Неточные совпадения
— Ей-богу! да пребольно! Проснулся:
черт возьми, в самом деле что-то почесывается, — верно, ведьмы блохи.
Ну,
ты ступай теперь одевайся, я
к тебе сейчас приду. Нужно только ругнуть подлеца приказчика.
— А чего такого? На здоровье! Куда спешить? На свидание, что ли? Все время теперь наше. Я уж часа три
тебя жду; раза два заходил,
ты спал.
К Зосимову два раза наведывался: нет дома, да и только! Да ничего, придет!.. По своим делишкам тоже отлучался. Я ведь сегодня переехал, совсем переехал, с дядей. У меня ведь теперь дядя…
Ну да
к черту, за дело!.. Давай сюда узел, Настенька. Вот мы сейчас… А как, брат, себя чувствуешь?
—
Ну,
ты! следователь!..
Ну, да
черт с вами со всеми! — отрезал Разумихин и вдруг, рассмеявшись сам, с повеселевшим лицом, как ни в чем не бывало, подошел
к Порфирию Петровичу.
— Безмолвствуешь… столп и утверждение истины!
Ну, что
ты молчишь… Эх, Самгин… Поди
ты к черту…
— А
ты — умен! На кой
черт нужен твой ум? Какую твоим умом дыру заткнуть можно?
Ну! Учитесь в университетах, — в чьих? Уйди! Иди
к черту! Вон…
— Гроб поставили в сарай… Завтра его отнесут куда следует. Нашлись люди. Сто целковых. Н-да! Алина как будто приходит в себя. У нее — никогда никаких истерик! Макаров… — Он подскочил на кушетке, сел, изумленно поднял брови. — Дерется как! Замечательно дерется,
черт возьми!
Ну, и этот… Нет, — каков Игнат, а? — вскричал он, подбегая
к столу. —
Ты заметил, понял?
— Поди
ты к черту, — повторил Дронов, отталкивая стул ногой и покачиваясь. —
Ну да, я — пьян… А
ты — трезв…
Ну, и — будь трезв…
черт с
тобой.
— Да,
ты — не из тех рыб, которые ловятся на блесну! Я — тоже не из них. Томилин, разумеется, каталог книг, которые никто не читает, и самодовольный идиот. Пророчествует — со страха, как все пророки.
Ну и —
к черту его!
— «Русская интеллигенция не любит богатства». Ух
ты! Слыхал? А может, не любит, как лиса виноград? «Она не ценит, прежде всего, богатства духовного, культуры, той идеальной силы и творческой деятельности человеческого духа, которая влечет его
к овладению миром и очеловечению человека,
к обогащению своей жизни ценностями науки, искусства, религии…» Ага, религия? — «и морали». —
Ну, конечно, и морали. Для укрощения строптивых. Ах,
черти…
—
Ну, так
черт с
тобой! — отвечал Тарантьев, нахлобучив шляпу, и пошел
к дверям.
—
Ну, брат, шалишь: у нее сегодня сеанс с Лепешкиным, — уверял «Моисей», направляясь
к выходу из буфета; с половины дороги он вернулся
к Привалову, долго грозил ему пальцем, ухмыляясь глупейшей пьяной улыбкой и покачивая головой, и, наконец, проговорил: — А
ты, брат, Привалов, ничего… Хе-хе! Нет, не ошибся!.. У этой Тонечки,
черт ее возьми, такие амуры!.. А грудь?..
Ну, да
тебе это лучше знать…
—
Ну и убирайся
к черту, лакейская
ты душа. Стой, вот
тебе «Всеобщая история» Смарагдова, тут уж все правда, читай.
— Как так твоя мать? — пробормотал он, не понимая. —
Ты за что это?
Ты про какую мать?.. да разве она… Ах,
черт! Да ведь она и твоя! Ах,
черт!
Ну это, брат, затмение как никогда, извини, а я думал, Иван… Хе-хе-хе! — Он остановился. Длинная, пьяная, полубессмысленная усмешка раздвинула его лицо. И вот вдруг в это самое мгновение раздался в сенях страшный шум и гром, послышались неистовые крики, дверь распахнулась и в залу влетел Дмитрий Федорович. Старик бросился
к Ивану в испуге...
— Чего
ты? Я пошутил! — вскрикнул Митя, — фу,
черт! Вот они все таковы, — обратился он
к Алеше, кивая на быстро уходившего Ракитина, — то все сидел, смеялся и весел был, а тут вдруг и вскипел!
