Неточные совпадения
Поговорив несколько времени и заметив, что Вронский взглянул на
часы, Яшвин спросил ее, долго ли она пробудет еще в Петербурге, и, разогнув свою
огромную фигуру, взялся за кепи.
Был белый утренний
час; в
огромном лесу стоял тонкий пар, полный странных видений. Неизвестный охотник, только что покинувший свой костер, двигался вдоль реки; сквозь деревья сиял просвет ее воздушных пустот, но прилежный охотник не подходил к ним, рассматривая свежий след медведя, направляющийся к горам.
Через два
часа Клим Самгин сидел на скамье в парке санатории, пред ним в кресле на колесах развалился Варавка, вздувшийся, как
огромный пузырь, синее лицо его, похожее на созревший нарыв, лоснилось, медвежьи глаза смотрели тускло, и было в них что-то сонное, тупое. Ветер поднимал дыбом поредевшие волосы на его голове, перебирал пряди седой бороды, борода лежала на животе, который поднялся уже к подбородку его. Задыхаясь, свистящим голосом он понукал Самгина...
Через четверть
часа он, сидя на стуле, ласточкой летал по комнате и говорил в трехбородое лицо с
огромными глазами...
Из окна, точно дым, выплывало умоляющее бормотанье Дуняши, Иноков тоже рассказывал что-то вполголоса, снизу, из города, доносился тяжелый, но мягкий, странно чавкающий звук, как будто
огромные подошвы шлепали по камню мостовой. Самгин вынул
часы, посмотрел на циферблат — время шло медленно.
И вслед за этим неприятно вспомнилось, как 8 октября рабочие осматривали город глазами чужих людей, а затем вдруг почувствовал, что
огромный, хаотический город этот — чужой и ему — не та Москва, какою она была за несколько
часов до этого
часа.
«На берег кому угодно! — говорят
часу во втором, — сейчас шлюпка идет». Нас несколько человек село в катер, все в белом, — иначе под этим солнцем показаться нельзя — и поехали, прикрывшись холстинным тентом; но и то жарко: выставишь нечаянно руку, ногу, плечо — жжет. Голубая вода не струится нисколько; суда, мимо которых мы ехали, будто спят: ни малейшего движения на них; на палубе ни души. По
огромному заливу кое-где ползают лодки, как сонные мухи.
Через четверть
часа он воротился с
огромной и великолепной картой, где подробно означены формации всех гор, от самого мыса до внутренних границ колонии.
Сквозь бледный мрак ночи зачернелась вдруг твердая масса строений, раскинутых на
огромном пространстве. Село Мокрое было в две тысячи душ, но в этот
час все оно уже спало, и лишь кое-где из мрака мелькали еще редкие огоньки.
Я часто ходил смотреть на величавую реку и, не без некоторого напряжения мечтая о коварной вдове, просиживал долгие
часы на каменной скамье под одиноким
огромным ясенем.
С десяти
часов утра Зонненберг в казанских ичигах, в шитой золотом тибитейке и в кавказском бешмете, с
огромным янтарным мундштуком во рту, сидел на вахте, делая вид, будто читает.
Утром я варил с помощью жандарма в печке кофей;
часов в десять являлся дежурный офицер, внося с собой несколько кубических футов мороза, гремя саблей, в перчатках, с
огромными обшлагами, в каске и шинели; в
час жандарм приносил грязную салфетку и чашку супа, которую он держал всегда за края, так что два большие пальца были приметно чище остальных.
Верстах в восьмидесяти от Нижнего взошли мы, то есть я и мой камердинер Матвей, обогреться к станционному смотрителю. На дворе было очень морозно и к тому же ветрено. Смотритель, худой, болезненный и жалкой наружности человек, записывал подорожную, сам себе диктуя каждую букву и все-таки ошибаясь. Я снял шубу и ходил по комнате в
огромных меховых сапогах, Матвей грелся у каленой печи, смотритель бормотал, деревянные
часы постукивали разбитым и слабым звуком…
Кроме ряда кабинетов в трактире были две
огромные залы, где на
часы обеда или завтрака именитые купцы имели свои столы, которые до известного
часа никем не могли быть заняты.
