Неточные совпадения
Когда, подставивши стул, взобрался он
на постель, она
опустилась под ним почти до самого
пола, и перья, вытесненные им из пределов, разлетелись во все углы комнаты.
Наконец бричка, сделавши порядочный скачок,
опустилась, как будто в яму, в ворота гостиницы, и Чичиков был встречен Петрушкою, который одною рукою придерживал
полу своего сюртука, ибо не любил, чтобы расходились
полы, а другою стал помогать ему вылезать из брички. Половой тоже выбежал, со свечою в руке и салфеткою
на плече. Обрадовался ли Петрушка приезду барина, неизвестно, по крайней мере, они перемигнулись с Селифаном, и обыкновенно суровая его наружность
на этот раз как будто несколько прояснилась.
Поля, все
поля тянулись вплоть до самого небосклона, то слегка вздымаясь, то
опускаясь снова; кое-где виднелись небольшие леса и, усеянные редким и низким кустарником, вились овраги, напоминая глазу их собственное изображение
на старинных планах екатерининского времени.
Таисья тоже встала, но пошатнулась, снова
опустилась на стул, а с него мягко свалилась
на пол. Два-три голоса негромко ахнули, многие «взыскующие града» привстали со стульев, Захарий согнулся прямым углом, легко, как подушку, взял Таисью
на руки, понес к двери; его встретил возглас...
Запахивая капот
на груди, прислонясь спиною к косяку, она
опускалась, как бы желая сесть
на пол, колени ее выгнулись.
Самгин успел освободить из пальто лишь одну руку, другая бессильно
опустилась, точно вывихнутая, и пальто соскользнуло с нее
на пол. В полутемной прихожей стало еще темнее, удушливей, Самгин прислонился к стене спиной, пробормотал...
Сам он не чувствовал позыва перевести беседу
на эту тему. Низко опущенный абажур наполнял комнату оранжевым туманом. Темный потолок, испещренный трещинами, стены, покрытые кусками материи, рыжеватый ковер
на полу — все это вызывало у Клима странное ощущение: он как будто сидел в мешке. Было очень тепло и неестественно тихо. Лишь изредка доносился глухой гул, тогда вся комната вздрагивала и как бы
опускалась; должно быть, по улице ехал тяжело нагруженный воз.
В эту секунду хлопнул выстрел. Самгин четко видел, как вздрогнуло и потеряло цвет лицо Тагильского, видел, как он грузно
опустился на стул и вместе со стулом упал
на пол, и в тишине, созданной выстрелом, заскрипела, сломалась ножка стула. Затем толстый негромко проговорил...
Ему представилось, как он сидит в летний вечер
на террасе, за чайным столом, под непроницаемым для солнца навесом деревьев, с длинной трубкой, и лениво втягивает в себя дым, задумчиво наслаждаясь открывающимся из-за деревьев видом, прохладой, тишиной; а вдали желтеют
поля, солнце
опускается за знакомый березняк и румянит гладкий, как зеркало, пруд; с
полей восходит пар; становится прохладно, наступают сумерки, крестьяне толпами идут домой.
Чувствуя, что мне не устоять и не усидеть
на полу, я быстро
опустился на маленький диван и думал, что спасусь этим; но не тут-то было: надо было прирасти к стене, чтоб не упасть.
— Я не ожидал встретить вас такой печальной, Софья Игнатьевна, — проговорил он,
опускаясь прямо
на пол по-турецки. — Я пришел утешить вас… как ребенка, который обжег палец.
Смотри же, ты его за чудотворный считаешь, а я вот сейчас
на него при тебе плюну, и мне ничего за это не будет!..» Как она увидела, Господи, думаю: убьет она меня теперь, а она только вскочила, всплеснула руками, потом вдруг закрыла руками лицо, вся затряслась и пала
на пол… так и
опустилась… Алеша, Алеша!
За Херувимской принялся было подпевать, но не докончил и,
опустившись на колена, прильнул лбом к каменному церковному
полу и пролежал так довольно долго.
