Неточные совпадения
В нынешнем году графиня Лидия Ивановна
отказалась жить в Петергофе, ни
разу не была у Анны Аркадьевны и намекнула Алексею Александровичу на неудобство сближения Анны с Бетси и Вронским.
Деньги за две трети леса были уже прожиты, и, за вычетом десяти процентов, он забрал у купца почти все вперед за последнюю треть. Купец больше не давал денег, тем более что в эту зиму Дарья Александровна, в первый
раз прямо заявив права на свое состояние,
отказалась расписаться на контракте в получении денег за последнюю треть леса. Всё жалование уходило на домашние расходы и на уплату мелких непереводившихся долгов. Денег совсем не было.
Раз приезжает сам старый князь звать нас на свадьбу: он отдавал старшую дочь замуж, а мы были с ним кунаки: так нельзя же, знаете,
отказаться, хоть он и татарин. Отправились. В ауле множество собак встретило нас громким лаем. Женщины, увидя нас, прятались; те, которых мы могли рассмотреть в лицо, были далеко не красавицы. «Я имел гораздо лучшее мнение о черкешенках», — сказал мне Григорий Александрович. «Погодите!» — отвечал я, усмехаясь. У меня было свое на уме.
— Я на это тебе только одно скажу: трудно поверить, чтобы человек, который, несмотря на свои шестьдесят лет, зиму и лето ходит босой и, не снимая, носит под платьем вериги в два пуда весом и который не
раз отказывался от предложений жить спокойно и на всем готовом, — трудно поверить, чтобы такой человек все это делал только из лени.
Кирдяга
отказался и в другой
раз и потом уже, за третьим
разом, взял палицу.
«Или
отказаться от жизни совсем! — вскричал он вдруг в исступлении, — послушно принять судьбу, как она есть,
раз навсегда, и задушить в себе все,
отказавшись от всякого права действовать, жить и любить!»
Ведь я, ты знаешь, от практики
отказался, а
раза два в неделю приходится стариной тряхнуть.
Пред весною исчез Миша, как
раз в те дни, когда для него накопилось много работы, и после того, как Самгин почти примирился с его существованием. Разозлясь, Самгин решил, что у него есть достаточно веский повод
отказаться от услуг юноши. Но утром на четвертый день позвонил доктор городской больницы и сообщил, что больной Михаил Локтев просит Самгина посетить его. Самгин не успел спросить, чем болен Миша, — доктор повесил трубку; но приехав в больницу, Клим сначала пошел к доктору.
Самгин тоже опрокинулся на стол, до боли крепко опираясь грудью о край его. Первый
раз за всю жизнь он говорил совершенно искренно с человеком и с самим собою. Каким-то кусочком мозга он понимал, что
отказывается от какой-то части себя, но это облегчало, подавляя темное, пугавшее его чувство. Он говорил чужими, книжными словами, и самолюбие его не смущалось этим...
Марфенька, обыкновенно все рассказывавшая бабушке, колебалась, рассказать ли ей или нет о том, что брат навсегда
отказался от ее ласк, и кончила тем, что ушла спать, не рассказавши. Собиралась не
раз, да не знала, с чего начать. Не сказала также ничего и о припадке «братца», легла пораньше, но не могла заснуть скоро: щеки и уши все горели.
Если она так решительно
отказывалась всякий
раз, когда он упоминал об этом, принять его жертву жениться на ней, то это происходило и оттого, что ей хотелось повторить те гордые слова, которые она
раз сказала ему, и, главное, оттого, что она знала, что брак с нею сделает его несчастье.
— Да уж, видно, такая твоя планида, — вступилась старушка, сидевшая за поджигательство. — Легко ли: отбил жену у малого, да его же вшей кормить засадил и меня туды ж на старости лет, — начала она в сотый
раз рассказывать свою историю. — От тюрьмы да от сумы, видно, не
отказывайся. Не сума — так тюрьма.