Далее сотни
часов, рогов, кружек, блюд, а посреди их статуя Ермака Тимофеевича, грудь которого сделана из
огромной цельной жемчужины.
У братьев жизнь была рассчитана по дням,
часам и минутам. Они были почти однолетки, один брюнет с темной окладистой бородкой, другой посветлее и с проседью. Старший давал деньги в рост за
огромные проценты. В суде было дело Никифорова и Федора Стрельцова, обвиняемого первым в лихоимстве: брал по сорок процентов!
Кипяток в семь
часов разливали по стаканам без блюдечек, ставили стаканы на каток, а рядом —
огромный медный чайник с заваренным для колера цикорием. Кухарка (в мастерских ее звали «хозяйка») подавала по куску пиленого сахара на человека и нарезанный толстыми ломтями черный хлеб. Посуду убирали мальчики. За обедом тоже служили мальчики. И так было во всей Москве — и в больших мастерских, и у «грызиков».
Помещение дорогое, расходы
огромные, но число членов росло не по дням, а по
часам. Для поступления в действительные члены явился новый термин: «общественный деятель». Это было очень почтенно и модно и даже иногда заменяло все. В баллотировочной таблице стояло: «…такой-то, общественный деятель», — и выборы обеспечены. В члены-соревнователи выбирали совсем просто, без всякого стажа.
Завсегдатаи стола являлись после десяти
часов и садились закусывать. Одни ужинали, другие играли в скромные винт и преферанс, третьи проигрывались в «железку» и штрафами покрывали
огромные расходы Кружка.
К шести
часам в такие праздники обжорства Английский клуб был полон. Старики, молодежь, мундиры, фраки… Стоят кучками, ходят, разговаривают, битком набита ближайшая к большой гостиной «говорильня». А двери в большую гостиную затворены: там готовится
огромный стол с выпивкой и закуской…
Так, в левой зале крайний столик у окна с четырех
часов стоял за миллионером Ив. Вас. Чижевым, бритым, толстенным стариком
огромного роста. Он в свой
час аккуратно садился за стол, всегда почти один, ел
часа два и между блюдами дремал.
Девятый
час утра небанного дня, но полтинное отделение Сандуновских бань с ливрейным швейцаром у входа со Звонарского переулка было обычно оживлено своей публикой, приходившей купаться в
огромном бассейне во втором этаже дворца.
В простенке между окнами — драгоценные, инкрустированные «були» и
огромные английские
часы с басовым боем…
В глубине зала вверху виднелась темная ниша в стене, вроде какой-то таинственной ложи, а рядом с ней были редкостные английские
часы,
огромный золоченый маятник которых казался неподвижным,
часы шли бесшумно.
Затихшее здание гимназии в эти
часы представляется мне теперь чем-то вроде
огромного резонатора, в котором педагогический хор настраивает на известный лад умы и души сотен будущих людей.
Не густыми, мягкими хлопьями, а реденькими ледянистыми звездочками уже третий
час падал снег, и завывала буря, шумя вершинами качавшихся дерев и приподнимая
огромные клоки сена со стогов, около которых расположился ночлегом лагерь встреченных нами инсургентов.
В одиннадцать
часов следующего утра Лиза показалась пешком на Кирочной и, найдя нумер одного
огромного дома, скрылась за тяжелыми дубовыми дверями парадного подъезда.
Другой, очень недурно одетый мужчина лет сорока пяти, промучив девушку
часа два, заплатил за номер и дал ей восемьдесят копеек; когда же она стала жаловаться, он со зверским лицом приставил к самому ее носу
огромный, рыжеволосый кулак и сказал решительно...
После чего достали сейчас же
огромную слегу, и на крыше моленной очутились мгновенно взлезшие по углу ее плотники; не прошло и четверти
часа, как они слегу эту установили на крыше в наклонном положении, а с земли конец ее подперли другою слегою; к этой наклонной слеге они привязали колокол веревками, перерубили потом его прежние перекладины, колокол сейчас же закачался, зазвенел и вслед за тем начал тихо опускаться по наклонной слеге, продолжая по временам прозванивать.