— Послушен! Не мыслю… благоговею!.. — бормотал Митя. — Да, гнусно здесь, о, презренно. — И, не выпуская ее из объятий, он
опустился подле кровати
на пол,
на колена.
Все тогда встали с мест своих и устремились к нему; но он, хоть и страдающий, но все еще с улыбкой взирая
на них, тихо
опустился с кресел
на пол и стал
на колени, затем склонился лицом ниц к земле, распростер свои руки и, как бы в радостном восторге, целуя землю и молясь (как сам учил), тихо и радостно отдал душу Богу.
Он остановился, как будто злоба мешала ему говорить. В комнате стало жутко и тихо. Потом он повернулся к дверям, но в это время от кресла отца раздался сухой стук палки о крашеный
пол. Дешерт оглянулся; я тоже невольно посмотрел
на отца. Лицо его было как будто спокойно, но я знал этот блеск его больших выразительных глаз. Он сделал было усилие, чтобы подняться, потом
опустился в кресло и, глядя прямо в лицо Дешерту, сказал по — польски, видимо сдерживая порыв вспыльчивости...
Было похоже, как будто он не может одолеть это первое слово, чтобы продолжать молитву. Заметив, что я смотрю
на него с невольным удивлением, он отвернулся с выражением легкой досады и, с трудом
опустившись на колени, молился некоторое время, почти лежа
на полу. Когда он опять поднялся, лицо его уже было, спокойно, губы ровно шептали слова, а влажные глаза светились и точно вглядывались во что-то в озаренном сумраке под куполом.
Бывало — зайдет солнце, прольются в небесах огненные реки и — сгорят, ниспадет
на бархатную зелень сада золотисто-красный пепел, потом всё вокруг ощутимо темнеет, ширится, пухнет, облитое теплым сумраком,
опускаются сытые солнцем листья, гнутся травы к земле, всё становится мягче, пышнее, тихонько дышит разными запахами, ласковыми, как музыка, — и музыка плывет издали, с
поля: играют зорю в лагерях.
Потом он вошел в кухню встрепанный, багровый и усталый, за ним — бабушка, отирая
полою кофты слезы со щек; он сел
на скамью, опершись руками в нее, согнувшись, вздрагивая и кусая серые губы, она
опустилась на колени пред ним, тихонько, но жарко говоря...
Я сейчас отослал дрожки и лошадей прочь, а сам лег недалеко от подстреленной птицы; стая сивок стала
опускаться и налетела
на меня довольно близко; одним выстрелом я убил пять штук, после чего остальные перелетели
на другое
поле.
Сначала облетят большое пространство, высматривая, где им будет удобнее расположиться подальше от проезжих дорог или работающих в
поле людей, какой хлеб будет посытнее, и, наконец,
опускаются на какую-нибудь десятину или загон.
Вот как это было: выстрелив в стаю озимых кур и взяв двух убитых, я следил
полет остальной стаи, которая начала подниматься довольно высоко; вдруг одна сивка пошла книзу
на отлет (вероятно, она ослабела от полученной раны) и упала или села неблизко; в одно мгновение вся стая быстро
опустилась и начала кружиться над этим местом очень низко; я немедленно поскакал туда и нашел подстреленную сивку, которая не имела сил подняться, а только ползла, потому что одна нога была переломлена; стая поднялась выше.
Лаврецкий вошел в комнату и
опустился на стул; старик остановился перед ним, запахнув
полы своего пестрого, дряхлого халата, ежась и жуя губами.
Я тихонечко
опустился у порожка
на пол, тоже подобрал под себя ноги и сижу, гляжу
на нее. Тихо настало так, что даже тощо делается. Я сидел-сидел, индо колени разломило, а гляну
на нее, она все в том же положении, а
на князя посмотрю: вижу, что он от томноты у себя весь ус изгрыз, а ничего ей не говорит.
Санин
опустился на стул, как только тот вышел, и уставился
на пол. «Что, мол, это такое? Как это вдруг так завертелась жизнь? Все прошедшее, все будущее вдруг стушевалось, пропало — и осталось только то, что я во Франкфурте с кем-то за что-то дерусь». Вспомнилась ему одна его сумасшедшая тетушка, которая, бывало, все подплясывала и напевала...
