Неточные совпадения
Все впечатления этого дня, начиная с впечатления мужика на половине дороги, которое служило как бы
основным базисом всех нынешних впечатлений и
мыслей, сильно взволновали Левина.
С первой молодости он держал себя так, как будто готовился занять то блестящее место в свете, на которое впоследствии поставила его судьба; поэтому, хотя в его блестящей и несколько тщеславной жизни, как и во всех других, встречались неудачи, разочарования и огорчения, он ни разу не изменил ни своему всегда спокойному характеру, ни возвышенному образу
мыслей, ни
основным правилам религии и нравственности и приобрел общее уважение не столько на основании своего блестящего положения, сколько на основании своей последовательности и твердости.
«Конечно, студенты. Мальчишки», — подумал он, натужно усмехаясь и быстро шагая прочь от человека в длинном пальто и в сибирской папахе на голове. Холодная темнота, сжимая тело, вызывала вялость, сонливость. Одолевали мелкие
мысли, — мозг тоже как будто шелушился ими. Самгин невольно подумал, что почти всегда в дни крупных событий он отдавался во власть именно маленьких
мыслей, во власть деталей; они кружились над
основным впечатлением, точно искры над пеплом костра.
То, что, исходя от других людей, совпадало с его
основным настроением и легко усваивалось памятью его, казалось ему более надежным, чем эти бродячие, вдруг вспыхивающие
мысли, в них было нечто опасное, они как бы грозили оторвать и увлечь в сторону от запаса уже прочно усвоенных мнений.
Мысли эти не охватывали
основного впечатления беседы; Самгин и не спешил определить это впечатление, — пусть оно само окрепнет, оформится.
В таком направлении русской
мысли была та правда, что для русского сознания
основная тема — тема о Востоке и Западе, о том, является ли западная культура единственной и универсальной и не может ли быть другого и более высокого типа культуры?
Проблема теодицеи была для меня прежде всего проблемой свободы,
основной в моей философской
мысли.
Из философских книг этого периода особенное значение я придаю книге «О назначении человека» и «О рабстве и свободе человека», в которой некоторые
основные мои
мысли выражены с наибольшей остротой.
Основная тема моя была в том, как дальше развить и вместе с тем преодолеть
мысль Канта, пытаясь оправдать возможность познания первореальности до рационализации, до обработки сознанием.
Наиболее близка мне была идея Богочеловечества, которую продолжаю считать
основной идеей русской религиозной
мысли.
На этих собраниях выяснилось
основное единство во Христе и вместе различие типов религиозной
мысли и характеров духовности.
Но в «Смысле творчества» я уже выразил
основную для меня
мысль, что творчество есть творчество из ничего, то есть из свободы.
Он стоял в стороне от
основного русла русской
мысли.
И, наконец, Чаадаев высказывает
мысль, которая будет
основной для всех наших течений XIX в.: «У меня есть глубокое убеждение, что мы призваны решить большую часть проблем социального порядка, завершить большую часть идей, возникших в старых обществах, ответить на важнейшие вопросы, какие занимают человечество».
Книга была посвящена
основной теме моей жизни и моей
мысли — теме о человеке и его творческом призвании.
Основная тема русской
мысли начала XX в. есть тема о божественном космосе и о космическом преображении, об энергиях Творца в творениях; тема о божественном в человеке, о творческом призвании человека и смысле культуры; тема эсхатологическая, тема философии истории.
— Я согласен, что
основная идея автора верна, — говорил он мне в лихорадке, — но ведь тем ужаснее! Та же наша идея, именно наша; мы, мы первые насадили ее, возрастили, приготовили, — да и что бы они могли сказать сами нового, после нас! Но, боже, как всё это выражено, искажено, исковеркано! — восклицал он, стуча пальцами по книге. — К таким ли выводам мы устремлялись? Кто может узнать тут первоначальную
мысль?
Мы все знаем и не можем не знать, если бы даже мы никогда и не слыхали и не читали ясно выраженной этой
мысли и никогда сами не выражали ее, мы, всосав это носящееся в христианском воздухе сознание, — все, всем сердцем знаем и не можем не знать ту
основную истину христианского учения, ту, что мы все сыны одного отца, все, где бы мы ни жили и на каком бы языке ни говорили, — все братья и подлежим только одному закону любви, общим отцом нашим вложенному в наши сердца.
Итак, не станем напрашиваться на ненужные возражения и останемся при
основной и несомненно верной
мысли: да, мы призваны создать новую науку и сказать дряхлеющему миру новое, обновляющее слово!