Тебе даже и головой не кивнул, совсем, что ли, вы рассорились? Что
ты так поздно? Я
тебя не то что ждал, а жаждал все утро.
Ну да ничего! Наверстаем.
«Вот гостя господь послал: знакомому
черту подарить, так назад отдаст, — подумал хозяин, ошеломленный таким неожиданным ответом. — Вот
тебе и сват. Ни с которого краю
к нему не подойдешь. То ли бы дело выпили, разговорились, — оно все само бы и наладилось, а теперь разводи бобы всухую.
Ну, и сват, как кривое полено: не уложишь ни в какую поленницу».
Но согласись, милый друг, согласись сам, какова вдруг загадка и какова досада слышать, когда вдруг этот хладнокровный бесенок (потому что она стояла пред матерью с видом глубочайшего презрения ко всем нашим вопросам, а
к моим преимущественно, потому что я,
черт возьми, сглупил, вздумал было строгость показать, так как я глава семейства, —
ну, и сглупил), этот хладнокровный бесенок так вдруг и объявляет с усмешкой, что эта «помешанная» (так она выразилась, и мне странно, что она в одно слово с
тобой: «Разве вы не могли, говорит, до сих пор догадаться»), что эта помешанная «забрала себе в голову во что бы то ни стало меня замуж за князя Льва Николаича выдать, а для того Евгения Павлыча из дому от нас выживает…»; только и сказала; никакого больше объяснения не дала, хохочет себе, а мы рот разинули, хлопнула дверью и вышла.
— И увезу, а
ты мне сруководствуй деляночку на Краюхином увале, — просил в свою очередь Мыльников. — Кедровскую-то дачу бросил я, Фенюшка…
Ну ее
к черту! И конпания у нас была: пришей хвост кобыле. Все врозь, а главный заводчик Петр Васильич. Такая кривая ерахта!.. С Ястребовым снюхался и золото для него скупает… Да ведь
ты знаешь, чего я тебе-то рассказываю. А
ты деляночку-то приспособь… В некоторое время пригожусь, Фенюшка. Без меня, как без поганого ведра, не обойдешься…
—
Ну, и
черт с
тобой! — произнес Павел, когда Плавин ушел. — Но каков, однако, пролаза, — прибавил он, — на два дня приехал в Москву, успел уже съездить
к генерал-губернатору и получить от него приглашение на бал. У него и маменька такая была, шлендой и звали; по всем важным господам таскалась, вот и он наследовал от нее это милое свойство.
— Постой-ка, поди сюда, чертова перечница… Небось побежишь
к жидишкам? А? Векселя писать? Эх
ты, дура, дура, дурья
ты голова…
Ну, уж нб
тебе, дьявол
тебе в печень. Одна, две… раз, две, три, четыре… Триста. Больше не могу. Отдашь, когда сможешь. Фу,
черт, что за гадость вы делаете, капитан! — заорал полковник, возвышая голос по восходящей гамме. — Не смейте никогда этого делать! Это низость!.. Однако марш, марш, марш!
К черту-с,
к черту-с. Мое почтение-с!..
Большов. Эдак-то лучше!
Черта ли там по грошам-то наживать! Махнул сразу, да и шабаш. Только напусти Бог смелости. Спасибо
тебе, Лазарь! Удружил! (Встает.)
Ну, хлопочи! (Подходит
к нему и треплет по плечу.) Сделаешь дело аккуратно, так мы с
тобой барышами-то поделимся. Награжу на всю жизнь. (Идет
к двери.)
— Так вот что они затевают! — сказал он. — А я уж давно прислушиваюсь, что они там голосят. Вишь, как расходились, вражьи дети! Теперь их сам
черт не уймет!
Ну, князь, нечего делать, вышло по-твоему; не держу
тебя доле: вольному воля, ходячему путь! Выйди
к ним, скажи, что ведешь их на Слободу!
— Я ему все, как
ты учила, сказал: «Есть, мол, нечего… Матушка больна… Помирает…» Говорю: «Как папа место найдет, так отблагодарит вас, Савелий Петрович, ей-богу, отблагодарит».
Ну, а в это время звонок как зазвонит, как зазвонит, а он нам и говорит: «Убирайтесь скорее отсюда
к черту! Чтобы духу вашего здесь не было!..» А Володьку даже по затылку ударил.
