Неточные совпадения
Когда на другой день стало светать, корабль был далеко
от Каперны. Часть экипажа как уснула, так и
осталась лежать на палубе, поборотая вином Грэя; держались на
ногах лишь рулевой да вахтенный, да сидевший на корме с грифом виолончели у подбородка задумчивый и хмельной Циммер. Он сидел, тихо водил смычком, заставляя струны говорить волшебным, неземным голосом, и думал о счастье…
Бабушка поглядела в окно и покачала головой. На дворе куры, петухи, утки с криком бросились в стороны, собаки с лаем поскакали за бегущими, из людских выглянули головы лакеев, женщин и кучеров, в саду цветы и кусты зашевелились, точно живые, и не на одной гряде или клумбе
остался след вдавленного каблука или маленькой женской
ноги, два-три горшка с цветами опрокинулись, вершины тоненьких дерев, за которые хваталась рука, закачались, и птицы все до одной
от испуга улетели в рощу.
Она пробралась к развалившейся и полусгнившей беседке в лесу, который когда-то составлял часть сада. Крыльцо отделилось
от нее, ступени рассохлись, пол в ней осел, и некоторые доски провалились, а другие шевелились под
ногами.
Оставался только покривившийся набок стол, да две скамьи, когда-то зеленые, и уцелела еще крыша, заросшая мхом.
— О, вернулся еще вчера, я сейчас у него была… Я именно и пришла к вам в такой тревоге, у меня руки-ноги дрожат, я хотела вас попросить, ангел мой Татьяна Павловна, так как вы всех знаете, нельзя ли узнать хоть в бумагах его, потому что непременно теперь
от него
остались бумаги, так к кому ж они теперь
от него пойдут? Пожалуй, опять в чьи-нибудь опасные руки попадут? Я вашего совета прибежала спросить.
С рассветом опять ударил мороз; мокрая земля замерзла так, что хрустела под
ногами.
От реки поднимался пар. Значит, температура воды была значительно выше температуры воздуха. Перед выступлением мы проверили свои продовольственные запасы. Хлеба у нас
осталось еще на двое суток. Это не особенно меня беспокоило. По моим соображениям, до моря было не особенно далеко, а там к скале Ван-Син-лаза продовольствие должен принести удэгеец Сале со стрелками.
От наших
ног на нем
оставались глубокие следы, чем очень были недовольны Дерсу и Чжан Бао.
— Соберитесь с всеми силами души, умоляйте отца, бросьтесь к его
ногам: представьте ему весь ужас будущего, вашу молодость, увядающую близ хилого и развратного старика, решитесь на жестокое объяснение: скажите, что если он
останется неумолим, то… то вы найдете ужасную защиту… скажите, что богатство не доставит вам и одной минуты счастия; роскошь утешает одну бедность, и то с непривычки на одно мгновение; не отставайте
от него, не пугайтесь ни его гнева, ни угроз, пока
останется хоть тень надежды, ради бога, не отставайте.
— Да ты смотри, Тимошка, старую баранью
ногу все-таки не бросай. Еще найдутся обрезочки, на винегрет пригодятся. А хлебенного (пирожного) ничего
от вчерашнего не
осталось?
Вахрушка пробежал село из конца в конец раз десять.
Ноги уже плохо его слушались, но жажда
оставалась. Ведь другого раза не будет, и Вахрушка пробивался к кабацкой стойке с отчаянною энергией умирающего
от жажды. Закончилась эта проба тем, что старик, наконец, свалился мертвецки пьяным у прохоровского кабака.
Наверно, у него
ноги слабели и деревенели, и тошнота была, — как будто что его давит в горле, и
от этого точно щекотно, — чувствовали вы это когда-нибудь в испуге или в очень страшные минуты, когда и весь рассудок
остается, но никакой уже власти не имеет?
Между тем его сын, родившийся уже в законном браке, но возросший под другою фамилией и совершенно усыновленный благородным характером мужа его матери, тем не менее в свое время умершим,
остался совершенно при одних своих средствах и с болезненною, страдающею, без
ног, матерью в одной из отдаленных губерний; сам же в столице добывал деньги ежедневным благородным трудом
от купеческих уроков и тем содержал себя сначала в гимназии, а потом слушателем полезных ему лекций, имея в виду дальнейшую цель.
Из числа этих олимпийских богов
осталась Минерва без правой руки, Венера с отколотою половиной головы и
ноги какого-то бога, а
от прочих уцелели одни только пьедесталы.
Синие мундиры
оставались в том же расстоянии, убегая
от него назад к своим траншеям, но под
ногами попадались раненые и убитые.
