Неточные совпадения
Видно, я очень переменилась
в лице, потому что он долго и пристально смотрел мне
в глаза; я едва не упала без
памяти при мысли, что ты нынче должен драться и что я этому причиной; мне казалось, что я сойду с ума… но теперь, когда я могу рассуждать, я уверена, что ты
останешься жив: невозможно, чтоб ты умер без меня, невозможно!
И живо потом навсегда и навеки
останется проведенный таким образом вечер, и все, что тогда случилось и было, удержит верная
память: и кто соприсутствовал, и кто на каком месте стоял, и что было
в руках его, — стены, углы и всякую безделушку.
Я не был свидетелем всему, о чем
остается мне уведомить читателя; но я так часто слыхал о том рассказы, что малейшие подробности врезались
в мою
память и что мне кажется, будто бы я тут же невидимо присутствовал.
Рассказывая Спивак о выставке, о ярмарке, Клим Самгин почувствовал, что умиление, испытанное им,
осталось только
в памяти, но как чувство — исчезло. Он понимал, что говорит неинтересно. Его стесняло желание найти свою линию между неумеренными славословиями одних газет и ворчливым скептицизмом других, а кроме того, он боялся попасть
в тон грубоватых и глумливых статеек Инокова.
Через час утомленный Самгин сидел
в кресле и курил, прихлебывая вино. Среди глупостей, которые наговорила ему Дуняша за этот час,
в памяти Самгина
осталась только одна...
Отец объяснял очень многословно и долго, но
в памяти Клима
осталось только одно: есть желтые цветы и есть красные, он, Клим, красный цветок; желтые цветы — скучные.
— Молчун схватил. Павла, — помнишь? — горничная, которая обокрала нас и бесследно исчезла? Она рассказывала мне, что есть такое существо — Молчун. Я понимаю — я почти вижу его — облаком, туманом. Он обнимет, проникнет
в человека и опустошит его. Это — холодок такой.
В нем исчезает все, все мысли, слова,
память, разум — все!
Остается в человеке только одно — страх перед собою. Ты понимаешь?
Чувствовалось, что Безбедов искренно огорчен, а не притворяется. Через полчаса огонь погасили, двор опустел, дворник закрыл ворота;
в память о неудачном пожаре
остался горький запах дыма, лужи воды, обгоревшие доски и,
в углу двора, белый обшлаг рубахи Безбедова. А еще через полчаса Безбедов, вымытый, с мокрой головою и надутым, унылым лицом, сидел у Самгина, жадно пил пиво и, поглядывая
в окно на первые звезды
в черном небе, бормотал...
Вопрос
остался без ответа. Позвонил, спросил кофе, русские газеты, начал мыться, а
в памяти навязчиво звучало...
Ел человек мало, пил осторожно и говорил самые обыкновенные слова, от которых
в памяти не
оставалось ничего, — говорил, что на улицах много народа, что обилие флагов очень украшает город, а мужики и бабы окрестных деревень толпами идут на Ходынское поле.
В памяти остался странный, как бы умоляющий взгляд узких глаз неопределенной, зеленовато-серой окраски.
Самгин еще раз подумал, что, конечно, лучше бы жить без чудаков, без шероховатых и пестрых людей, после встречи с которыми
в памяти остаются какие-то цветные пятна, нелепые улыбочки, анекдотические словечки.
Старые господа умерли, фамильные портреты
остались дома и, чай, валяются где-нибудь на чердаке; предания о старинном быте и важности фамилии всё глохнут или живут только
в памяти немногих, оставшихся
в деревне же стариков.
Она как будто слушала курс жизни не по дням, а по часам. И каждый час малейшего, едва заметного опыта, случая, который мелькнет, как птица, мимо носа мужчины, схватывается неизъяснимо быстро девушкой: она следит за его полетом вдаль, и кривая, описанная полетом линия
остается у ней
в памяти неизгладимым знаком, указанием, уроком.
— Как можно! — с испугом сказал Леонтий, выхватывая письмо и пряча его опять
в ящик. — Ведь это единственные ее строки ко мне, других у меня нет… Это одно только и
осталось у меня на
память от нее… — добавил он, глотая слезы.
«Волком» звала она тебя
в глаза «шутя», — стучал молот дальше, — теперь, не шутя, заочно, к хищничеству волка —
в памяти у ней
останется ловкость лисы, злость на все лающей собаки, и не
останется никакого следа — о человеке! Она вынесла из обрыва — одну казнь, одно неизлечимое терзание на всю жизнь: как могла она ослепнуть, не угадать тебя давно, увлечься, забыться!.. Торжествуй, она никогда не забудет тебя!»