Курсы Василия Назарыча в среде узловской денежной братии начали быстро падать, и его векселя, в первый
раз в жизни, Узловско-Моховский банк
отказался учитывать Василий Назарыч этим не особенно огорчился, но он хорошо видел, откуда был брошен в него камень; этот отказ был произведением Половодова, который по своей натуре способен был наносить удары только из-за угла.
Но
отказаться от заводов он не желает и не может —
раз, потому, что это родовое имущество, и, во-вторых, что с судьбой заводов связаны судьбы сорокатысячного населения и будущность трехсот тысяч десятин земли на Урале.
— Насчет подлеца повремените-с, Григорий Васильевич, — спокойно и сдержанно отразил Смердяков, — а лучше рассудите сами, что
раз я попал к мучителям рода христианского в плен и требуют они от меня имя Божие проклясть и от святого крещения своего
отказаться, то я вполне уполномочен в том собственным рассудком, ибо никакого тут и греха не будет.
Тема случилась странная: Григорий поутру, забирая в лавке у купца Лукьянова товар, услышал от него об одном русском солдате, что тот, где-то далеко на границе, у азиятов, попав к ним в плен и будучи принуждаем ими под страхом мучительной и немедленной смерти
отказаться от христианства и перейти в ислам, не согласился изменить своей веры и принял муки, дал содрать с себя кожу и умер, славя и хваля Христа, — о каковом подвиге и было напечатано как
раз в полученной в тот день газете.
А подумать внимательно о факте и понять его причины — это почти одно и то же для человека с тем образом мыслей, какой был у Лопухова, Лопухов находил, что его теория дает безошибочные средства к анализу движений человеческого сердца, и я, признаюсь, согласен с ним в этом; в те долгие годы, как я считаю ее за истину, она ни
разу не ввела меня в ошибку и ни
разу не
отказалась легко открыть мне правду, как бы глубоко ни была затаена правда какого-нибудь человеческого дела.
Через два дня учитель опять нашел семейство за чаем и опять
отказался от чаю и тем окончательно успокоил Марью Алексевну. Но в этот
раз он увидел за столом еще новое лицо — офицера, перед которым лебезила Марья Алексевна. «А, жених!»
«Господа, — сказал им Сильвио, — обстоятельства требуют немедленного моего отсутствия; еду сегодня в ночь; надеюсь, что вы не
откажетесь отобедать у меня в последний
раз.
Долго и необыкновенно занимательно говорил старик, он одушевился, я налил еще
раза два вина в его бокал, он не
отказывался и не торопился пить. Наконец он посмотрел на часы.
Ледрю-Роллен, с большой вежливостию ко мне,
отказался от приглашения. Он говорил, что душевно был бы рад опять встретиться с Гарибальди и, разумеется, готов бы был ехать ко мне, но что он, как представитель Французской республики, как пострадавший за Рим (13 июня 1849 года), не может Гарибальди видеть в первый
раз иначе, как у себя.
Мужики презирали его и всю его семью; они даже
раз жаловались на него миром Сенатору и моему отцу, которые просили митрополита взойти в разбор. Крестьяне обвиняли его в очень больших запросах денег за требы, в том, что он не хоронил более трех дней без платы вперед, а венчать вовсе
отказывался. Митрополит или консистория нашли просьбу крестьян справедливой и послали отца Иоанна на два или на три месяца толочь воду. Поп возвратился после архипастырского исправления не только вдвое пьяницей, но и вором.
— Довольно, —
отказывается на этот
раз дедушка, к великому нашему огорчению.
В тот день, когда произошла история с дыркой, он подошел ко мне на ипподроме за советом: записывать ли ему свою лошадь на следующий приз, имеет ли она шансы? На подъезде, после окончания бегов, мы случайно еще
раз встретились, и он предложил по случаю дождя довезти меня в своем экипаже до дому. Я
отказывался, говоря, что еду на Самотеку, а это ему не по пути, но он уговорил меня и, отпустив кучера, лихо домчал в своем шарабане до Самотеки, где я зашел к моему старому другу художнику Павлику Яковлеву.