Старинному преданию, не подтверждаемому новыми событиями, перестали верить, и Моховые озера мало-помалу,
от мочки коноплей у берегов и
от пригона стад на водопой, позасорились, с краев обмелели и даже обсохли
от вырубки кругом леса; потом заплыли толстою землянистою пеленой, которая поросла мохом и скрепилась жилообразными корнями болотных трав, покрылась кочками, кустами и даже сосновым лесом, уже довольно крупным; один провал затянуло совсем, а на другом
остались два глубокие, огромные окна, к которым и теперь страшно подходить с непривычки, потому что земля, со всеми болотными травами, кочками, кустами и мелким лесом, опускается и поднимается под
ногами, как зыбкая волна.
Это, очевидно, был бред сумасшедшего. Я молча взял Любочку за руку и молча повел гулять. Она сначала отчаянно сопротивлялась, бранила меня, а потом вдруг стихла и покорилась. В сущности она
от усталости едва держалась на
ногах, и я боялся, что она повалится, как сноп. Положение не из красивых, и в душе я проклинал Пепку в тысячу первый раз. Да, прекрасная логика: он во всем обвинял Федосью, она во всем обвиняла меня, — мне
оставалось только пожать руку Федосье, как товарищу по человеческой несправедливости.
Дождь яростно, однако ж, хлестал их по спине; но они мало об этом заботились, утешаясь, вероятно, тем, что грудь, руки и
ноги оставались в тепле. Мокрая их одежда, подогреваемая спереди огнем, испускала
от себя пар, подобный тому, какой подымается вечером над водою.
Самочувствие у него было прекрасное;
от вчерашней болезни
осталась одна только небольшая слабость в
ногах и в шее.
Видеть это было трудно, —
от штанов Пепе на
ногах его
оставалось совсем немного.
— Вот, говорят,
от губернаторов все отошло: посмотрели бы на нас — у нас-то что
осталось! Право, позавидуешь иногда чиновникам. Был я намеднись в департаменте — грешный человек, все еще поглядываю, не сорвется ли где-нибудь дорожка, — только сидит их там, как мух в стакане. Вот сидит он за столом, папироску покурит,
ногами поболтает, потом возьмет перо, обмакнет, и чего-то поваракает; потом опять за папироску возьмется, и опять поваракает — ан времени-то, гляди, сколько ушло!
Русской крестьянин, надев солдатскую суму, встречает беззаботно смерть на неприятельской батарее или, не будучи солдатом, из одного удальства пробежит по льду, который гнется под его
ногами; но добровольно никак не решится пройти ночью мимо кладбищной церкви; а посему весьма натурально, что ямщик,
оставшись один подле молчаливого барина, с приметным беспокойством посматривал на кладбище, которое расположено было шагах в пятидесяти
от большой дороги.
Наконец, взбешенный, с заболевшими
от долгой стоянки
ногами, голодный, потому что не мог же он
остаться ужинать в качестве влюбленного и страдающего, воротился он на квартиру, совершенно измученный и как будто кем-то прибитый.
Не одна 30-летняя вдова рыдала у
ног его, не одна богатая барыня сыпала золотом, чтоб получить одну его улыбку… в столице, на пышных праздниках, Юрий с злобною радостью старался ссорить своих красавиц, и потом, когда он замечал, что одна из них начинала изнемогать под бременем насмешек, он подходил, склонялся к ней с этой небрежной ловкостью самодовольного юноши, говорил, улыбался… и все ее соперницы бледнели… о как Юрий забавлялся сею тайной, но убивственной войною! но что ему
осталось от всего этого? — воспоминания? — да, но какие? горькие, обманчивые, подобно плодам, растущим на берегах Мертвого моря, которые, блистая румяной корою, таят под нею пепел, сухой горячий пепел! и ныне сердце Юрия всякий раз при мысли об Ольге, как трескучий факел, окропленный водою, с усилием и болью разгоралось; неровно, порывисто оно билось в груди его, как ягненок под ножом жертвоприносителя.
После этого, взглянув в зеркало, Пётр нашёл, что он стал похож на приказчика, а сапоги жали ему
ногу в подъёме. Но он молчал, сознавая, что брат действует правильно: и волосы постричь и сапоги переменить — всё это нужно. Нужно вообще привести себя в порядок, забыть всё мутное, подавляющее, что
осталось от кутежа и весомо, ощутимо тяготило.
Калоша, отставшая
от сапога с правой
ноги господина Голядкина, тут же и
осталась в грязи и снегу, на тротуаре Фонтанки, а господин Голядкин и не подумал воротиться за нею и не приметил пропажи ее.
Дрожа
от робости, ожиданья и счастья, расстегнула Суламифь свои одежды, опустила их вниз к
ногам и, перешагнув через них,
осталась среди комнаты нагая, лицом к окну, освещенная луною через переплет решетки.