Один заседатель, лет десять тому назад служивший в военной службе, собирался сломить кий об спину хозяина и до того оскорблялся, что логически присовокуплял
к ряду энергических выражений: «Я сам дворянин;
ну,
черт его возьми, отдал бы генералу какому-нибудь, — что тут делать станешь, — а то молокососу, видите, из Парижа приехал; да позвольте спросить, чем я хуже его, я сам дворянин, старший в роде, медаль тысяча восемьсот двенадцатого…» — «Да полно
ты, полно, горячая голова!» — говорил ему корнет Дрягалов, имевший свои виды насчет Бельтова.
И еще: зачем
ты врешь поминутно? Какой
ты,
ну какой
ты,
к черту, кирасир? И кому это нужно?
Несчастливцев.
Ты не подумай, братец, что я гнушаюсь своим званием. А неловко, братец; дом такой: тишина, смирение. А ведь мы с
тобой почти
черти, немного лучше. Сам знаешь: скоморох попу не товарищ. Только
ты насчет ссоры или драки,
ну, и насчет чужого поостерегись, Аркаша! Хоть
тебе и трудно будет, а постарайся, братец, вести себя как следует порядочному лакею. Вот, во-первых, сними, братец, картуз да отойди
к стороне, кто-то идет.
—
Ну те
к чёрту! Зачитался
ты, сам ничего не понимаешь…
— Спасибо, брат! Из ямы тащишь… Только… вот что: мастерскую я не хочу, —
ну их
к чёрту, мастерские! Знаю я их…
Ты денег — дай, а я Верку возьму и уеду отсюда. Так и
тебе легче — меньше денег возьму, — и мне удобнее. Уеду куда-нибудь и поступлю сам в мастерскую…
—
Ты! Капитан! Вот что — слово еще против меня скажешь — убирайся
к черту! Вон! На берег! Я и с лоцманом дойду. Понял? Надо мной
тебе не командовать!..
Ну?
— Ничего не будет.
Ты смирный, говоришь мало, и я тоже не люблю говорить. Спросишь о чём-нибудь — один скажет одно, другой другое, третий ещё что-нибудь, и
ну вас
к чёрту, думаю! Слов у вас много, а верных нет…
— Да
чёрт с вами, — я и без вас знаю, что следят,
ну? Что, — дела плохо идут? Думал меня подкупить да из-за моей спины предавать людей? Эх
ты, подлец!.. Или хотел совести своей милостыню подать? Иди
ты к чёрту, иди, а то в рожу дам!
— Ответивши таким манером смотрителю, покойный улыбнулся этак и говорит солдатикам:"А что, ребята,
к пяти часам будем в Рахине?"
Ну, разумеется: ради стараться! Сейчас — барабаны! Песенники вперед! на приступ! гора
к черту! — и
к пяти часам у нас уж кипел горячий бой под Рахиным!
К шести часам гидра была при последнем издыхании, а в девять полковник уж был в Яжелбицах и говорил мне:
ну, теперь я надеюсь, что и
ты не скажешь, что я ухи не заслужил? И скушал разом целых три тарелки!
Телятев.
Ну,
черт с
тобой!
Ты мне надоел. Давай стреляться! (Проходит
к пистолетам и прислушивается у двери.) Вот что: перед смертью попробуем спрятаться за печку!
—
Ну, брат! — сказал Ижорской, когда Рославлев сел на лошадь, — смотри держись крепче: конь черкесской, настоящий Шалох. Прошлого года мне его привели прямо с Кавказа: зверь, а не лошадь! Да
ты старый кавалерист, так со всяким
чертом сладишь. Ей, Шурлов! кинь гончих вон в тот остров; а вы, дурачье, ступайте на все лазы;
ты, Заливной, стань у той перемычки, что
к песочному оврагу. Да чур не зевать! Поставьте прямо на нас милого дружка, чтобы было чем потешить приезжего гостя.
— Стыдно вам! Стыдно вам! Чему удивились, того-этого? Боже
ты мой, какое непонимание! Как вдовица с лептой, того-этого, хоть какое-нибудь оправдание, а он в нос тычет: слава, того-этого! Преподлейший вздор, стыдно!
Ну леший и леший, в этом хоть смысл есть… да
ну вас
к черту, Андрей Иваныч, говорил: оставьте балалайку. Нет, не может, того-этого, интеллигент!
— Не без того, теля! Ну-ка, гребни добре! Дуй во всю силу!.. Хорошо
ты, брат, заработал! Полдела сделали. Теперь только у
чертей между глаз проплыть, а там — получай денежки и ступай
к своей Машке. Машка-то есть у
тебя? Эй, дитятко?
