Неточные совпадения
Будьте опрятны в одежде вашей; тело содержите в чистоте; ибо чистота служит ко здравию, а неопрятность и смрадность тела нередко отверзает неприметную стезю к гнусным порокам. Но не будьте и в сем неумеренны. Не гнушайтесь пособить, поднимая погрязшую во рве телегу, и тем
облегчить упадшего; вымараете руки, ноги и тело, но просветите
сердце. Ходите в хижины уничижения; утешайте томящегося нищетою; вкусите его брашна, и
сердце ваше усладится, дав отраду скорбящему.
— Прииди, — вещал я старцу, коего созерцал в крае обширныя моея области, кроющегося под заросшею мхом хижиною, — прииди
облегчить мое бремя; прииди и возврати покой томящемуся
сердцу и востревоженному уму.
«Нате, возьмите!» Это
облегчало тихую боль ее
сердца, которая, вздрагивая, пела в груди ее, как тугая струна.
Стоя среди комнаты полуодетая, она на минуту задумалась. Ей показалось, что нет ее, той, которая жила тревогами и страхом за сына, мыслями об охране его тела, нет ее теперь — такой, она отделилась, отошла далеко куда-то, а может быть, совсем сгорела на огне волнения, и это
облегчило, очистило душу, обновило
сердце новой силой. Она прислушивалась к себе, желая заглянуть в свое
сердце и боясь снова разбудить там что-либо старое, тревожное.
На последней неделе поста Ольга говела. Она всегда горячо и страстно веровала, но на этот раз
сердце ее переполнилось. На исповеди и на причастии она не могла сдержать слез. Но
облегчили ли ее эти слезы, или, напротив, наполнили ее
сердце тоскою, — этого она и сама не могла различить. Иногда ей казалось, что она утешена, но через минуту слезы опять закипали в глазах, неудержимой струей текли по щекам, и она бессознательно повторяла слова отца:"Бедная! бедная! бедная!"
В надежде, разумеется, что прикосновение нового жизненного строя хоть сколько-нибудь
облегчит измученное
сердце.
— Ах, говорите, ради бога, говорите! — сказал Александр, — у меня нет теперь ни искры рассудка. Я страдаю, гибну… дайте мне своего холодного разума. Скажите все, что может
облегчить и успокоить больное
сердце…
Мысль, что Алексей Степаныч нарочно медлит, не желая остаться с ней наедине, избегая объяснений; мысль, что она, не
облегчив своего
сердца, переполненного разными мучительными ощущениями, не примирившись с мужем, увидится с ним в присутствии враждебной семьи и должна будет притворяться целый вечер, эта мысль сжимала ее
сердце, бросала ее в озноб и жар…
Когда пришла в себя Софья Николавна и взглянула на испуганное бледное лицо своего Алексея Степаныча, она поняла и почувствовала, что есть существо, ее любящее; она обняла своего сокрушенного горем мужа, и ручьи слез
облегчили ее
сердце.
Зотушка наклонился к руке Фени, и на эту горячую руку посыпались из его глаз крупные слезы… Вот почему он так любил эту барышню Феню и она тоже любила его!.. Вот почему он
сердцем слышал сгущавшуюся над ее головой грозу, когда говорил, что ей вместе с бабушкой Татьяной будут большие слезы… А Феню точно
облегчило невольно сделанное признание. Она дольше обыкновенного осталась в сознании и ласкала своего дядю, как ушибившегося ребенка.
В нумерах некоей Либкнехт умер некоторый миллионер, при котором, в минуту смерти, не было ни родных, ни знакомых — словом, никого из тех близких и дорогих
сердцу людей, присутствие которых
облегчает человеку переход в лучшую жизнь.
Какие чувства наполнили душу Ибрагима? ревность? бешенство? отчаянье? нет; но глубокое, стесненное уныние. Он повторял себе: это я предвидел, это должно было случиться. Потом открыл письмо графини, перечел его снова, повесил голову и горько заплакал. Он плакал долго. Слезы
облегчили его
сердце. Посмотрев на часы, увидел он, что время ехать. Ибрагим был бы очень рад избавиться, но ассамблея была дело должностное, и государь строго требовал присутствия своих приближенных. Он оделся и поехал за Корсаковым.
Я оскорблять Жуана не намерен.
Но… я сейчас с Октавьо говорил.
Узнав из уст моих, что для него
Надежды нет, хотел он удалиться,
Искать хотел он смерти где-нибудь.