Я чувствовал, что со мною происходит что-то необычное. Я давно потерял прежний молодой сон. Голова работала быстро, ворочая все те же
мысли вокруг
основного ощущения, сердце принималось биться тревожно и часто… Мне все хотелось освободиться от чего-то, но это что-то навязчиво, почти стихийно овладевало мною, как пятно сырости на пропускной бумаге…
Люк Арадан! Вы, имея дело с таким неврастеником-миллионером, как я, согласились взять мой капитал в свое ведение, избавив меня от деловых
мыслей, жестов, дней, часов и минут, и в три года увеличили
основной капитал в тридцать семь раз.
Затем автор «Истории Петра Великого» подробно развивает свою
мысль, показывая, в какой степени развиты были у нас
основные государственные элементы, служащие основою могущества и благоденствия гражданских обществ.
Определяя прекрасное как полное проявление идеи в отдельном существе, мы необходимо придем к выводу: «прекрасное в действительности только призрак, влагаемый в нее нашею фантазиею»; из этого будет следовать, что «собственно говоря, прекрасное создается нашею фантазиею, а в действительности (или, [по Гегелю]: в природе) истинно прекрасного нет»; из того, что в природе нет истинно прекрасного, будет следовать, что «искусство имеет своим источником стремление человека восполнить недостатки прекрасного в объективной действительности» и что «прекрасное, создаваемое искусством, выше прекрасного в объективной действительности», — все эти
мысли составляют сущность [гегелевской эстетики и являются в ней] не случайно, а по строгому логическому развитию
основного понятия о прекрасном.
Предположим, что в произведении искусства развивается
мысль: «временное уклонение от прямого пути не погубит сильной натуры», или: «одна крайность вызывает другую»; или изображается распадение человека с самим собою; или, если угодно, борьба страстей с высшими стремлениями (мы указываем различные
основные идеи, которые видели в «Фаусте»), — разве не представляются в действительной жизни случаи, в которых развивается то же самое положение?
Но если под прекрасным понимать то, что понимается в этом определении, — полное согласие идеи и формы, то из стремления к прекрасному надобно выводить не искусство в частности, а вообще всю деятельность человека,
основное начало которой — полное осуществление известной
мысли; стремление к единству идеи и образа — формальное начало всякой техники, стремление к созданию и усовершенствованию всякого произведения или изделия; выводя из стремления к прекрасному искусство, мы смешиваем два значения этого слова: 1) изящное искусство (поэзия, музыкант, д.) и 2) уменье или старанье хорошо сделать что-нибудь; только последнее выводится из стремления к единству идеи и формы.
— «Сравнение с окружающими предметами необходимо для того, чтобы предмет казался возвышенным», —
мысль очень близкая к принимаемому нами воззрению на
основной признак возвышенного.
Из
мысли о том, что индивидуальность — существеннейший признак прекрасного, само собою вытекает положение, что мерило абсолютного чуждо области прекрасного, — вывод, противоречащий
основному воззрению этой системы на прекрасное.
Вот непримиримое противоречие Запада и Востока. Именно это, рожденное отчаянием, своеобразие восточной
мысли и является одной из
основных причин политического и социального застоя азиатских государств. Именно этой подавленностью личности, запутанностью ее, ее недоверием к силе разума, воли и объясняется мрачный хаос политической и экономической жизни Востока. На протяжении тысячелетий человек Востока был и все еще остается в массе своей «человеком не от мира сего».
Я противопоставляю два различных мироощущения, два навыка
мысли, две души.
Основная сущность их — одинакова, — стремление к добру, красоте жизни, к свободе духа. Но по силе целого ряда сложных причин большинство человечества еще не изжило древнего страха перед тайнами природы, не возвысилось до уверенности в силе своей воли, не чувствует себя владыкой своей планеты и не оценило сущности деяния как начала всех начал.
Притязание неокантианцев на всецелое порождение мышлением объекта
мысли (reiner Ursprung [Чистое первоначало (или первоисточник) (нем.) — одно из
основных понятий в философии Г. Когена, обозначающее тот или иной исходный элемент, на основе которого формируется все достояние мышления.
У безгрешного человека царило одно
основное стремление, с которым согласованы были все остальные: любить Отца волею,
мыслью, сердцем и познавать Его в мире.
Последняя измышлена в наши дни людьми, которые хотя и «занимаются философией», изощряясь в философской технике, оттачивая формальное орудие
мысли, но сами чужды философской тревоги или философского эроса и потому заменяет
основные вопросы философского миросозерцания («метафизики») философской методологией и гносеологией.
С. 324.], «представление мое есть образ, как он возвышен уже до формы всеобщности
мысли, так что удерживается лишь одно
основное определение, составляющее сущность предмета и предносящееся представляющему духу» (84) [Ср. там же.