И зарастет его могилка на кладбище травкой, облупится на ней бел камушек и забудут его все люди и самое потомство его, забудут потом самое имя его, ибо лишь немногие
в памяти людей
остаются — ну и пусть!
Все эти маленькие подробности, может быть, и не стоило бы вписывать, но тогда наступило несколько дней,
в которые хотя и не произошло ничего особенного, но которые все
остались в моей
памяти как нечто отрадное и спокойное, а это — редкость
в моих воспоминаниях.
Каждый день прощаюсь я с здешними берегами, поверяю свои впечатления, как скупой поверяет втихомолку каждый спрятанный грош. Дешевы мои наблюдения, немного выношу я отсюда, может быть отчасти и потому, что ехал не сюда, что тороплюсь все дальше. Я даже боюсь слишком вглядываться, чтоб не
осталось сору
в памяти. Я охотно расстаюсь с этим всемирным рынком и с картиной суеты и движения, с колоритом дыма, угля, пара и копоти. Боюсь, что образ современного англичанина долго будет мешать другим образам…
Останутся имена вождей этого дела
в народной
памяти — и то хорошо.
24-го,
в сочельник, съехал я на берег утром: было сносно; но когда поехал оттуда… ах, какой вечер! как надолго
останется он
в памяти!
— А так и
оставайтесь с тем на
память, что вы-то у меня ручку целовали, а я у вас нет. — Что-то сверкнуло вдруг
в ее глазах. Она ужасно пристально глядела на Катерину Ивановну.
Но он был слишком ловкий артист
в своей роли, ему не хотелось вальсировать с Верою Павловною, но он тотчас же понял, что это было бы замечено, потому от недолгого колебанья, не имевшего никакого видимого отношения ни к Вере Павловне, ни к кому на свете,
остался в ее
памяти только маленький, самый легкий вопрос, который сам по себе
остался бы незаметен даже для нее, несмотря на шепот гостьи — певицы, если бы та же гостья не нашептывала бесчисленное множество таких же самых маленьких, самых ничтожных вопросов.
И я не увидел их более — я не увидел Аси. Темные слухи доходили до меня о нем, но она навсегда для меня исчезла. Я даже не знаю, жива ли она. Однажды, несколько лет спустя, я мельком увидал за границей,
в вагоне железной дороги, женщину, лицо которой живо напомнило мне незабвенные черты… но я, вероятно, был обманут случайным сходством. Ася
осталась в моей
памяти той самой девочкой, какою я знавал ее
в лучшую пору моей жизни, какою я ее видел
в последний раз, наклоненной на спинку низкого деревянного стула.
Народ, собравшись на Примроз-Гиль, чтоб посадить дерево
в память threecentenari, [трехсотлетия (англ.).]
остался там, чтоб поговорить о скоропостижном отъезде Гарибальди. Полиция разогнала народ. Пятьдесят тысяч человек (по полицейскому рапорту) послушались тридцати полицейских и, из глубокого уважения к законности, вполовину сгубили великое право сходов под чистым небом и во всяком случае поддержали беззаконное вмешательство власти.
«L'autre jour done je repassais dans ma mémoire toute ma vie. Un bonheur, qui ne m'a jamais trahi, c'est ton amitié. De toutes mes passions une seuLe, qui est restée intacte, c'est mon amitié pour toi, car mon amitié est une passion». [На днях я пробежал
в памяти всю свою жизнь. Счастье, которое меня никогда не обманывало, — это твоя дружба. Из всех моих страстей единственная, которая
осталась неизменной, это моя дружба к тебе, ибо моя дружба — страсть (фр.).]
Вот все, что
осталось у меня
в памяти.
Одна лекция
осталась у меня
в памяти, — это та,
в которой он говорил о книге Мишле «Le Peuple» [«Народ» (фр.).] и о романе Ж. Санда «La Mare au Diable», [«Чертова лужа» (фр.).] потому что он
в ней живо коснулся живого и современного интереса.
Затем могу указать еще на братьев Урванцовых, ближайших наших соседей, которые
остались у меня
в памяти, потому что во всех отношениях представляли очень курьезную аномалию.
О прочих соседях умалчиваю, хотя их была целая масса.
В памяти моей
осталось о них так мало определенного, что обременять внимание читателей воспоминанием об этой безличной толпе было бы совершенно излишне.
И ничего
в памяти у меня больше не
осталось яркого от Триумфальных ворот. Разве только что это слово: «Триумфальные» ворота — я ни от кого не слыхал. Бывало, нанимаешь извозчика...
В моей
памяти таким символическим пятном
осталась фигура генерал — губернатора Безака.
