Неточные совпадения
Левин в душе осуждал это и не понимал еще, что она готовилась к тому периоду деятельности, который должен был наступить для нее, когда она будет в одно и то же время женой мужа, хозяйкой
дома, будет
носить, кормить и воспитывать детей.
— Нет еще; я говорил раза два с княжной, не более, но знаешь, как-то напрашиваться в
дом неловко, хотя здесь это и водится… Другое дело, если бы я
носил эполеты…
С интересом легкого удивления осматривалась она вокруг, как бы уже чужая этому
дому, так влитому в сознание с детства, что, казалось, всегда
носила его в себе, а теперь выглядевшему подобно родным местам, посещенным спустя ряд лет из круга жизни иной.
Сунув извозчику деньги, он почти побежал вслед женщине, чувствуя, что портфель под мышкой досадно мешает ему, он вырвал его из-под мышки и понес, как
носят чемоданы. Никонова вошла во двор одноэтажного
дома, он слышал топот ее ног по дереву, вбежал во двор, увидел три ступени крыльца.
Дома, по комнатам тяжело
носила изработанное тело свое Анфимьевна.
За окном тяжко двигался крестный ход: обыватели города, во главе с духовенством всех церквей, шли за город, в поле — провожать икону Богородицы в далекий монастырь, где она пребывала и откуда ее приносили ежегодно в субботу на пасхальной неделе «гостить», по очереди, во всех церквах города, а из церквей, торопливо и не очень «благолепно»,
носили по всем
домам каждого прихода, собирая с «жильцов» десятки тысяч священной дани в пользу монастыря.
Захар не старался изменить не только данного ему Богом образа, но и своего костюма, в котором ходил в деревне. Платье ему шилось по вывезенному им из деревни образцу. Серый сюртук и жилет нравились ему и потому, что в этой полуформенной одежде он видел слабое воспоминание ливреи, которую он
носил некогда, провожая покойных господ в церковь или в гости; а ливрея в воспоминаниях его была единственною представительницею достоинства
дома Обломовых.
Они поселились в тихом уголке, на морском берегу. Скромен и невелик был их
дом. Внутреннее устройство его имело так же свой стиль, как наружная архитектура, как все убранство
носило печать мысли и личного вкуса хозяев. Много сами они привезли с собой всякого добра, много присылали им из России и из-за границы тюков, чемоданов, возов.
Он ходил по
дому, по саду, по деревне и полям, точно сказочный богатырь, когда был в припадке счастья, и столько силы
носил в своей голове, сердце, во всей нервной системе, что все цвело и радовалось в нем.
Ей
носили кофе в ее комнату; он иногда не обедал
дома, и все шло как нельзя лучше.
Надежда Васильевна и Анна Васильевна Пахотины, хотя были скупы и не ставили собственно личность своего братца в грош, но дорожили именем, которое он
носил, репутацией и важностью
дома, преданиями, и потому, сверх определенных ему пяти тысяч карманных денег, в разное время выдавали ему субсидии около такой же суммы, и потом еще, с выговорами, с наставлениями, чуть не с плачем, всегда к концу года платили почти столько же по счетам портных, мебельщиков и других купцов.
Экономка весь день гремит ключами; буфет не затворяется. По двору поминутно
носят полные блюда из кухни в
дом, а обратно человек тихим шагом несет пустое блюдо, пальцем или языком очищая остатки. То барыне бульон, то тетеньке постное, то барчонку кашки, барину чего-нибудь посолиднее.
Там то же почти, что и в Чуди: длинные, загороженные каменными, массивными заборами улицы с густыми, прекрасными деревьями: так что идешь по аллеям. У ворот
домов стоят жители. Они, кажется, немного перестали бояться нас, видя, что мы ничего худого им не делаем. В городе, при таком большом народонаселении, было живое движение. Много народа толпилось, ходило взад и вперед;
носили тяжести, и довольно большие, особенно женщины. У некоторых были дети за спиной или за пазухой.