Я удержал его — он был нам другом, —
Я упросил его остаться с нами —
Он здесь. Судьбе тяжелой он покорен.
Но рана
сердца глубока. Ты, Анна,
Была к нему не без участья прежде.
Он в горести, и много
облегчило б
Его твое приветливое слово…
Скажи, согласна, ль ты его принять?
Я не хочу притворствовать напрасно.
Ты права: в
сердце я ношу печаль
Тяжелую — и ты ее не можешь
Ни ласками любовными рассеять,
Ни
облегчить, ни даже разделить.
Облегчит ли меня моя исповедь, как ты полагаешь, не знаю; но мне кажется, что я не вправе скрыть от тебя то, что навсегда изменило жизнь мою; мне кажется, что я даже остался бы виновным… увы! еще более виновным перед той незабвенной, милой тенью, если б я не поверил печальной нашей тайны единственному
сердцу, которым я еще дорожу.
— Да, да, Аркадий, я не знаю этого, потому… потому что я не знаю, за что ты меня так полюбил! Да, Аркадий, знаешь ли, что даже твоя любовь меня убивала? Знаешь ли, что сколько раз я, особенно ложась спать и думая об тебе (потому что и всегда думаю об тебе, когда засыпаю), я обливался слезами, и
сердце мое дрожало оттого, оттого… Ну, оттого, что ты так любил меня, а я ничем не мог
облегчить своего
сердца, ничем тебя возблагодарить не мог…
— Полюбила… Впрямь полюбила? — допрашивала та. — Да говори же, Настенька, говори скорей.
Облегчи свою душеньку… Ей-Богу, легче станет, как скажешь… От
сердца тягость так и отвалит. Полюбила?
Видя порою его угрюмую и как будто озлобленную мрачность, а порою глубокую, молчаливую тоску, она в простоте
сердца думала, что он все томится по своему злосчастному проигрышу, и потому всячески старалась, насколько могла и умела,
облегчить его грусть, рассеять тяжелую думу, утешить его хотя бы своею собственною беспечальною верою в светлую, безбедную будущность.
Потом она вспомнила мать… Ей известно было, что государыня посылала наведаться о цыганке Мариуле: говорили, что бедной лучше, что она уж не кусается…
Сердце Мариорицы облилось кровью при этой мысли. Чем же помочь?.. Фатализм увлек и мать в бездну, где суждено было пасть дочери. Никто уж не поможет, кроме бога. Его и молит со слезами Мариорица
облегчить участь несчастной, столько ее любившей. Запиской, которую оставляет при письме к государыне, завещает Мариуле все свое добро.
Переписка
облегчала их
сердца и делала их до некоторой степени благоразумнее, удовлетворяя потребность излияний двух чувствительных душ.
— Поймете, барышня, все вам расскажу на чистоту, душу свою
облегчу… Пусть и близкие вам люди слушают… В старом грехе буду каяться, ох, в старом… Не зазорно… Может, меня Господь Бог за это уже многим наказал, не глядите, что богат я, порой на
сердце, ох, как тяжело… От греха… По слабости человеческой грехом грех и забываешь… Цепь целая, вериги греховные, жизнь-то наша человеческая…
«Слезы
облегчают, они очищают душу, проясняют ум и смягчают страдания наболевшего
сердца», — припомнилось ей где-то прочтенное выражение.
Вообще русский солдат, несмотря на суровую, грубую внешность, имеет доброе
сердце, и оно-то во многом
облегчает участь тех несчастных, которые бывают ему вверены.
— Еще более
облегчили вы душу мою этими словами вашими… Коли простили меня совсем, и даже поселили в
сердце моем надежду на милость Божию, так позвольте мне и благословить вас к венцу… И поверьте, что старый слуга вашего дедушки благословит вас искренно, от всей души.
Густав не верил глазам своим; читал, смотрел радостно на дядю, углублялся в думы, еще перечитывал. Глаза его просветлели; сладкие слезы полились из них и
облегчили его
сердце, сдавленное горестию.
С величайшим трудом я доставал из-под своего плеча кусочки снегу и жадно глотал их один за другим, но — увы! — это меня нимало не
облегчало: напротив, это возбуждало у меня тошноту и несносное жжение в горле и желудке, а особенно около
сердца; затылок у меня трещал, в ушах стоял звон, и глаза гнело и выпирало на лоб.