— Э, cher, — зашептал он почти
на ухо, — под вами вдруг раздвигается
пол, вы
опускаетесь до половины… Это всем известно.
Вот и мы трое идем
на рассвете по зелено-серебряному росному
полю; слева от нас, за Окою, над рыжими боками Дятловых гор, над белым Нижним Новгородом, в холмах зеленых садов, в золотых главах церквей, встает не торопясь русское ленивенькое солнце. Тихий ветер сонно веет с тихой, мутной Оки, качаются золотые лютики, отягченные росою, лиловые колокольчики немотно
опустились к земле, разноцветные бессмертники сухо торчат
на малоплодном дерне, раскрывает алые звезды «ночная красавица» — гвоздика…
Он
опустился на колени у сестриных ног и положил голову
на ее колени. Она ласкала и щекотала его. Миша смеялся, ползая коленями по
полу. Вдруг сестра отстранила его и пересела
на диван. Миша остался один. Он постоял немного
на коленях, вопросительно глядя
на сестру. Она уселась поудобнее, взяла книгу, словно читать, а сама посматривала
на брата.
Матвей смотрел в сторону города:
поле курилось розоватым паром, и всюду
на нём золотисто блестели красные пятна, точно кто-то щедро разбросал куски кумача. Солнце
опустилось за дальние холмы, город был не виден. Зарево заката широко распростёрло огненные крылья, и в красном огне плавилась туча, похожая
на огромного сома.
В моем присутствии она отдавалась работе с напряженной, суровой деловитостью, но часто я наблюдал, как среди этой работы ее руки вдруг
опускались бессильно вдоль колен, а глаза неподвижно и неопределенно устремлялись вниз,
на пол.
Выехав за город и оглядев снежные
поля, он порадовался тому, что он один среди этих
полей, завернулся в шубу,
опустился на дно саней, успокоился и задремал. Прощанье с приятелями растрогало его, и ему стала вспоминаться вся последняя зима, проведенная им в Москве, и образы этого прошедшего, перебиваемые неясными мыслями и упреками, стали непрошенно возникать в его воображении.
Вот фонари и огоньки железнодорожной станции и полотно Казанской дороги, я узнал Люберцы, шар стал
опускаться и
опустился на картофельное
поле, где еще был народ.
Яков молча суетился около Маши, потом торопливо дул
на огонь лампы. Огонь вздрагивал, исчезал, и в комнату отовсюду бесшумно вторгалась тьма. Иногда, впрочем, через окно
на пол ласково
опускался луч луны.
И все качалось из стороны в сторону плавными, волнообразными движениями. Люди то отдалялись от Фомы, то приближались к нему, потолок
опускался, а
пол двигался вверх, и Фоме казалось, что вот его сейчас расплющит, раздавит. Затем он почувствовал, что плывет куда-то по необъятно широкой и бурной реке, и, шатаясь
на ногах, в испуге начал кричать...
Вечерняя заря тихо гасла. Казалось, там,
на западе,
опускается в землю огромный пурпурный занавес, открывая бездонную глубь неба и веселый блеск звезд, играющих в нем. Вдали, в темной массе города, невидимая рука сеяла огни, а здесь в молчаливом покое стоял лес, черной стеной вздымаясь до неба… Луна еще не взошла, над
полем лежал теплый сумрак…
Но вот голуби
опустились на крышу, утомленные
полетом, загнаны в голубятню.
Глаза его ловили цифру года, название месяца, руки машинально укладывали книги в ряд; сидя
на полу, он равномерно раскачивал своё тело и всё глубже
опускался в спокойный омут полусознательного отрицания действительности.
Вдали родился воющий шум и гул, запели, зазвенели рельсы; в сумраке, моргая красными очами, бежал поезд; сумрак быстро плыл за ним, становясь всё гуще и темнее. Евсей торопливо, как только мог, взошёл
на путь,
опустился на колени, потом улёгся поперёк пути
на бок, спиною к поезду, положил шею
на рельс и крепко закутал голову
полою пальто.