В двенадцать
часов Калинович, переодевшись из мундира в черный фрак, в черный атласный шарф и черный бархатный жилет и надев сверх всего новое пальто, вышел, чтоб отправиться делать визиты, но, увидев присланный ему экипаж, попятился назад: лошадь, о которой Петр Михайлыч так лестно отзывался, конечно, была, благодаря неусыпному вниманию Палагеи Евграфовны, очень раскормленная; но
огромная, жирная голова, отвислые уши, толстые, мохнатые ноги ясно свидетельствовали о ее солидном возрасте, сырой комплекции и кротком нраве.
К объяснению всего этого ходило, конечно, по губернии несколько темных и неопределенных слухов, вроде того, например, как чересчур уж хозяйственные в свою пользу распоряжения по одному
огромному имению, находившемуся у князя под опекой; участие в постройке дома на дворянские суммы, который потом развалился; участие будто бы в Петербурге в одной торговой компании, в которой князь был распорядителем и в которой потом все участники потеряли безвозвратно свои капиталы; отношения князя к одному очень важному и значительному лицу, его прежнему благодетелю, который любил его, как родного сына, а потом вдруг удалил от себя и даже запретил называть при себе его имя, и, наконец, очень тесная дружба с домом генеральши, и ту как-то различно понимали: кто обращал особенное внимание на то, что для самой старухи каждое слово князя было законом, и что она, дрожавшая над каждой копейкой, ничего для него не жалела и, как известно по маклерским книгам, лет пять назад дала ему под вексель двадцать тысяч серебром, а другие говорили, что m-lle Полина дружнее с князем, чем мать, и что, когда он приезжал, они, отправив старуху спать, по нескольку
часов сидят вдвоем, затворившись в кабинете — и так далее…
Часов в восемь человек на
огромном серебряном подносе принес чайный прибор и приготовил его на особенном столе.
На железной кровати, стоявшей под главным ковром, с изображенной на нем амазонкой, лежало плюшевое ярко-красное одеяло, грязная прорванная кожаная подушка и енотовая шуба; на столе стояло зеркало в серебряной раме, серебряная ужасно грязная щетка, изломанный, набитый масляными волосами роговой гребень, серебряный подсвечник, бутылка ликера с золотым красным
огромным ярлыком, золотые
часы с изображением Петра I, два золотые перстня, коробочка с какими-то капсюлями, корка хлеба и разбросанные старые карты, и пустые и полные бутылки портера под кроватью.
В первое же воскресенье он к двум
часам отправляется в Екатерининский институт. Великолепный
огромный швейцар Порфирий тотчас же с видимым удовольствием узнает его.
— Ах, забияка! Вот я тебя! — и стучит в стекло пальцем на воробья, который синичку клюнул… Затем идет в кабинет и работает. Перед обедом выходит в лес гулять, и за ним три его любимые собаки: Бутылка, Стакан и
огромная мохнатая Рюмка, которые были приучены так, что ни на одну птицу не бросались; а после обеда спит до девяти
часов.
Мы, сотрудники, собирались обыкновенно по четвергам, приходили
часам к трем, усаживались пить чай из никогда не чищенного
огромного самовара, пили из дешевых, пузырчатых, зеленого стекла стаканов, с оловянными ложечками.
Это были скучнейшие, но всегда многолюдные вечера с ужинами, на которых, кроме трех-четырех ораторов, гости, большею частию московские педагоги, сидели, уставя в молчании «брады свои» в тарелки, и терпеливо слушали, как по
часу, стоя с бокалами в руках, разливались В.А. Гольцев на всевозможные модные тогда либеральные темы, Н.Н. Златовратский о «золотых сердцах народа», а сам Д.И. Тихомиров, бия себя кулаками в грудь и потрясая
огромной седой бородищей, вопиял...
На другой день в одиннадцать
часов Артасьев, конечно, приехал к губернскому предводителю, жившему в
огромном доме Петра Григорьича, за который он хоть и должен был платить тысячу рублей в год, но еще в продолжение двух лет ни копейки не внес в уплату сей суммы, и здесь я считаю нужным довести до сведения читателя, что сей преемник Крапчика являл совершенную противоположность своему предшественнику.
