Неточные совпадения
Волга задумчиво текла в берегах, заросшая островами, кустами, покрытая мелями. Вдали желтели песчаные бока
гор, а
на них синел лес; кое-где белел парус, да чайки, плавно махая крыльями,
опускаясь на воду, едва касались ее и кругами поднимались опять вверх, а над садами высоко и медленно плавал коршун.
По
горам, в лесу, огни, точно звезды, плавали,
опускаясь и подымаясь по скатам холмов: видно было, что везде расставлены люди, что
на нас смотрели тысячи глаз, сторожили каждое движение.
— Вот, вот так! — учил он,
опускаясь на пол. — Ай, ай! — закричал он потом, ища руками кругом, за что бы ухватиться. Его потащило с
горы, а он стремительно домчался вплоть до меня…
на всегда готовом экипаже. Я только что успел подставить ноги, чтоб он своим ростом и дородством не сокрушил меня.
Нет науки о путешествиях: авторитеты, начиная от Аристотеля до Ломоносова включительно, молчат; путешествия не попали под ферулу риторики, и писатель свободен пробираться в недра
гор, или
опускаться в глубину океанов, с ученою пытливостью, или, пожалуй,
на крыльях вдохновения скользить по ним быстро и ловить мимоходом
на бумагу их образы; описывать страны и народы исторически, статистически или только посмотреть, каковы трактиры, — словом, никому не отведено столько простора и никому от этого так не тесно писать, как путешественнику.
Иногда, когда пламя
горело слабее и кружок света суживался, из надвинувшейся тьмы внезапно выставлялась лошадиная голова, гнедая, с извилистой проточиной, или вся белая, внимательно и тупо смотрела
на нас, проворно жуя длинную траву, и, снова
опускаясь, тотчас скрывалась.
Рассчитывать
на перемену погоды к лучшему было нельзя. К дождю присоединился ветер, появился туман. Он то заволакивал вершины
гор, то
опускался в долину, то вдруг опять подымался кверху, и тогда дождь шел еще сильнее.
«Вот оно», — думал я и
опускался, скользя
на руках по поручням лестницы. Двери в залу отворяются с шумом, играет музыка, транспарант с моим вензелем
горит, дворовые мальчики, одетые турками, подают мне конфекты, потом кукольная комедия или комнатный фейерверк. Кало в поту, суетится, все сам приводит в движение и не меньше меня в восторге.
При выезде из деревни, в нише, стояла небольшая мадонна, перед нею
горел фонарь; крестьянские девушки, шедшие с работы, покрытые своим белым убрусом
на голове,
опустились на колени и запели молитву, к ним присоединились шедшие мимо нищие пиферари; [музыканты, играющие
на дудке (от ит. pifferare).] я был глубоко потрясен, глубоко тронут.
Бывало — зайдет солнце, прольются в небесах огненные реки и —
сгорят, ниспадет
на бархатную зелень сада золотисто-красный пепел, потом всё вокруг ощутимо темнеет, ширится, пухнет, облитое теплым сумраком,
опускаются сытые солнцем листья, гнутся травы к земле, всё становится мягче, пышнее, тихонько дышит разными запахами, ласковыми, как музыка, — и музыка плывет издали, с поля: играют зорю в лагерях.
Я убеждаюсь в справедливости этого предположения тем, что почти всегда, объезжая весною разливы рек по долинам и болотам, встречал там кроншнепов, которые кричали еще пролетным криком или голосом, не столь протяжным и одноколенным, а поднявшись
на гору и подавшись в степь,
на версту или менее, сейчас находил степных куликов, которые, очевидно, уже начали там хозяйничать: бились около одних и тех же мест и кричали по-летнему: звонко заливались, когда летели кверху, и брали другое трелевое колено, звуки которого гуще и тише, когда
опускались и садились
на землю.
Она выехала
на дорогу и, минуя красный крест,
опустилась в лощину, добралась до перекрестка, повернула направо, опять в
гору…
Вот и мы трое идем
на рассвете по зелено-серебряному росному полю; слева от нас, за Окою, над рыжими боками Дятловых
гор, над белым Нижним Новгородом, в холмах зеленых садов, в золотых главах церквей, встает не торопясь русское ленивенькое солнце. Тихий ветер сонно веет с тихой, мутной Оки, качаются золотые лютики, отягченные росою, лиловые колокольчики немотно
опустились к земле, разноцветные бессмертники сухо торчат
на малоплодном дерне, раскрывает алые звезды «ночная красавица» — гвоздика…
Возвращаясь вечером с ярмарки, я останавливался
на горе, у стены кремля, и смотрел, как за Волгой
опускается солнце, текут в небесах огненные реки, багровеет и синеет земная, любимая река. Иногда в такие минуты вся земля казалась огромной арестантской баржей; она похожа
на свинью, и ее лениво тащит куда-то невидимый пароход.
