Неточные совпадения
Палмерстон, с своей стороны, вовсе не желал его удаления, он только беспокоился о его здоровье… и тут он вступил во все подробности, в которые вступает любящая жена или
врач, присланный от страхового
общества, — о часах сна и обеда, о последствиях раны, о диете, о волнениях, о летах.
— Да, а то Розанов, конечно, человек сведущий, но… Неудобно как-то. Полицейский
врач, — пояснил Белоярцев, обращаясь ко всему
обществу.
Суббота была обычным днем докторского осмотра, к которому во всех домах готовились очень тщательно и с трепетом, как, впрочем, готовятся и дамы из
общества, собираясь с визитом к врачу-специалисту: старательно делали свой интимный туалет и непременно надевали чистое нижнее белье, даже по возможности более нарядное. Окна на улицу были закрыты ставнями, а у одного из тех окон, что выходили во двор, поставили стол с твердым валиком под спину.
Он член какого-то совета, секретарь какого-то
общества, и профессор, и
врач нескольких казенных заведений, и
врач для бедных, и непременный посетитель всех консультаций; у него и огромная практика.
Жена Долинского живет на Арбате в собственном двухэтажном доме и держит в руках своего седого благодетеля. Викторинушку выдали замуж за вдового квартального. Она пожила год с мужем, овдовела и снова вышла за молодого
врача больницы, учрежденной каким-то «человеколюбивым
обществом», которое матроска без всякой задней мысли называет обыкновенно «самолюбивым
обществом». Сама же матроска состоит у старшей дочери в ключницах; зять-лекарь не пускает ее к себе на порог.
На деньги эти он нанял щегольскую квартиру, отлично меблировал ее; потом съездил за границу, добился там, чтобы в газетах было напечатано «О работах молодого русского
врача Перехватова»; сделал затем в некоторых медицинских
обществах рефераты; затем, возвратившись в Москву, завел себе карету, стал являться во всех почти клубах, где заметно старался заводить знакомства, и злые языки (из медиков, разумеется) к этому еще прибавляли, что Перехватов нарочно заезжал в московский трактир ужинать, дружился там с половыми и, оделив их карточками своими, поручал им, что если кто из публики спросит о докторе, так они на него бы указывали желающим и подавали бы эти вот именно карточки, на которых подробно было обозначено время, когда он у себя принимает и когда делает визиты.
— Не льстить пороку. Мы проклинаем порок только за глаза, а это похоже на кукиш в кармане. Я зоолог, или социолог, что одно и то же, ты —
врач;
общество нам верит; мы обязаны указывать ему на тот страшный вред, каким угрожает ему и будущим поколениям существование госпож вроде этой Надежды Ивановны.
Ему уже, правда, давно приходила мысль заглянуть туда хоть раз, посмотреть, все ли шло там должным порядком, да как-то все не удавалось: то, как назло, одолеют ревматизмы, и надо было покориться воле
врача, предписавшего непременную поездку в Баден или Карлсбад, а оттуда в Париж, где, по словам
врача, только и можно было ожидать окончательного выздоровления; то опять являлись какие-нибудь домашние обстоятельства: жена родила, или
общество, в котором барин был одним из любезнейших членов, переселялось почти на все лето в Петергоф или на Каменный остров, на дачи; или же просто не случалось вдруг, ни с того ни с сего, денег у нашего барина.
Да-с, но в то же время это показывает, что они совершенно не понимают духа времени: я, по моей болезни, изъездил всю Европу, сталкивался с разными слоями
общества и должен сказать, что весьма часто встречал взгляды и понятия, которые прежде были немыслимы; например-с: еще наши отцы и деды считали за величайшее несчастие для себя, когда кто из членов семейств женился на какой-нибудь актрисе, цыганке и тем более на своей крепостной; а нынче наоборот; один английский
врач, и очень ученый
врач, меня пользовавший, узнав мое общественное положение, с первых же слов спросил меня, что нет ли у русской аристократии обыкновения жениться в близком родстве?
Обществу известны светлые образы самоотверженных врачей-бессребреников, и такими оно хочет видеть всех
врачей.
В 1855 году, в одном из заседаний
Общества пфальцских
врачей, во время прений о заразительности вторичного сифилиса (по поводу опытов Валлера), секретарь
Общества познакомил собрание с содержанием сообщения, присланного ему одним отсутствующим товарищем.
Служат ли
врачи обществу или нет?
Поведение коммерсанта поразило меня и заставило сильно задуматься; оно было безобразно и бессмысленно, а между тем в основе его лежал именно тот возвышенный взгляд на
врача, который целиком разделял и я. По мнению коммерсанта,
врач должен стыдиться — чего? Что ему нужно есть и одеваться и что он требует вознаграждения за свой труд!
Врач может весь свой труд отдавать
обществу даром, но кто же сами-то эти бескорыстные и самоотверженные люди, которые считают себя вправе требовать этого от
врача?
Общество живет слишком неверными представлениями о медицине, и это главная причина его несправедливого отношения к
врачам; оно должно узнать силы и средства врачебной науки и не винить
врачей в том, в чем виновато несовершенство науки. Тогда и требовательность к
врачам понизилась бы до разумного уровня.
В
обществе к медицине и
врачам распространено сильное недоверие.
Врачи издавна служат излюбленным предметом карикатур, эпиграмм и анекдотов. Здоровые люди говорят о медицине и
врачах с усмешкою, больные, которым медицина не помогла, говорят о ней с ярою ненавистью.
