Неточные совпадения
— Может быть. Едут
на обед к товарищу, в самом веселом расположении духа. И видят, хорошенькая
женщина обгоняет их
на извозчике,
оглядывается и, им по крайней мере кажется, кивает им и смеется. Они, разумеется, зa ней. Скачут во весь дух. К удивлению их, красавица останавливается у подъезда того самого дома, куда они едут. Красавица взбегает
на верхний этаж. Они видят только румяные губки из-под короткого вуаля и прекрасные маленькие ножки.
— Если вы приехали к нам, вы, единственная
женщина из прежних друзей Анны — я не считаю княжну Варвару, — то я понимаю, что вы сделали это не потому, что вы считаете наше положение нормальным, но потому, что вы, понимая всю тяжесть этого положения, всё так же любите ее и хотите помочь ей. Так ли я вас понял? — спросил он,
оглянувшись на нее.
Как всегда держась чрезвычайно прямо, своим быстрым, твердым и легким шагом, отличавшим ее от походки других светских
женщин, и не изменяя направления взгляда, она сделала те несколько шагов, которые отделяли ее от хозяйки, пожала ей руку, улыбнулась и с этою улыбкой
оглянулась на Вронского.
Аркадий
оглянулся и увидал
женщину высокого роста, в черном платье, остановившуюся в дверях залы. Она поразила его достоинством своей осанки. Обнаженные ее руки красиво лежали вдоль стройного стана; красиво падали с блестящих волос
на покатые плечи легкие ветки фуксий; спокойно и умно, именно спокойно, а не задумчиво, глядели светлые глаза из-под немного нависшего белого лба, и губы улыбались едва заметною улыбкою. Какою-то ласковой и мягкой силой веяло от ее лица.
Самгин, подхватив
женщину под руку, быстро повел ее; она шла покорно, молча, не
оглядываясь, навертывая
на голову шаль, смотрела под ноги себе, но шагала тяжело, шаркала подошвами, качалась, и Самгин почти тащил ее.
Озябшими руками Самгин снял очки, протер стекла,
оглянулся: маленькая комната, овальный стол, диван, три кресла и полдюжины мягких стульев малинового цвета у стен, шкаф с книгами, фисгармония,
на стене большая репродукция с картины Франца Штука «Грех» — голая
женщина, с грубым лицом, в объятиях змеи, толстой, как водосточная труба, голова змеи —
на плече
женщины.
Мы не
оглянемся на самих себя, снисходительно прощаем себе… собачьи встречи!.. открыто, всенародно носим свой позор, свою нетрезвость, казня их в
женщине!
— Да, да, но… мы их помирим, n'est-ce pas? Тут пустая мелкая ссора двух достойнейших
женщин, n'est-ce pas? Я только
на тебя одного и надеюсь… Мы это здесь все приведем в порядок; и какая здесь странная квартира, —
оглядывался он почти боязливо, — и знаешь, этот хозяин… у него такое лицо… Скажи, он не опасен?
Как сейчас вижу маленькую юрточку
на берегу запорошенной снегом протоки. Около юрточки стоят две туземные
женщины — старушки с длинными трубками. Они вышли нас провожать. Отойдя немного, я
оглянулся. Старушки стояли
на том же месте. Я помахал им шапкой, они ответили руками.
На повороте протоки я повернулся и послал им последнее прости.
Дальше следовали ношение иноземной «пестрины», «власы женски
на челе ежом подклейны по-бесовски и галстусы удавления вместо», «женск пол пологрудом и простоволосо» стоят в церкви и, поклонясь, «
оглядываются, как козы», и мужчины и
женщины по-татарски молятся
на коленках и т. д.
Как, в свои лета, позволив себе ненавидеть и презирать людей, рассмотрев и обсудив их ничтожность, мелочность, слабости, перебрав всех и каждого из своих знакомых, он забыл разобрать себя! Какая слепота! И дядя дал ему урок, как школьнику, разобрал его по ниточке, да еще при
женщине; что бы ему самому
оглянуться на себя! Как дядя должен выиграть в этот вечер в глазах жены! Это бы, пожалуй, ничего, оно так и должно быть; но ведь он выиграл
на его счет. Дядя имеет над ним неоспоримый верх, всюду и во всем.