Незаметно для себя Мерцалов очутился в центре города, у ограды густого общественного сада. Так как ему пришлось все время идти в
гору, то он запыхался и почувствовал усталость. Машинально он свернул в калитку и, пройдя длинную аллею лип, занесенных снегом,
опустился на низкую садовую скамейку.
Синее спокойное озеро в глубокой раме
гор, окрыленных вечным снегом, темное кружево садов пышными складками
опускается к воде, с берега смотрят в воду белые дома, кажется, что они построены из сахара, и все вокруг похоже
на тихий сон ребенка.
Павел вскочил со стула и повернулся лицом к нему. Глаза у него яростно
горели, лицо исказилось, он весь вздрагивал. Но тотчас же снова
опустился на стул и презрительно сказал...
Марья Николаевна понять не могла, что это такое, и все ускоряла свой шаг; но чуть только она
опустилась в лощинку, за которою тотчас
на горе стояла поповка, это темное привидение вдруг понеслось прямо
на нее и за самыми ее плечами проговорило...
Вот как было это сделано: стая дворовых гусей повадилась ежедневно ходить пешком
на господское гумно, стоявшее
на довольно высокой
горе; накушавшись досыта и находя неудобным и затруднительным сходить вниз с крутой
горы с полными зобами, которые и
на ровном месте перетягивают их вперед, гуси обыкновенно слетали с
горы и
опускались прямо
на житный двор.
Отошед версты две, мы узнали от пастухов, что четверо гусей
опускались на паровое поле, находившееся в полуверсте от реки,
на покатости ближней
горы, долго сидели там и, наконец, улетели.
— Уходить надо отсюда мне, — ворчал Баринов, поднимаясь в
гору. Вечер был зноен, тягостная духота мешала дышать. Багровое солнце
опускалось в плотные, синеватые тучи, красные отблески сверкали
на листве кустов; где-то ворчал гром.
— Ну, присядьте — вон там
на стульчике, будьте гости, — промолвил Харлов, а сам
опустился на диван и словно задремал, закрыл глаза, засопел даже. Я молча глядел
на него и не мог довольно надивиться:
гора — да и полно! Он вдруг встрепенулся.
— Касатик ты мой! — говорила, рыдая, баба. — Нешто я о своем
горе убиваюсь… ох, рожоной ты мой… мне
на тебя смотреть-то горько… ишь заел он тебя… злодей, совсем… как погляжу я
на тебя… индо сердечушко изнывает… и не тот ты стал… ох… — И тут она,
опустившись на лавку, затянула нараспев: — Ох, горькая наша долюшка… и пошла-то я за тебя горькой сиротинушкой,
на беду-то,
на кручину лютую…
Уже орлы наши парили под небесами Востока; уже крылатая молва несла в страны Великого Могола имя Российской Монархини; уже воинство наше, то подымаясь к облакам
на хребте
гор туманных, то
опускаясь в глубокие долины, дошло до славных врат Каспийских; уже стена Кавказская, памятник величия древних Монархов Персии, расступилась перед оным; уже смелый вождь его приял сребряные ключи Дербента из рук старца, который в юности своей вручал их Петру Великому, и сей град, основанный, по восточному преданию, Александром Македонским, осенился знаменами Екатерины… когда всемогущая Судьба пресекла дни Монархини и течение побед Ее.
На столе
горела лампа, окна были открыты, жёлтый язык огня вздрагивал, вытягиваясь вверх и
опускаясь; пред образами чуть теплился в медной лампадке другой, синеватый огонёк, в комнате плавал сумрак. Николаю было неприятно смотреть
на эти огни и не хотелось войти к отцу, встречу шёпоту старухи Рогачёвой, стонам больного, чёрным окнам и умирающему огню лампады.
Сели, смотрим — деревенька наша как парчой и золотом
на серой земле вышита.
Опускается за рекой могучее светило дня, жарко
горят перекрытые новой соломой крыши изб, красными огнями сверкают стёкла окон, расцветилась, разыгралась земля всеми красками осеннего наряда, и ласково-сине над нею бархатное небо. Тихо и свежо. Выступают из леса вечерние тени, косо и бесшумно ложатся
на нас и
на звонкую землю — сдвинулись мы потеснее, для тепла.
И это уже
на долгие месяцы!.. Старик рассказал мне, что летом солнце ходит у них над вершинами, к осени оно
опускается все ниже и скрывается за широким хребтом, бессильное уже подняться над его обрезом. Но затем точка восхода передвигается к югу, и тогда
на несколько дней оно опять показывается по утрам в расселине между двумя
горами. Сначала оно переходит от вершины к вершине, потом все ниже, наконец лишь
на несколько мгновений золотые лучи сверкают
на самом дне впадины. Это и было сегодня.
Не алая заря по небу разгорается, не тихая роса
на сыру-землю
опускается —
горит, пылает лицо белое, молодецкое, сверкает
на очах слеза незваная.