Уже ее в тот самый
часКончалось долгое страданье:
Чела мгновенный пламень гас,
Слабело тяжкое дыханье,
Огромный закатился взор,
И вскоре князь и Черномор
Узрели смерти содроганье…
Бывало, вечером, сядет он на отводе,
огромный, белый, и
часами сидит молча, хмуро глядя в текучую даль. В этот
час все особенно боялись его, а я — жалел.
Ему в этом не отказали, и дело сделалось. Пред вечером чиновник секретно передал дьякону ничего не значащее письмо, а через
час после сумерек к дому отца Захарии тихо подъехал верхом
огромный черный всадник и, слегка постучав рукой в окошко, назвал «кроткого попа» по имени.
Матвей Лозинский долго лежал в темноте с открытыми глазами и забылся сном уже перед утром, в тот серый
час, когда заснули совсем даже улицы
огромного города.
«Можно по крайней мере предположить уменьшение
огромных расходов, которые нужны при теперешнем военном устройстве, имеющем целью возможность в 24
часа захватить владения противника и дать решительное сражение через неделю после объявления войны!»
Заметя, что хозяйка внимательно прислушивается к его словам, он почувствовал себя так же просто и свободно, как в добрые
часу наедине с Евгенией, когда забывал, что она женщина. Сидели в тени двух
огромных лип, их густые ветви покрывали зелёным навесом почти весь небольшой сад, и закопчённое дымом небо было не видно сквозь полог листвы.
«Семнадцать минут… восемнадцать», — считал он, обиженно поглядывая на жёлтый циферблат стенных
часов,
огромный, как полная луна на восходе, и такой же мутно-зловещий.
Через четверть
часа стоял у крыльца стол, накрытый белою браною скатерткой домашнего изделья, кипел самовар в виде
огромного медного чайника, суетилась около него Аксютка, и здоровалась старая барыня, Арина Васильевна, с Степаном Михайловичем, не охая и не стоная, что было нужно в иное утро, а весело и громко спрашивала его о здоровье: «Как почивал и что во сне видел?» Ласково поздоровался дедушка с своей супругой и назвал ее Аришей; он никогда не целовал ее руки, а свою давал целовать в знак милости.
Через
час весь Белоглинский завод уже знал о случившемся. Марфа Петровна успела побывать у Савиных, Пятовых, Шабалиных и даже у о. Крискента и везде наслаждалась величайшим удовольствием, какое только в состоянии была испытывать: она первая сообщала
огромную новость и задыхалась от волнения. Конечно, Марфа Петровна успела при этом кое-что прибавить, кое-что прикрасить, так что скандал в брагинском доме покатился по всему Белоглинскому заводу, как снежный ком, увеличиваясь от собственного движения.
Дисциплина была железная, свободы никакой, только по воскресеньям отпускали в город до девяти
часов вечера. Опозданий не полагалось. Будние дни были распределены по
часам, ученье до упаду, и часто, чистя сапоги в уборной еще до свету при керосиновой коптилке, вспоминал я свои нары, своего Шлему, который, еще затемно получив от нас пятак и
огромный чайник, бежал в лавочку и трактир, покупал «на две чаю, на две сахару, на копейку кипятку», и мы наслаждались перед ученьем чаем с черным хлебом.
Поезд отходил в два
часа дня, но эшелон с 12 уже сидел в товарных вагонах и распевал песни. Среди провожающих было много немцев-колонистов, и к
часу собралась вся труппа провожать меня: нарочно репетицию отложили. Все с пакетами, с корзинами. Старик Фофанов прислал оплетенную
огромную бутыль, еще в старину привезенную им из Индии, наполненную теперь его домашней вишневкой.
Хотя в 1612 году великолепная церковь святого Сергия, высочайшая в России колокольня, две башни прекрасной готической архитектуры и много других зданий не существовали еще в Троицкой лавре, но высокие стены, восемь
огромных башен, соборы: Троицкий, с позлащенною кровлею, и Успенский, с пятью главами, четыре другие церкви, обширные монастырские строения, многолюдный посад, большие сады, тенистые рощи, светлые пруды, гористое живописное местоположение — все пленяло взоры путешественника, все поселяло в душе его непреодолимое желание посвятить несколько
часов уединенной молитве и поклониться смиренному гробу основателя этой святой и знаменитой обители.