Наконец тушилась его последняя свечка, окно захлопывалось, я оставался совершенно один и, робко
оглядываясь по сторонам, не видно ли где-нибудь, подле клумбы или подле моей постели, белой
женщины, — рысью бежал
на галерею.
Вошла княгиня; та же маленькая, сухая
женщина с бегающими глазами и привычкой
оглядываться на других, в то время как она говорила с вами. Она взяла меня за руку и подняла свою руку к моим губам, чтобы я поцеловал ее, чего бы я иначе, не полагая этого необходимым, никак не сделал.
А в это время какой-то огромный немец, с выпученными глазами и весь в поту, суетившийся всех больше
на пристани, увидел Лозинскую, выхватил у нее билет, посмотрел, сунул ей в руку, и не успели лозищане
оглянуться, как уже и
женщина, и ее небольшой узел очутились
на пароходике.
Я хотел вернуться к столу, как,
оглядываясь на кого-то в толпе, ко мне быстро подошла
женщина в пестром платье, отделанном позументами, и в полумаске.
Он взглянул
на небо,
оглянулся на хату, из которой вышел: в ней потухла свеча, и он снова стал всматриваться в удалявшуюся тень
женщин.
Он взглянул
на неё и молча пошёл рядом с нею. Но идя, он наклонил голову и всё
оглядывался кругом, боясь встретить знакомого. Через несколько шагов
женщина ещё сказала предупреждающим голосом...
— Да это вы, мужчины, так рассуждаете, — говорила дама, не сдаваясь и
оглядываясь на нас, — сами себе дали свободу, а
женщину хотите в терему держать. Сами, небось, себе всё позволяете.
В качестве войска я держался
на некотором расстоянии от Дюрока, а он прошел к середине двора и остановился,
оглядываясь.
На камне у одного порога сидел человек, чиня бочонок;
женщина развешивала белье. У помойной ямы тужился, кряхтя, мальчик лет шести, — увидев нас, он встал и мрачно натянул штаны.
Я
оглянулся и увидел Бессонова. Он сидел за мраморным столиком,
на котором стояла бутылка вина, рюмки и еще что-то такое. Низко нагнувшись, с блестящими глазами, он оживленно шептал что-то сидевшей за тем же столом
женщине в черном шелковом платье, лица которой нам не было видно. Я заметил только ее стройную фигуру, тонкие руки и шею и черные волосы, гладко зачесанные с затылка вверх.
Рыбников внезапно проснулся, точно какой-то властный голос крикнул внутри его: встань! Полтора часа сна совершенно освежили его. Прежде всего он подозрительно уставился
на дверь: ему почудилось, что кто-то следит за ним оттуда пристальным взглядом. Потом он
оглянулся вокруг. Ставня была полуоткрыта, и оттого в комнате можно было разглядеть всякую мелочь.
Женщина сидела напротив кровати у стола, безмолвная и бледная, глядя
на него огромными светлыми глазами.
И идя, куда глаза глядят, она решила, что, выйдя замуж, она будет заниматься хозяйством, лечить, учить, будет делать все, что делают другие
женщины ее круга; а это постоянное недовольство и собой, и людьми, этот ряд грубых ошибок, которые горой вырастают перед тобою, едва
оглянешься на свое прошлое, она будет считать своею настоящею жизнью, которая суждена ей, и не будет ждать лучшей…
Толстая напудренная
женщина в страусовом боа
на голой жирной шее подсела к нам
на минуту, попробовала заговорить с Борисом, потом испуганно посмотрела
на него и молча быстро ушла, и в толпе еще раз
оглянулась на наш столик.
Поднялась занавесь в домике, молодая
женщина, вся в белоснежном платье, стала у окна, устремив взор
на разгоравшуюся зарю… Вздохнув несколько раз свежим весенним воздухом, зорко
оглянулась она и запела вполголоса...
— Что это, что? — спрашиваю я, выбегая
на солнце, у дворовой
женщины, которая, охая, бежит мимо меня. Она только
оглядывается, взмахивает руками и бежит дальше. Но вот и стопятилетняя старуха Матрена, придерживая рукою платок, сбивающийся с головы, подпрыгивая и волоча одну ногу в шерстяном чулке, бежит к пруду. Две девочки бегут, держась друг за друга, и десятилетний мальчишка, в отцовском сюртуке, держась за посконную юбку одной из них, поспешает сзади...