Упав на песок, я ушибся не больно, но какой-то нерв или мускул правой
ноги очень болезненно отозвался на мой эксперимент, и это ощущение надолго
оставалось у меня и сказывалось при усталости
от долгой езды.
Тут я вспомнил все… холодные коридоры… пустые, масляной краской выкрашенные стены… и я ползу, как собака с перебитой
ногой… чего-то жду… Чего? Горячей ванны?.. Укольчика в 0,005 морфия? Дозы,
от которой, правда, не умирают… но только… а вся тоска
остается, лежит бременем, как и лежала… Пустые ночи, рубашку, которую я изорвал на себе, умоляя, чтобы меня выпустили?..
Асклипиодот усердствовал и показывал на своей «актрисе» чудеса искусства, такие пиччикато и стаккато,
от которых даже сам о. Андроник только кряхтел, очевидно негодуя на свой сан, не дозволявший ему пуститься вместе с другими вприсядку; когда посторонней публики поубавилось и
остались только свои, настоящий фурор произвела Фатевна; она с неподражаемым шиком семенила и притопывала
ногами, томно склоняла голову то на один, то на другой бок, плыла лебедью, помахивая платочком, и, подперев руку в бок, лихо вскрикивала тонким голосом.
Этот рассказ вызвал взрыв общего хохота: подрядчик, лежа по-прежнему на брюхе, уткнул свое лицо в траву и только дрыгал
ногами, лесообъездчики надрывались
от смеха и хватались за бока, сам Филька хохотал больше всех и
от удовольствия катался по траве, даже «сестры», и те потихоньку хихикали в своем углу, как две совы; из всей этой компании один Коскентин
оставался по-прежнему в угрюмом настроении.
Она была в тех летах, когда еще волочиться за нею было не совестно, а влюбиться в нее стало трудно; в тех летах, когда какой-нибудь ветреный или беспечный франт не почитает уже за грех уверять шутя в глубокой страсти, чтобы после, так для смеху, скомпрометировать девушку в глазах подруг ее, думая этим придать себе более весу… уверить всех, что она
от него без памяти, и стараться показать, что он ее жалеет, что он не знает, как
от нее отделаться… говорит ей нежности шепотом, а вслух колкости… бедная, предчувствуя, что это ее последний обожатель, без любви, из одного самолюбия старается удержать шалуна как можно долее у
ног своих… напрасно: она более и более запутывается, — и наконец… увы… за этим периодом
остаются только мечты о муже, каком-нибудь муже… одни мечты.
Грознов. Вот и полюбила она Грознова… и имел Грознов
от нее всякие продукты и деньги… И услали Грознова под турку… и чуть она тогда с горя не померла… так малость самую… в чем душа
осталась. А Грознов стал воевать… Вот каков Грознов, а ты мальчишка! У… у… у… (Топает
ногами.)
— Врешь, все врешь… — упрямо отказывал Собакин. — Знаю я тебя, гусь лапчатый. Тебя только на улицу выпусти, так ты сейчас без задних
ног, да еще, пожалуй, с вина сгоришь… Немного уж ждать
осталось, а там хоть лопни
от водки.
Я ехал с товарищем — поляком из ссыльных. Он участвовал в известном восстании на кругобайкальской дороге и был ранен. Усмиряли их тогда жестоко, и у него на всю жизнь
остались на руках и
ногах следы железа: их вели в кандалах без подкандальников по морозу…
От этого он был очень чувствителен к холоду… И вообще существо это было хлипкое, слабое — в чем душа, как говорится… Но в этом маленьком теле был темперамент прямо огромный. И вообще весь он был создан из странных противоречий… Фамилия его была Игнатович…
Так это
оставалось, впрочем, и впоследствии: исправник был человек разъездной, и он сек только сельских людей, которые тогда еще не имели самостоятельного понятия
от иерархии и, кто их ни сек, — одинаково
ногами перебирали.
Доктор, Егор Тимофеевич и Петров вначале гуляли по дорожке, причем доктор и Петров молчали, а Егор Тимофеевич забавлялся тем, что зарывал
ногу в шуршащий лист, а потом глядел назад —
остался след
от его
ноги или не
остался.
Все жалели доброго попа Ивана; но так как
от него
остались одни только
ноги, то вылечить его не мог уже ни один доктор в мире.
Ноги похоронили, а на место попа Ивана назначили другого.
Да, это был добрый попик, но умер он нехорошею смертью. Однажды, когда все вышли из дому и пьяный попик
остался один лежать на постели, ему вздумалось докурить. Он встал и, шатаясь, подошел к огромному, жарко натопленному камельку, чтобы закурить у огня трубку. Он был слишком уж пьян, покачнулся и упал в огонь. Когда пришли домочадцы,
от попа
остались лишь
ноги.