В первый же раз, когда я
остался без пары, — с концом песни я протянул руку Мане Дембицкой. Во второй раз, когда
осталась Лена, — я подал руку ее сестре раньше, чем она успела обнаружить свой выбор, и когда мы, смеясь, кружились с Соней, у меня
в памяти осталось лицо Лены, приветливо протягивавшей мне обе руки. Увидев, что опоздала, она слегка покраснела и
осталась опять без пары. Я пожалел, что поторопился… Теперь младшая сестра уже не казалась мне более приятной.
Поездка эта
осталась у меня
в памяти, точно картинка из волшебного сна: большой барский дом, и невдалеке ряд крестьянских хаток, выглядывавших из-за косогора соломенными крышами и белыми мазаными стенами.
Так многое из этой литературы и доныне
осталось в моей
памяти в виде ярких, но бессвязных обрывков…
Инцидент был исчерпан.
В первый еще раз такое столкновение разрешилось таким образом. «Новый учитель» выдержал испытание. Мы были довольны и им, и — почти бессознательно — собою, потому что также
в первый раз не воспользовались слабостью этого юноши, как воспользовались бы слабостью кого-нибудь из «старых». Самый эпизод скоро изгладился из
памяти, но какая-то ниточка своеобразной симпатии, завязавшейся между новым учителем и классом,
осталась.
На третьем или четвертом году после свадьбы отец уехал по службе
в уезд и ночевал
в угарной избе. Наутро его вынесли без
памяти в одном белье и положили на снег. Он очнулся, но половина его тела оказалась парализованной. К матери его доставили почти без движения, и, несмотря на все меры, он
остался на всю жизнь калекой…
Эта мельница была мне незнакома, но, вероятно,
осталась в моей
памяти от раннего детского путешествия…
Не могу ничего сказать о достоинстве этой драмы, но
в моей
памяти осталось несколько сцен и общий тон — противопоставление простых добродетелей крестьянства заносчивости рыцарей — аристократов.
Очень вероятно, что через минуту он уже не узнал бы меня при новой встрече, но
в моей
памяти этот маленький эпизод
остался на всю жизнь.
Притом я, по имени оных бедных, имею честь выразить вам, милостивый государь, весьма искреннюю признательность о ваших сочувствии и пожертвовании дружественной вашей соседней нации вещами, которые здесь для них столь важны, об этом я вполне уверен, что всегда
остаются в них доброй
памяти.
Точно по безмолвному уговору, никто не возвращался к эпизоду
в монастыре, и вся эта поездка как будто выпала у всех из
памяти и забылась. Однако было заметно, что она запала глубоко
в сердце слепого. Всякий раз,
оставшись наедине или
в минуты общего молчания, когда его не развлекали разговоры окружающих, Петр глубоко задумывался, и на лице его ложилось выражение какой-то горечи. Это было знакомое всем выражение, но теперь оно казалось более резким и сильно напоминало слепого звонаря.
Это было только первое мгновение, и только смешанные ощущения этого мгновения
остались у него
в памяти. Все остальное он впоследствии забыл. Он только упорно утверждал, что
в эти несколько мгновений он видел.
Он сидел неподвижный, задумчивый: вся его фигура казалась отяжелевшей и
осталась в ее
памяти мрачным пятном.
Одно только
оставалось у него постоянно
в виду,
в памяти и
в сердце,
в каждую минуту,
в каждое мгновение.
Он вспомнил уже потом, чрез несколько дней, что
в эти лихорадочные часы почти всё время представлялись ему ее глаза, ее взгляд, слышались ее слова — странные какие-то слова, хоть и немного потом
осталось у него
в памяти после этих лихорадочных и тоскливых часов.
Жена советовала ему вступить на службу; он, по старой отцовской
памяти, да и по своим понятиям, не хотел служить, но
в угоду Варваре Павловне
оставался в Петербурге.
Уже с поселения почаще буду всех навещать моими посланиями, ты и Марья будете иметь свою очередь; прошу только не поскучать многоречием и большей частью пустословием моим. Между тем, по старой
памяти, могу тебе заметить, что ты не знаешь внутренних происшествий.Поклон твой Митькову
остается при тебе по очень хорошей причине: я не могу передать его
в Красноярск, где он с 1836 года. Все здешние твои знакомые тебя приветствуют…
До сих пор
осталось у меня
в памяти несколько куплетов песенки князя Хованского, которую очень любила петь сама Прасковья Ивановна.
Эту детскую книжку я знал тогда наизусть всю; но теперь только два рассказа и две картинки из целой сотни
остались у меня
в памяти, хотя они, против других, ничего особенного не имеют.