Пример подобного отношения являет тот же Кант, который в число своих систематически распланированных критик, по
мысли его, имеющих обследовать все
основные направления и исчерпать все содержание сознания, не включил, однако, особой «критики силы религиозного суждения», между тем как известно, что трансцендентальная характеристика религии запрятана у него во все три его критики [Нам могут возразить, что таковая четвертая критика у Канта в действительности имеется, это именно трактат «Die Religion innerhalb der blossen Vernunft» (написанный в 1793 году, т. е. уже после всех критик), в наибольшей степени дающий ему право на титул «философа протестантизма».
Один из
основных и глубочайших мотивов системы Беме есть это, столь характерное для всего неоплатонического уклона, свойственного германской религиозной
мысли, гнушение плотью, нечувствие своего тела, столь неожиданное и как будто непонятное у мистика природы и исследователя физики Бога.
Самодостоверным основанием для философии, относительно которого она уже не имеет возможности сомневаться и далее проблематизировать, следовательно, уже принципиально не проблематичным, а догматичным (ибо догматичность и есть философская антитеза проблематичности), является, бесспорно, мышление: cogito — ergo sum [
Мыслю, следовательно существую (лат.) — одно из
основных положений философии Р. Декарта.], говорит о себе философия.
В этом
основном и предельном акте творения мы имеем дело с полной непостижимостью, ибо понять, каким образом в уконе возникает меон, нельзя, здесь опять предел для
мысли.
Направление, в котором следует искать такое определение, дано уже в самом слове, выражающем
основное существо религии и содержащем поэтому суммарную
мысль о ней: religio — religare — связь, связывать, соединять.
Основной вывод, который сам собой отсюда напрашивается, будет тот, что в природе «Бог соделал самого себя» [Ib., 17.], или что «мы не должны
мыслить тварь и Бога как два различных между собой (начала), но как одно и то же.
Это зависит, конечно, и от того, что Маркс, хотя и признанный отец «экономического материализма», совершенно не задавался
основным для экономизма вопросом о природе хозяйства: он
мыслил его лишь в категориях технически-вещных или меркантильно-бухгалтерских, заимствованных из политической экономии.
Сторонникам подобного понимания мифа не приходит даже на
мысль такой простой, а вместе с тем и
основной вопрос: чем же был миф для самих мифотворцев, в сознании которых он зарождался, что они сами думали о рождающемся в них мифе?
Такая манера применяется им но всех почти важнейших диалогах зрелого периода (исключение составляют, кажется, только «Парменид», «Филеб» и «Софист»); напряженнейшая философская спекуляция у него сменяется мифом, отнюдь не занимающим случайное место в качестве литературного орнамента, но играющим определенную роль в развитии
мысли, — иногда в форме мифа высказываются самые
основные утверждения, имеющие значение необходимого аргумента.
Самое высокое и самое прекрасное, чем может человек прославить бога, что он должен нести ему, — это собственная радость и счастье. Вот —
основное положение аполлоновой религии. И чисто аполлоновскую, для нас такую чуждую
мысль высказывает один поздний греческий писатель, географ Страбон, говоря так: «Хотя верно сказано, что люди тогда наиболее подражают богам, когда совершают добрые дела, но еще правильнее было бы сказать, что люди наиболее уподобляются богам, когда они счастливы».
Тем более ненадежен разум, когда он берется решать
основные вопросы жизни. Все, чем жива жизнь, для Толстого лежит на каком-то совсем другом уровне, а не на том, где люди оперируют словами и оформленными
мыслями.
Это «Сам», этот великий разум человека, — вот тот
основной раствор, из которого кристаллизуются оценки человеком мира и жизни,
мысли человеческие и суждения. Поэтому ценны и интересны не столько человеческие
мысли сами по себе, сколько та душевная стихия, которая их произвела. И даже у философов. Изучая философов, нужно смотреть «на их пальцы и между строк».
Обращаясь к себе, я хотел бы определить
основные темы,
основные установки ценностей всей моей жизни и
мысли.
Основное противоречие философии Гегеля заключается в том, что в ней динамика и диалектика
мысли принимают форму законченной системы, т. е. как бы прекращается диалектическое развитие.
Это
основной мотив русской религиозной
мысли, наиболее человечной во всей христианской
мысли.
Тут поставлена проблема теодиции, проблема оправдания страдания, которая есть
основная русская проблема и источник русского атеизма, проблема цены прогресса, которая будет играть большую роль в социальной
мысли 80-х годов.
Историософическая тема —
основная в русской
мысли XIX века.