Неточные совпадения
Определение ценностей и установка их иерархии есть трансцендентальная функция
сознания.
Историческая эпоха, в которую мы вступаем, требует органического соединения национального
сознания с
сознанием универсальным, т. е.
определения мирового призвания национальностей.
Предлагаемому
определению мистики подпадает и лжемистика, которая, по
сознанию людей, не допускает существования Бога и Духа.
Прерогативы власти — это такого рода вещь, которая почти недоступна вполне строгому
определению. Здесь настоящее гнездилище чисто личных воззрений и оценок, так что ежели взять два крайних полюса этих воззрений, то между ними найдется очень мало общего. Все тут неясно и смутно: и пределы, и степень, и содержание. Одно только прямо бросается в глаза — это власть для власти, и, само собой разумеется, только одна эта цель и преследуется с полным
сознанием.
Находится ли что поверх или вне бытия, мы не можем знать имманентным
сознанием, ибо бытие есть самое общее
определение имманентности, недаром имманентизм разных оттенков одинаково провозглашает формулу идеализма: esse = percipi, sein = Bewusstsein [Быть <значит> быть воспринимаемым (лат.); бытие =
сознание (нем.).].
Скорее это НЕ есть отрицающее всякое высказывание ά: αόριστος, άπειρος, άμορφος [Неограниченный, бесконечный, бесформенный (греч.).] — не столько отрицание того или иного
определения, сколько его отсутствие, выражение невыразимого, жест трансцендентного в имманентном, предел для мысли и для
сознания, за которым оно гаснет и погружается в ночь.
С «самостоятельным хотением» вступает в жизнь и Подросток. На груди у него документ, дающий ему шантажную власть над гордою красавицею, а в голове — «идея». Идея эта — уединение и могущество. «Мне нужно то, что приобретается могуществом и чего никак нельзя приобрести без могущества; это — уединенное и спокойное
сознание силы! Вот самое полное
определение свободы, над которым так бьется мир! Свобода. Я начертил, наконец, это великое слово… Да, уединенное
сознание силы — обаятельно и прекрасно»…
Она со временем определит это. Если же спросить, чем руководствоваться в
определении законности и незаконности потребностей? то на это смело отвечают: изучением потребностей. Но слово потребность имеет только два значения: или условие существования, а условий существования каждого предмета бесчисленное количество, и потому все условия не могут быть изучены, или требование блага живым существом, познаваемое и определяемое только
сознанием и потому еще менее могущее быть изученным опытной наукой.
Человеку дано разумное
сознание с тем, чтобы он положил жизнь в том благе, которое открывается ему его разумным
сознанием. Тот, кто в этом благе положил жизнь, тот имеет жизнь; тот же, кто не полагает в нем жизни, а полагает ее в благе животной личности, тот этим самым лишает себя жизни. В этом состоит
определение жизни, данное Христом.
Определение жизни, которое неизгладимыми буквами, в его стремлении к благу, начертано в душе человека, люди ищут везде, только не в самом
сознании человека.
Это самое и делает потворствующая грубой толпе ложная наука книжников нашего времени, рассматривая жизнь без главного
определения ее, стремления к благу, открытого только в
сознании человека. Исходя прямо из
определения жизни независимо от стремления к благу, ложная наука наблюдает цели живых существ и, находя в них цели, чуждые человеку, навязывает их ему.
Значение жизни открыто в
сознании человека, как стремление к благу. Уяснение этого блага, более и более точное
определение его, составляет главную цель и работу жизни всего человечества, и вот, вследствие того, что работа эта трудна, т. е. не игрушка, а работа, люди решают, что
определение этого блага и не может быть найдено там, где оно положено, т. е. в разумном
сознании человека, и что поэтому надо искать его везде, — только не там, где оно указано.
Люди не признают
определения жизни в стремлении к благу, которое они находят в своем
сознании, а признают возможность знания этого стремления в клеще, и на основании этого предполагаемого, ни на чем неоснованного знания того блага, к которому стремится клещ, делают наблюдения и выводы даже о самой сущности жизни.
А так как положение в мире всех людей одинаково, и потому одинаково для всякого человека противоречие его стремления к своему личному благу и
сознания невозможности его, то одинаковы, по существу, и все
определения истинного блага и потому истинной жизни, открытые людям величайшими умами человечества.
Под большинство этих
определений подходит деятельность восстанавливающегося кристалла; под некоторые подходит деятельность брожения, гниения, и под все подходит жизнь каждой отдельной клеточки моего тела, для которых нет ничего — ни хорошего, ни дурного. Некоторые процессы, происходящие в кристаллах, в протоплазме, в ядре протоплазмы, в клеточках моего тела и других тел, называют тем словом, которое во мне неразрывно соединено с
сознанием стремления к моему благу.
Для народнического
сознания народ не есть великое целое, в которое входят все классы, все группы, все человеческие личности, не есть соборная личность, существо, живущее тысячелетие своей самобытной жизнью, в котором прошлое и будущее органически связаны и которое не подлежит никаким социологическим
определениям; для этого
сознания народ есть часть, социальный класс физически трудящихся, крестьяне и рабочие, более всего и прежде всего крестьяне, все же остальные выпадают из народа, отщепенцы народной жизни.
Этот народ, не поддающийся никакому социологическому
определению и разложению, есть нация, и опознается он в национальном, а не народническом
сознании.