Да,
врачи «служат
обществу», и служба эта не из особенно легких и безмятежных. А вот какая судьба ждет
врачей, «отслуживших
обществу». У нас существует впомогательная касса
врачей, учрежденная проф. Я. А. Чистовичем. Передо мною печатные протоколы заседаний комитета кассы на 1896 год. Вот две выдержки из них...
С грозным, пристальным и беспощадным вниманием следят они за каждым шагом
врача: «служи
обществу», будь героем и подвижником, не смей пользоваться «непонятным обычаем» отдыхать; а когда ты истреплешься или погибнешь на работе, то нам до тебя нет никакого дела.
И в Западной Европе массы
врачей не находят себе дела, разумеется, вовсе не потому, что потребность
общества во врачебной помощи вполне насыщена; и там, как у нас, для громадных слоев населения врачебная помощь представляет недоступную роскошь.
В публике сильно распространены всевозможные «общедоступные лечебники» и популярные брошюры о лечении; в мало-мальски интеллигентной семье всегда есть домашняя аптечка, и раньше чем позвать
врача, на больном испробуют и касторку, и хинин, и салициловый натр, и валерьянку; недавно в Петербурге даже основалось целое
общество «самопомощи в болезнях».
Медицинская печать всех стран истощается в усилиях добиться устранения этой вопиющей несообразности, но все ее усилия остаются тщетными. Почему? Я решительно не в состоянии объяснить этого… Кому невыгодно понять необходимость практической подготовленности
врача? Не
обществу, конечно, — но ведь и не самим же
врачам, которые все время не устают твердить этому
обществу: «ведь мы учимся на вас, мы приобретаем опытность ценою вашей жизни и здоровья!..»
Нельзя, чтоб бедняк умирал без врачебной помощи, нельзя, чтоб в ночное время люди не могли найти
врача, — но об этом должно заботиться само же
общество, устраивая ночные дежурства
врачей и содержа специальных
врачей для бедных.
Упомянутая касса — касса взаимопомощи, и составляется из ежегодных взносов членов кассы, которые одни только и имеют право на пособие.
Общество, которому служат
врачи, к этой кассе, разумеется, никакого касательства не имеет и не хочет иметь. Заражайтесь и калечьте себя на работе для нас, а раз вы выбыли из строя, то помогайте себе сами. Размеры назначенных пособий в приведенных выдержках говорят сами за себя, какую помощь может оказывать своим членам касса.
Барыня эта, конечно, много и горячо будет всем рассказывать о корыстолюбии наших
врачей. И удивительно, с какою уверенностью в своей правоте распространяют свои рассказы подобные люди и с каким сочувствием встречает
общество эти рассказы. В № 248 «Рижского вестника» за 1894 год было помещено письмо в редакцию следующего содержания...
И над ним задумываются, и для его предотвращения измышляются очень широкие реформаторские проекты: предлагают искоренить в человеческом
обществе всякую «филантропию» и превратить человечество в заводскую конюшню под верховным управлением врачей-антропотехников.
О да, пора, пора! Но пора уже и
обществу перестать ждать, когда
врачи, наконец, выйдут из своего бездействия, и принять собственные меры к ограждению своих членов от ревнителей науки, забывших о различии между людьми и морскими свинками.
Общество кременчугских
врачей прислало мне официальное письмо, где сообщало, что оно в течение трех заседании подвергло подробному обсуждению книгу и «пришло к заключению, что Ваша книга имеет громадное общественное значение, и постановило выразить Вам глубокую признательность за столь правдивое изображение в художественной форме многих насущных вопросов врачебного быта и общественно-медицинских отношений».
В Ялте меня «чествовало»
общество местных
врачей.
На лето поехал домой. Присутствовал на домашних приемах папы, принимал больных под его руководством в лечебнице
Общества тульских
врачей, директором которой был папа, курировал несостоятельных его больных на дому, благодаря этому знакомился с бытом тульской бедноты-мастеровщины.
За эту воду энергично высказалось
общество тульских
врачей с его председателем, моим отцом, во главе.
В
обществе было несколько молодых в тогдашнее время
врачей, и все согласно утверждали, что таких универсальных средств действительно нет, — что на одного больного действует одно лекарство, на другого — другое, а есть такие несчастные, на которых ничто не действует, «пока само пройдет».
«Эта мечтательность, — думал Фиоравенти, — перейдет с летами в желание совершенствовать себя», — и смотрел на своего питомца с гордостью отца и воспитателя. Создать из него знаменитого
врача, подарить им
обществу члена полезнейшего, нежели барончика, может статься, незначащего, наукам — новые успехи, истории — новое великое имя: этою мыслью, этими надеждами убаюкивал он свою совесть.
В лечебнице
Общества он прежде всего велит покрасить в амбулаторной стены и вывесить объявление: «Курить строго запрещается»; засим он прогонит фельдшера и фельдшерицу, лекарства будет забирать не у Груммера, а у Хрящамбжицкого,
врачам предложит не делать ни одной операции без его наблюдения и т. п.
В 1811-м году в Москве жил быстро вошедший в моду французский доктор, огромный ростом, красавец, любезный, как француз и, как говорили все в Москве,
врач необыкновенного искусства — Метивье. Он был принят в домах высшего
общества не как доктор, а как равный.
А главное, он у себя на визитных карточках будет печатать: «Председатель
Общества N-ских
врачей».