—
Ну тя
к черту! — махнул рукой Челкаш. — Влюбился
ты в меня, что ли? Мнется, как девка!.. Али расставанье со мной тошно? Эй, сосун! Говори, что
ты? А то уйду я!..
—
Ну, душка, извини, — говорил Масуров, подходя
к жене, — счастие сначала ужас как везло, а под конец как будто бы какой
черт ему нашептывал: каждую карту брал, седая крыса.
Ты не поверишь: в четверть часа очистил всего, как липку; предлагал было на вексель: «Я вижу, говорит, вы человек благородный».
— Эх,
ты!.. — протянул Грузов презрительно, и вдруг, с мгновенно озверевшим лицом, ударив изо всех сил Буланина по затылку, он крикнул: Убирайся
ты к черту, жулябия!
Ну… живо!.. Чтобы я
тебя здесь больше не видел, турецкая морда!..
— Ух, даже сердце захолонуло,
ну вас
к черту! Так ждал — сейчас схлестнется он с
тобой…
— Оставь его… Это, брат, какая-то родня всем нам, пожалуй.
Ты без достаточного основания хочешь ему зубы выбить; он, как и
ты, без основания хочет жить с нами.
Ну, и
черт с ним… Мы все живем без достаточного
к тому основания…
— Утонешь еще,
чёрт, отвечать за
тебя придется!.. — хрипит Герасим. — Вылазь,
ну тя
к лешему! Я сам вытащу!
Елизавета.
Ну вот, началась философия! Это
ты у отца научилась словами играть. Но ведь он играет… для того, чтобы всех обыгрывать. А
тебе бы, Антоня, послать все глаголы
к чёрту да и жить просто, без затей! Ах, Тонька, кого я понимаю, так это Екатерину Вторую, царицу, вот умела выбирать собачек ко двору! (Прислушалась.) А отец…
ты его не ценишь, не понимаешь…
Достигаев. Жаль — помер Егор, пощипала бы дочка печёнку-то ему? Хотя…
чёрт его знает, как бы он взглянул на этот фокус! Вон — оказалось, что у него даже и не печёнка была, а… другое какое-то. Н-да, Шурочка!..
К большевикам приспособилась. Сестра из дома выгнала.
Ну, — хорошо,
ты — на время — приютила её, а дальше что? Куда она?
Куницын. Нет, братец, нет, как хочешь,
ты тут во всем виноват!.. Каким же образом женщину, привыкшую
к довольству, держать в этакой конуре и кормить протухлой колбасой и картофелем! Это какая хочешь уйдет — не выдержит. Я
тебе всегда говорил, что деньги нынче все значат!
Ну, если их нет, а они надобны, так украдь их,
черт возьми! Поверь, что на деле моя философия всегда твоей верней будет!
Григорий Иванович. Слышал. Да
ну его и вправду
к черту! Мальчишка! Сопляк! Выпил две рюмки и насосался. Ведь если бы не
ты, Онуша, я б его застрелил, как собаку, и вот все.
Михайла (слезает с печи). Вишь
ты, солнышко-то уж высоко. (Встает, обувается.) Видно, за водой с старухой ушли. Болит, голова болит. Да не стану.
Ну ее
к чертям. (Молится богу, умывается.) Пойти запрягать.
2-й старик. Эка невидаль!
Ну те
к черту! Не хочу с
тобой говорить, уйду.
— Сам
к нему поехал… Что понапрасну на
черта клепать! — засмеялся Патап Максимыч. — Своя охота была… Да не про то я
тебе говорю, а то сказываю, что иночество самое пустое дело. Работать лень, трудом хлеба добывать не охота,
ну и лезут в скиты дармоедничать… Вот оно и все твое хваленое иночество!.. Да!..
—
Ну да,
ну да, забраковали, если уж
тебе так хочется знать. Неужели сама не видишь? Все
к черту пошло!.. Всю эту дрянь, — и он злобно ткнул ногой портфель с чертежами, — всю эту дрянь хоть в печку выбрасывай теперь! Вот
тебе и академия! Через месяц опять в полк, да еще с позором, с треском. И это из-за какого-то поганого пятна… О,
черт!
—
Ну его
к черту! — нервно дрогнул голос старика. — Брось, Нюта!.. брось!.. Не стоит!.. Не думай
ты о нем больше!.. Право!.. Весь-то он, как есть, одной твоей слезинки не стоит!..
Ну его!.. Ей-Богу, говорю, — брось
ты все это!