Едва мы отчалили от берега, как вдруг откуда-то сбоку из-под кустов вынырнула оморочка. В ней стояла
женщина с острогой в руках. Мои спутники окликнули ее.
Женщина быстро
оглянулась и, узнав своих, положила острогу в лодку. Затем она села
на дно лодки и, взяв в руки двухлопастное весло, подошла к берегу и стала нас поджидать. Через минуту мы подъехали к ней.
Шмыгающей походкою шла по набережной
женщина с воровато глядящими исподлобья глазами, с жидкою шишечкою волос
на макушке. Наклонилась, подняла
на панели дно разбитой бутылки с острыми зубцами,
оглянулась настороженно и бросила через каменные перила в море.
Против Таси, через комнату, широкая арка, за нею темнота проходного закоулка, и дальше чуть мерцающий свет, должно быть из танцевальной залы. Она
огляделась. Кто-то тихо говорит справа.
На диване, в полусвете единственной лампы, висевшей над креслом, где она сидела, она различила мужчину с
женщиной — суховатого молодого человека в серой визитке и высокую полногрудую блондинку в черном. Лиц их Тасе не было видно. Они говорили шепотом и часто смеялись.
На первых порах его мучили стыд и страх, что весь зал знает о том, что его сейчас обнимала и целовала
женщина, он ежился и беспокойно
оглядывался по сторонам, но, убедившись, что в зале по-прежнему преспокойно пляшут и болтают, он весь предался новому, до сих пор ни разу в жизни не испытанному ощущению.
— Полно вам щебетать, пустомели! — перервала их разговор одна старая перекупка с недобрым видом, поглядывая
на всех такими глазами, с какими злая собака рычит
на прохожих. — Толковали бы вы про себя, а не про других, — продолжала она отрывисто и сердито. — У вас все пожилые
женщины с достатком — ведьмы; а
на свои хвосты так вы не
оглянетесь.
Тут великий князь стукнул посохом в решетку.
На этот стук
оглянулась старая
женщина, усердно молившаяся
на коленах. Она была в поношенной кике и в убрусе, бедном, но чистом, как свежий снег, в бедной ферязи — седые волосы выпадали в беспорядке, и между тем можно было тотчас угадать, что это не простая
женщина. Черты ее были очень правильны; в мутных глазах отражались ум и какое-то суровое величие. Она гордо взглянула
на великого князя.
Кредитная бумажка, видимо, примирила его с необычайностью факта, и он со стереотипными «благодарствуйте», «прощенья просим» отъехал шажком, направляясь по улице поселка, но все же нет-нет да
оглядывался на шедшую по глубокому снегу молодую
женщину с ребенком
на руках.
С трепетом
оглянулись путники
на могилу у самых ворот… молодая
женщина побледнела, губы ее посинели, и руки затряслись так, что она была готова уронить свое дитя.
Уже смеркалось, когда князь Андрей и Пьер подъехали к главному подъезду Лысогорского дома. В то время как они подъезжали, князь Андрей с улыбкой обратил внимание Пьера
на суматоху, происшедшую у заднего крыльца. Согнутая старушка с котомкой
на спине, и невысокий мужчина в черном одеянии и с длинными волосами, увидав въезжавшую коляску, бросились бежать назад в ворота. Две
женщины выбежали за ними, и все четверо,
оглядываясь на коляску, испуганно вбежали
на заднее крыльцо.
Несколько
женщин тихими шагами проходили туда и оттуда,
оглядывались на княжну и отворачивались от нее.
— Зачем так? —
оглянулась на него вбок Гапка, вдруг внезапно сконфуженная и огорченная… потому что — как это ни странно — Вишневского любили многие
женщины, делавшиеся сначала его любовницами против своей воли. И Гапка чувствовала то же самое и спросила: зачем ей непременно надлежит быть прогнанной: как только она родит дытыну.
Она попеременно
оглядывалась то
на эти ряды припомаженных голов в партере, то
на оголенных
женщин в ложах, в особенности
на свою соседку Элен, которая, совершенно раздетая, с тихою и спокойною улыбкой, не спуская глаз, смотрела
на сцену, ощущая яркий свет, разлитый по всей зале и теплый, толпою согретый воздух.