Отошед версты две, мы узнали от пастухов, что четверо гусей
опускались на паровое
поле, находившееся в полуверсте от реки,
на покатости ближней горы, долго сидели там и, наконец, улетели.
Итак, охотник выходит в
поле, имея в вачике непременно вабило; собака приискивает перепелку, останавливается над ней, охотник подходит как ближе, поднимает ястреба
на руке как выше, кричит пиль, собака кидается к перепелке, она взлетает, ястреб бросается, догоняет, схватывает
на воздухе и
опускается с ней
на землю.
Я так задумался, что вздрогнул, когда услыхал этот вопрос. Рука с палитрой
опустилась;
пола сюртука попала в краски и вся вымазалась; кисти лежали
на полу. Я взглянул
на этюд; он был кончен, и хорошо кончен: Тарас стоял
на полотне, как живой.
Чтобы как-нибудь не вздумал удерживать хозяин, он вышел потихоньку из комнаты, отыскал в передней шинель, которую не без сожаления увидел лежавшею
на полу, стряхнул ее, снял с нее всякую пушинку, надел
на плеча и
опустился по лестнице
на улицу.
«И сию мою родительскую волю, — гласила она, — дочерям моим исполнять и наблюдать свято и нерушимо, яко заповедь; ибо я после бога им отец и глава, и никому отчета давать не обязан и не давал; и будут они волю мою исполнять, то будет с ними мое родительское благословение, а не будут волю мою исполнять, чего боже оборони, то постигнет их моя родительская неключимая клятва, ныне и во веки веков, аминь!» Харлов поднял лист высоко над головою, Анна тотчас проворно
опустилась на колени и стукнула о
пол лбом; за ней кувыркнулся и муж ее.
И он, заворотив
полу армяка, медленно
опустился на колени и поклонился в ноги Илюшке и его хозяйке.
Раз и два обошел их, все ускоряя шаги, и вдруг как-то сорвался с места, побежал кругами, подскакивая, сжав кулаки, тыкая ими в воздух.
Полы шубы били его по ногам, он спотыкался, чуть не падал, останавливаясь, встряхивал головою и тихонько выл. Наконец он, — тоже как-то сразу, точно у него подломились ноги, —
опустился на корточки и, точно татарин
на молитве, стал отирать ладонями лицо.
Однажды поутру, часов в двенадцать, всё семейство Перекатовых собралось в гостиную. Муж, в зеленом круглом фраке, высоком клетчатом галстухе и гороховых панталонах с штиблетами, стоял перед окном и с большим вниманием ловил мух. Дочь сидела за пяльцами; ее небольшая, полненькая ручка в черной митенке грациозно и медленно подымалась и
опускалась над канвой. Ненила Макарьевна сидела
на диване и молча посматривала
на пол.
«Боже мой! Да неужели правда то, что я читал в житиях, что дьявол принимает вид женщины… Да, это голос женщины. И голос нежный, робкий и милый! Тьфу! — он плюнул. — Нет, мне кажется», — сказал он и отошел к углу, перед которым стоял аналойчик, и
опустился на колена тем привычным правильным движением, в котором, в движении в самом, он находил утешение и удовольствие. Он
опустился, волосы повисли ему
на лицо, и прижал оголявшийся уже лоб к сырой, холодной полосушке. (В
полу дуло.)
Дверцы отворились, одна за другой с шумом попадали ступеньки, зашумело женское платье, в затхлую карету ворвался запах жасминных духов, быстрые ножки взбежали по ступенькам, и Анна Федоровна, задев
полой распахнувшегося салопа по ноге графа, молча, но тяжело дыша,
опустилась на сиденье подле него.
Молчание не нарушается ни одним звуком. Бледнеет красная полоска зари. Дочь Зодчего двинулась вперед.
На расстоянии одного шага от Короля она
опускается на колени и прикасается устами к королевской мантии, складками лежащей
на полу.
Кузьма Васильевич
опустился на стул и, придав осанке своей надлежащую важность, а именно подпершись кортиком и устремив глаза
на пол, навел речь
на покражу. Но Эмилия тотчас перебила его.