клементиной.
Я противопоставлял также принцип личности как высшей ценности, ее независимости
от общества и государства,
от внешней среды.
Я переживал минуты отталкивания
от внешней церковности,
от всякой официальной ортодоксии, что, впрочем, было не ново для меня.
У меня были не только
внешние припадки гнева, но я иногда горел
от гнева, оставаясь один в комнате и в воображении представляя себе врага.
Это странно, потому что по
внешнему своему обличью я был дальше других социал-демократов интеллигентов
от рабочей среды, я все-таки был барином и человеком интеллектуальным более всех.
Бесчеловечность, жестокость, несправедливость, рабство человека были объективированы в русском государстве, в империи, были отчуждены
от русского народа и превратились во
внешнюю силу.
Но Толстой более свободен
от внешнего налета традиционных идей, в нем меньше смешанности.
Мы слишком рабы, а не сыны церкви, и
от нашей несвободы рождается
внешняя принудительность церкви.
Так превращается первоначальное сознание греховности в злобную обиду на мир, в претензию получать все богатства бытия, не заслужив их, в желание отделаться
внешним образом
от зла, не вырвав корней его.
В сущности, и те и другие ставят вопрос религиозный на почву политическую, формальную,
внешнюю: одни боятся веры и хотели бы охранить себя
от ее притязательной силы, другие боятся неверия и также хотели бы охранить себя
от его растущей силы.
В эти трудные минуты судьба церкви зависит не
от внешних вещей, не
от принудительных охранений, не
от государственных вмешательств, не
от политических переворотов, не
от общественных реформ, а
от напряженного мистического чувства церкви верных,
от мистической свободы прежде всего.
Обиженная невинность, пленники у
внешнего зла, порабощенные чуждой нам стихией,
от которой освобождаемся в историческом процессе, или мы преступники перед высшей правдой, грешники, порабощенные внутренней для нас силой зла, за которую мы сами ответственны?
Сознание же наступает тогда, когда освобождается человек
от лживой идеи, что он лишь пленник у посторонней ему злой стихии, что он обиженный
внешней силой, когда возвращается человеку его высшее достоинство, повелевающее самого себя считать виновником своей судьбы и ответственным за зло.
Недостаточно человека освободить
от внешнего насилия, как то думает социальная религия наших дней, нужно освободиться человеку
от внутреннего зла, которое и рождает насильственную связанность природы и смертоносный ее распад.
Нельзя ответственность за страдание и зло возлагать на других, на
внешние силы, на власть, на социальные неравенства, на те или иные классы: ответственны мы сами, как свободные сыны; наша греховность и наше творческое бессилие порождают дурную власть и социальные несправедливости, и ничто не улучшается
от одной
внешней перемены власти и условий жизни.