От Сидатуна долина Имана
носит резко выраженный денудационный характер. Из мелких притоков ее в этом месте замечательны: с правой стороны Дандагоу [Дунь-да-гоу — большая восточная долина.] (с перевалом на Арму), потом — Хуангзегоу [Хуа-цзянь-гоу — долина, в которой много цветов.] и Юпигоу [Ю-пи-гоу — долина рыбьей кожи.], далее — Могеудзгоу [Мо-чу-цзы-гоу — долина, где растет много грибов.] и Туфангоу [Ту-фан-гоу — долина с
домами из земли.].
Сверх дня рождения, именин и других праздников, самый торжественный сбор родственников и близких в
доме княжны был накануне Нового года. Княжна в этот день поднимала Иверскую божию матерь. С пением
носили монахи и священники образ по всем комнатам. Княжна первая, крестясь, проходила под него, за ней все гости, слуги, служанки, старики, дети. После этого все поздравляли ее с наступающим Новым годом и дарили ей всякие безделицы, как дарят детям. Она ими играла несколько дней, потом сама раздаривала.
Лет до десяти я не замечал ничего странного, особенного в моем положении; мне казалось естественно и просто, что я живу в
доме моего отца, что у него на половине я держу себя чинно, что у моей матери другая половина, где я кричу и шалю сколько душе угодно. Сенатор баловал меня и дарил игрушки, Кало
носил на руках, Вера Артамоновна одевала меня, клала спать и мыла в корыте, m-me Прово водила гулять и говорила со мной по-немецки; все шло своим порядком, а между тем я начал призадумываться.
— Оно бы и я так думал, чтобы в шинок; но ведь проклятая жидовка не поверит, подумает еще, что где-нибудь украли; к тому же я только что из шинка. — Мы
отнесем его в мою хату. Нам никто не помешает: жинки нет
дома.
В старину Дмитровка
носила еще название Клубной улицы — на ней помещались три клуба: Английский клуб в
доме Муравьева, там же Дворянский, потом переехавший в
дом Благородного собрания; затем в
дом Муравьева переехал Приказчичий клуб, а в
дом Мятлева — Купеческий. Барские палаты были заняты купечеством, и барский тон сменился купеческим, как и изысканный французский стол перешел на старинные русские кушанья.
Полиция не смела пикнуть перед генералом, и вскоре
дом битком набился сбежавшимися отовсюду ворами и бродягами, которые в Москве орудовали вовсю и
носили плоды ночных трудов своих скупщикам краденого, тоже ютившимся в этом
доме. По ночам пройти по Лубянской площади было рискованно.
К нему товар
носили на
дом.
Вообще в новом
доме всем жилось хорошо, хотя и было тесновато. Две комнаты занимали молодые, в одной жили Емельян и Симон, в четвертой — Михей Зотыч, а пятая
носила громкое название конторы, и пока в ней поселился Вахрушка. Стряпка Матрена поступила к молодым, что послужило предметом серьезной ссоры между сестрами.
Лежит он в пади, которая и теперь
носит японское название Хахка-Томари, и с моря видна только одна его главная улица, и кажется издали, что мостовая и два ряда
домов круто спускаются вниз по берегу; но это только в перспективе, на самом же деле подъем не так крут.
Нет красного угла, или он очень беден и тускл, без лампады и без украшений, — нет обычаев; обстановка
носит случайный характер, и похоже, как будто семья живет не у себя
дома, а на квартире, или будто она только что приехала и еще не успела освоиться; нет кошки, по зимним вечерам не бывает слышно сверчка… а главное, нет родины.
Его опять повернули в скотники, а на Агафью наложили опалу; из
дома ее не выгнали, но разжаловали из экономок в швеи и велели ей вместо чепца
носить на голове платок.
В мир из
Дома доходило очень мало известий, и те, которые доходили до мирских ушей, были по большей части или слишком преувеличены, или совсем чудовищно извращены и
носили самый грязный, циничный характер.