— Что-о? — взвизгнула вдруг Щукина. — Да как вы смеете? Я женщина слабая, беззащитная, я не позволю! Мой муж коллежский асессор! Скважина этакая! Схожу к адвокату Дмитрию Карлычу, так
от тебя звания не
останется! Троих жильцов засудила, а за твои дерзкие слова ты у меня в
ногах наваляешься! Я до вашего генерала пойду! Ваше превосходительство! Ваше превосходительство!
Бежит он вечер, бежит полночи;
ноги у него камнями иссечены, на боках
от колючих ветвей шерсть клочьями висит, глаза помутились, у рта кровавая пена сочится, а ему вон еще сколько бежать
осталось!
Нехотя подал Патап Максимыч ему руку, еще раз с головы до
ног оглядел Алексея, слегка покачал головой, но сдержался — слова не молвил. Одно вертелось на уме: «Наряд-от вздел боярский, да салтык-от
остался крестьянский; надень свинье золотой ошейник, все-таки будет свинья».
Одна
нога, обращенная носком внутрь,
осталась непокрытой и казалась чужой, взятой
от другого человека; на подошве сапога, черной и совершенно новой на выемке, прилипла бумажка
от тянучки.
И ушли
от порога пять Неразумных дев, издеваясь над Мудрыми девами и всячески понося их. Одна же из них
осталась у порога. Она упала к
ногам Мудрых дев, покрытым холодной утренней росой, и целовала
ноги Мудрых дев, и плакала горько, и говорила...
Лес
остался назади. Митрыч и Шеметов стали напевать «Отречемся
от старого мира!»… [Начало русской революционной песни на мотив французской «Марсельезы». Слова П. Л. Лаврова.] Пошли ровным шагом, в
ногу. Так идти оказалось легче.
От ходьбы постепенно размялись, опять раздались шутки, смех.
Ямщик вскочил, взревел и набросился на Архипа. Долго он бил его. Избил его старое лицо, повалил на землю, топтал
ногами. Побивши старика, он не ушел
от него, а
остался жить при мельнице, вместе с Архипом.
Второй солдат, переобувавший около огня свои жилистые красные
ноги, был Антонов, — тот самый бомбардир Антонов, который еще в тридцать седьмом году, втроем
оставшись при одном орудии, без прикрытия, отстреливался
от сильного неприятеля и с двумя пулями в ляжке продолжал идти около орудия и заряжать его.
И выходит, что ей не придется жить здесь барыней. Вдруг как и ничего не
останется от обоих имений?.. Неужели Николай Никанорыч
от этого и стал так обращаться с нею? Давит
ногу под столом, точно свою собственность, а смотрит совсем в другую сторону… Бесприданницы ему не нужно… Он может влюбить в себя и не такую дурочку, как она.
Мое юношеское любовное увлечение
оставалось в неопределенном status quo. Ему сочувствовала мать той еще очень молодой девушки, но
от отца все скрывали. Семейство это уехало за границу. Мы нередко переписывались с согласия матери; но ничто еще не было выяснено. Два-три года мне нужно было иметь перед собою, чтобы стать на
ноги, найти заработок и какое-нибудь"положение". Даже и тогда дело не обошлось бы без борьбы с отцом этой девушки, которой тогда шел всего еще шестнадцатый год.
— Смотрит-то он богатырем, государь, — отвечали они, — силится, тянется кверху, да ноги-то его слабеньки. Погоди немного, упадет он сперва на колени, а там скоро совсем склонится, чокнется самой головой о землю, рассыплется весь
от меча твоего и разнесется чуть видимою пылью, так и следа его не
останется, кроме помину молвы далекой, многолетней…
— Дети, — начала Даша, когда девочки поместились по обе стороны её за столиками, причем Валя строила невозможные гримасы в зеркало, a Полина, болтая
ногой, вызывающе поглядывала на новую гувернантку. Казалось,
от их прежней утренней симпатии к Даше, вызванной первым впечатлением, теперь не
оставалось и следа.
«И вот наконец, — говорил он сам с собою, — позор девушки, по моей милости, ходит из уст в уста; о нем звонит уж в набат этот мерзавец! Верно, проговорилась подруга! Где ж уверенность спасти ее вовремя
от стрел молвы? Где ж благородство, польза жертвы? Одно мне
осталось — броситься к
ногам великого князя, признаться ему во всем и молить его быть моим спасителем и благодетелем. Скорее и сейчас же. Он намекал мне так благосклонно о невесте, он будет моим сватом».