Раз Прасковья Ивановна заставила Галактиона проводить ее в клуб. Это было уже на святках. Штофф устроил какой-то семейно-танцевальный вечер с туманными картинами, и Прасковья Ивановна непременно желала быть там. Штофф давно приглашал Галактиона в этот клуб, но он все
отказывался под разными предлогами, а тут пришлось ехать поневоле.
Несколько
раз Галактион хотел
отказаться от конкурса, но все откладывал, — и жить чем-нибудь нужно, и другие члены конкурса рассердятся. Вообще, как ни кинь — все клин. У Бубновых теперь Галактион бывал совсем редко, и Прасковья Ивановна сердилась на него.
Это каторжный, старик, который с первого же дня приезда своего на Сахалин
отказался работать, и перед его непобедимым, чисто звериным упрямством спасовали все принудительные меры; его сажали в темную, несколько
раз секли, но он стоически выдерживал наказание и после каждой экзекуции восклицал: «А все-таки я не буду работать!» Повозились с ним и в конце концов бросили.
Повторив еще
раз, что ему труднее других говорить, он заключил, что не может
отказаться от надежды, что Настасья Филипповна не ответит ему презрением, если он выразит свое искреннее желание обеспечить ее участь в будущем и предложит ей сумму в семьдесят пять тысяч рублей.
Настасья Филипповна от роскоши не
отказывалась, даже любила ее, но — и это казалось чрезвычайно странным — никак не поддавалась ей, точно всегда могла и без нее обойтись; даже старалась несколько
раз заявить о том, что неприятно поражало Тоцкого.
Карачунский каждый год собирался ему отказать, но каждый
раз отказывался от этого решения, потому что все кучера на свете одинаковы.
— Что вы, что вы это, — закрасневшись, лепетала сестра Феоктиста и протянула руку к только что снятой шапке; но Лиза схватила ее за руки и, любуясь монахиней, несколько
раз крепко ее поцеловала. Женни тоже не
отказалась от этого удовольствия и, перегнув к себе стройный стан Феоктисты, обе девушки с восторгом целовали ее своими свежими устами.
— Далеко не шутка! — повторил и Абреев. — Мой совет, mon cher, вам теперь покориться вашей участи, ехать, куда вас пошлют; заслужить, если это возможно будет, благорасположение губернатора, который пусть хоть
раз в своем отчете упомянет, что вы от ваших заблуждений совершенно
отказались и что примерным усердием к службе стараетесь загладить вашу вину.
Девичники в то время в уездных городках справлялись еще с некоторою торжественностью. Обыкновенно к невесте съезжались все ее подружки с тем, чтобы повеселиться с ней в последний
раз; жених привозил им конфет, которыми как бы хотел выкупить у них свою невесту. Добродушный и блаженствующий Живин накупил, разумеется, целый воз конфет и, сверх того, еще огромные букеты цветов для невесты и всех ее подруг и вздумал было возложить всю эту ношу на Вихрова, но тот решительно
отказался.
Наконец они опять начали собираться домой. Иван Кононов попробовал было их перед дорожкой еще водочкой угостить; Вихров
отказался, а в подражание ему
отказался и Миротворский. Сев в телегу, Вихров еще
раз спросил провожавшего их Ивана Кононова: доволен ли он ими, и не обидели ли они чем его.
Старушка перекрестила меня несколько
раз на дорогу, послала особое благословение Наташе и чуть не заплакала, когда я решительно
отказался прийти в тот же день еще
раз, вечером, если с Наташей не случилось чего особенного.
Будет ли нравоучение? Нет, его не будет, потому что нравоучения вообще скучны и бесполезны. Вспомните пословицу: ученого учить — только портить, — и
раз навсегда
откажитесь от роли моралиста и проповедника. Иначе вы рискуете на первом же перекрестке услышать: «Дурак!»
Сахаров
отказался от такой чести, —
раз — потому, что караванное дело по части безгрешных доходов было выгоднее, а второе — потому, что не хотел хоронить себя где-нибудь в Мельковском заводе.
Несколько
раз доктор думал совсем
отказаться от взятой на себя роли, тем более что во всем этом деле ему было в чужом пиру похмелье; он даже
раза два заходил к Майзелю с целью покончить все одним ударом, но, как все бесхарактерные люди, терялся и откладывал тяжелое объяснение до следующего дня.