Но
горе тому, кто соблазнится
на нечистую красоту, кто поверит льстивым словам болотницы: один шаг ступит по чарусе, и она уже возле него: обвив беднягу белоснежными прозрачными руками, тихо
опустится с ним в бездонную пропасть болотной пучины…
И ему вдруг делается стыдно своего малодушного страха, когда вслед за этой мелькнувшей мыслью, охватившей смертельной тоской его молодую душу, нос «Коршуна», бывший
на гребне переднего вала, уже стремительно
опустился вниз, а корма вздернулась кверху, и водяная
гора сзади, так напугавшая юношу, падает обессиленная, с бешенством разбиваясь о кормовой подзор, и «Коршун» продолжает нырять в этих водяных глыбах, то вскакивая
на них, то
опускаясь, обдаваемый брызгами волн, и отряхиваясь, словно гигантская птица, от воды.
И среди этих водяных
гор маленький «Коршун» со спущенными стеньгами и брам-стеньгами выдерживает шторм с оголенными мачтами под штормовыми триселями [Триселя — небольшие нижние паруса у грот — и фок-мачт.], бизанью [Бизань — нижний парус у бизань-мачты.] и фор-стеньги-стакселем, то поднимаясь
на волну, то
опускаясь в глубокую ложбину, образуемую двумя громадными валами.
Газовый рожок
горит здесь тускло… Дальний угол комнаты прячется в темноте. Там табуретка…
На нее
опускается Наташа.
Года три назад я был в Греции. Наш пароход отошел от Смирны, обогнул остров Хиос и шел через Архипелаг к Аттике. Солнце село, над морем лежали тихие, жемчужно-серые сумерки. В теплой дымке медленно вздымались и
опускались тяжелые массы воды. Пароход резал волны, в обеденном зале ярко
горели электрические огни, в салоне играли Шопена. Я стоял
на палубе и жадно, взволнованно смотрел вдаль.
— О, боже мой, какое
горе, — произнесла Синтянина и, поискав ногой стула и не найдя его,
опустилась пред Ларисой
на колени, сжала ее руки и поцеловала их.
Гребень
горы с алыми маками. Большие камни. По эту сторону оврага два махновца садились
на коней. Леонид бросился за камень и прицелился. Катя, с отколовшейся, растрепанной косой, с исцарапанной револьвером щекою, стояла, забывшись, во весь рост и упоенно смотрела. Струистый огонь, уверенный, резкий треск. Один из махновцев схватился за ногу и
опустился наземь.
Я долго не могла забыть стройную фигуру разбойника-горца, стоящую
на подоконнике, его дикий взгляд и короткую, полную злобной ненависти фразу: «Еще свидимся — тогда попомните душмана Абрека!» К кому относилась эта угроза — ко мне ли, за то, что я выдала его, или к моему отцу, оскорбившему вольного сына
гор ударом нагайки, — я не знаю. Но его взгляд скользнул по нас обоих, и невольно
опустились мои глаза, встретив его сверкающие бешеным огнем зрачки, а сердце мое болезненно сжалось предчувствием и страхом.
Коляска поднималась и
опускалась.
Горели сначала керосиновые фонари, потом пошел газ, переехали один мост, опять дорога пошла наизволок, городом, Кремлем — добрых полчаса
на хороших рысях. Дом тетки уходил от нее и после разговора с Рубцовым обособился, выступал во всей своей характерности. Неужели и она живет так же? Чувство капитала, москательный товар, сукно: ведь не все ли едино?
В сумерках шел я вверх по Остроженской улице. Таяло кругом, качались под ногами доски через мутные лужи. Под светлым еще небом черною и тихою казалась мокрая улица; только обращенные к западу стены зданий странно белели, как будто светились каким-то тихим светом. Фонари еще не
горели. Стояла тишина, какая
опускается в сумерках
на самый шумный город. Неслышно проехали извозчичьи сани. Как тени, шли прохожие.
— Братцы, — говорил товарищам Пропалый, стоя над загадочным творилом,
на их глазах скрылась таинственная процессия, — мы взбирались
на подоблачные
горы и
на зубчатые башни, но не платились жизнью за свое молодечество, почему теперь не попробовать нам счастья и не
опуститься вниз, хотя бы в тартарары?
— Братцы, — говорил товарищам Пропалый, стоя над загадочным творилом, куда
на их глазах скрылась таинственная процессия, — мы взбирались
на подоблачные
горы и
на зубчатые башни, но не платились жизнью за свое молодечество, почему бы теперь не попробовать нам счастья и не
опуститься вниз, хотя бы в тартарары?
— Так весело, как никогда в жизни! — сказала она, и князь Андрей заметил, как быстро поднялись было ее худые руки, чтоб обнять отца и тотчас же
опустились. Наташа была так счастлива, как никогда еще в жизни. Она была
на той высшей ступени счастия, когда человек делается вполне добр и хорош, и не верит в возможность зла, несчастия и
горя.
Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «спаси от бед рабы твоя, Богородице», и священник и дьякон подхватывали: «яко вси по Бозе к Тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству» —
на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под
горой в Можайске и урывками
на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще
опускались головы, встряхивались волоса, и слышались вздохи и удары крестов по грудям.