Вся картина, которая рождается при этом в воображении автора,
носит на себе чисто уж исторический характер: от деревянного, во вкусе итальянских вилл,
дома остались теперь одни только развалины; вместо сада, в котором некогда были и подстриженные деревья, и гладко убитые дорожки, вам представляются группы бестолково растущих деревьев; в левой стороне сада, самой поэтической, где прежде устроен был «Парнас», в последнее время один аферист построил винный завод; но и аферист уж этот лопнул, и завод его стоял без окон и без дверей — словом, все, что было делом рук человеческих, в настоящее время или полуразрушилось, или совершенно было уничтожено, и один только созданный богом вид на подгородное озеро, на самый городок, на идущие по другую сторону озера луга, — на которых, говорят, охотился Шемяка, — оставался по-прежнему прелестен.
Из-под раструба панталон выставлялись шелковые пестрые чулки, потому что набоб
дома всегда
носил мягкие башмаки.
Дочка у него в
дома рукодельничать хаживала. Однако в маленьком городишке это ремесло самое дрянное, потому что у нас и платьев-то
носить некому. Выработаешь ли, нет ли, три целковых в месяц — тут и пей и ешь. Из себя она была разве молода только, а то и звания красоты нет. Я с ней почесть что и не встречался никогда, потому что ни ей, ни мне не до разговоров было.
— Хорошо. А какую рубашку
носил твой папка в то время, когда к отческому
дому гусей пригонял?
Даже городничий с исправником — и те шутили, спрашивали, сладка ли Феклинья, часто ли она
дома сидит, много ли с поденщины денег
носит.
— Когда я в первый раз без посторонней помощи прошел по комнате нашего
дома, то моя добрая мать, обращаясь к моему почтенному отцу, сказала следующее: „Не правда ли, мой добрый Карл, что наш Фриц с нынешнего дня достоин
носить штаны?“ И с тех пор я расстаюсь с этой одеждой только на ночь.
Аносов немедленно распоряжался, чтобы бедняге
носили обед из комендантского
дома, от которого до гауптвахты было не более двухсот шагов.
Это был, по-видимому, весьма хилый старик, с лицом совершенно дряблым; на голове у него совсем почти не оказывалось волос, а потому
дома, в одиночестве, Мартын Степаныч обыкновенно
носил колпак, а при посторонних и в гостях надевал парик; бакенбарды его состояли из каких-то седоватых клочков; уши Мартын Степаныч имел большие, торчащие, и особенно правое ухо, что было весьма натурально, ибо Мартын Степаныч всякий раз, когда начинал что-либо соображать или высказывал какую-нибудь тонкую мысль, проводил у себя пальцем за ухом.
Я долго, чуть не со слезами, смотрел на эти непоправимые чудеса, пытаясь понять, как они совершились. И, не поняв, решил исправить дело помощью фантазии: нарисовал по фасаду
дома на всех карнизах и на гребне крыши ворон, голубей, воробьев, а на земле перед окном — кривоногих людей, под зонтиками, не совсем прикрывшими их уродства. Затем исчертил все это наискось полосками и
отнес работу учителю.
— Кабы сразу тыщами ворочать — ну, еще туда-сюда… А из-за грошей с народом возиться — это из пустого в порожнее. Нет, я вот погляжу-погляжу да в монастырь уйду, в Оранки. Я — красивый, могутно́й, авось какой-нибудь купчихе понравлюсь, вдове! Бывает этак-то, — один сергацкой парень в два года счастья достиг да еще на девице женился, здешней, городской;
носили икону по
домам, а она его и высмотрела…
В жизни же внушается, что надо соблюдать следующие правила: не есть мяса и молока в известные дни, еще в другие известные дни служить молебны и панихиды по умершим, в праздники принимать священника и давать ему деньги и несколько раз в году брать из церкви доски с изображениями и
носить их на полотенцах по полям и
домам.
В этот вечер Варвара нашла случай украсть у Передонова первое поддельное письмо. Это было ей необходимо, по требованию Грушиной, чтобы впоследствии, при сравнении двух подделок, не оказалось разницы. Передонов
носил это письмо с собою, но сегодня как-то случайно оставил его
дома: переодеваясь из виц-мундира в сюртук, вынул его из кармана, сунул под учебник на комоде, да там и забыл. Варвара сожгла его на свечке у Грушиной.