— Ах, милый мой, милый Ромашов, зачем вы хотите это делать? Подумайте: если вы знаете твердо, что не струсите, — если совсем твердо знаете, — то ведь во сколько
раз тогда будет смелее взять и
отказаться.
Осадчий, Николаев и Андрусевич уселись за карты, Лещенко с глубоким вздохом поместился сзади них. Николаев долго с ворчливым неудовольствием
отказывался, но его все-таки уговорили. Садясь, он много
раз с беспокойством оглядывался назад, ища глазами Шурочку, но так как из-за света костра ему трудно было присмотреться, то каждый
раз его лицо напряженно морщилось и принимало жалкое, мучительное и некрасивое выражение.
Известие о том, что палач
отказался и готов пострадать скорее, чем убивать, вдруг перевернуло душу Натальи Ивановны, и то чувство сострадания и ужаса, которое просилось несколько
раз наружу, прорвалось и захватило ее.
И удивительное дело. Митя Смоковников, живший до тех пор только питьем, едой, картами, вином, женщинами, задумался в первый
раз над жизнью. И думы эти не оставили его, а разворачивали его душу всё дальше и дальше. Ему предлагали место, где была большая польза. Он
отказался и решил на то, что у него было, купить именье, жениться и, как сумеет, служить народу.
От чая я уж
отказался, ем
раз в сутки, — сами видите, какая это еда!
— Нет, зачем! — перебил капитан. — Разумеется, никто не
откажется, но и напрашиваться не след; а коли Аполлон Сергеич предоставляет это нам, то кинуть жребий, как и тот
раз делали.
Герр Клюбер поблагодарил — и, мгновенно раскинув фалды фрака, опустился на стул, — но опустился так легко и держался на нем так непрочно, что нельзя было не понять: «Человек этот сел из вежливости — и сейчас опять вспорхнет!» И действительно, он немедленно вспорхнул и, стыдливо переступив два
раза ногами, словно танцуя, объявил, что, к сожалению, не может долее остаться, ибо спешит в свой магазин — дела прежде всего! — но так как завтра воскресенье — то он, с согласия фрау Леноре и фрейлейн Джеммы, устроил увеселительную прогулку в Соден, на которую честь имеет пригласить г-на иностранца, и питает надежду, что он не
откажется украсить ее своим присутствием.
Сиди с ним!» — думал я, когда лакей принес чай и Дмитрий должен был
раз пять просить Безобедова взять стакан, потому что робкий гость при первом и втором стакане считал своей обязанностью
отказываться и говорить: «Кушайте сами».
Когда зашел разговор о дачах, я вдруг рассказал, что у князя Ивана Иваныча есть такая дача около Москвы, что на нее приезжали смотреть из Лондона и из Парижа, что там есть решетка, которая стоит триста восемьдесят тысяч, и что князь Иван Иваныч мне очень близкий родственник, и я нынче у него обедал, и он звал меня непременно приехать к нему на эту дачу жить с ним целое лето, но что я
отказался, потому что знаю хорошо эту дачу, несколько
раз бывал на ней, и что все эти решетки и мосты для меня незанимательны, потому что я терпеть не могу роскоши, особенно в деревне, а люблю, чтоб в деревне уж было совсем как в деревне…
Ты, может быть, думаешь, что этот капитан был какая-нибудь тряпка? размазня? стрекозиная душа? Ничуть. Он был храбрым солдатом. Под Зелеными горами он шесть
раз водил свою роту на турецкий редут, и у него от двухсот человек осталось только четырнадцать. Дважды раненный — он
отказался идти на перевязочный пункт. Вот он был какой. Солдаты на него Богу молились.
Да и мог ли, мог ли он так,
разом,
отказаться от Ставрогина!
— Нет-с, благодарим! —
отказался Аггей Никитич и пошел, а за ним последовал и поручик, кинув только еще
раз мечтательный взгляд на Екатерину Петровну, которая, наконец, заметила это.