— А я на что похож? Не-ет, началась расслойка людям, и теперь у каждого должен быть свой разбег. Вот я, в городе Вологде, в сумасшедшем
доме служил, так доктор — умнейший господин! — сказывал мне: всё больше год от году сходит людей с ума. Это значит — начали думать! Это с непривычки сходят с ума, — не привыкши кульё на пристанях
носить, обязательно надорвёшься и грыжу получишь, как вот я, — так и тут — надрывается душа с непривычки думать!
Все было кончено. Волны уже
отнесли шлюпку от корабля так, что я видел, как бы через мостовую, ряд круглых освещенных окон низкого
дома.
Сначала в Москве ее
носили на руках, считали за особенную рекомендацию на светское значение ездить к графине; но мало-помалу желчный язык ее и нестерпимая надменность отучили от ее
дома почти всех.
Я нацинаю говолить и, наконец, забываю, сто это она, а не он, и говолю, сто Фуфаевский послал своему блату в Польсу, письмо, стоб он выслал ему сюда для губельнатолсы симпатицескую польскую блошку, стобы под платьем
носить; а она как вскочит… «Глегуал! — кличит, лясполядись сейцас его уволить! он меня обидел», — и с тех пол меня в
дом не плинимают.
Зотушка, когда вышел из братцевой горницы, побрел к себе в флигелек, собрал маленькую котомочку, положил в нее медный складень — матушкино благословение — и с этой
ношей, помолившись в последний раз в батюшкином
дому, вышел на улицу. Дело было под вечер. Навстречу Зотушке попалось несколько знакомых мастеровых, потом о. Крискент, отправлявшийся на своей пегой лошадке давать молитву младенцу.
После ужина Панауров не остался
дома, а пошел к себе на другую квартиру. Лаптев вышел проводить его. Во всем городе только один Панауров
носил цилиндр, и около серых заборов, жалких трехоконных домиков и кустов крапивы его изящная, щегольская фигура, его цилиндр и оранжевые перчатки производили всякий раз и странное, и грустное впечатление.
— Мне было тринадцать лет, когда он нанял меня, вместе с другими,
носить камень на постройку его
дома.
— Трудно? Тебе? Врёшь ты! — вскричал Илья, вскочив с кровати и подходя к товарищу, сидевшему под окном. — Мне — трудно, да! Ты — что? Отец состарится — хозяин будешь… А я? Иду по улице, в магазинах вижу брюки, жилетки… часы и всё такое… Мне таких брюк не
носить… таких часов не иметь, — понял? А мне — хочется… Я хочу, чтобы меня уважали… Чем я хуже других? Я — лучше! А жулики предо мной кичатся, их в гласные выбирают! Они
дома имеют, трактиры… Почему жулику счастье, а мне нет его? Я тоже хочу…
— Позапрошлый раз в трактире дядя твой чай пил с каким-то старичком, — начётчиком, должно быть. Старичок говорил, будто в библии сказано: «покойны
дома у грабителей и безопасны у раздражающих бога, которые как бы бога
носят на руках своих…»
Улица, очень чистая и широкая, с садами, разделявшими между собой небольшие
дома, была пуста. Только вдали виднелась знакомая фигура, в которой я сразу узнал Песоцкого. Прекрасный актер на роли холодных любовников, фатов, он и в жизни изящно одевался,
носил небольшие усики, которые так шли к его матово-бледному, продолговатому лицу, которое или совсем не знало загара, или знало такие средства, с которыми загар не в силах был бороться, то есть перед которыми солнце пасовало.
Фекла. А не хотелось бы и говорить про него. Он-то, пожалуй, надворный советник и петлицу
носит, да уж на подъем куды тяжел, не выманишь из
дому.
Скрыть это и
носить в этом отношении маску князь видел, что на этот, по крайней мере, день в нем недостанет сил, — а потому он счел за лучшее остаться
дома, просидел на прежнем своем месте весь вечер и большую часть ночи, а когда на другой день случайно увидел в зеркале свое пожелтевшее и измученное лицо, то почти не узнал себя.
Довольство в
доме Жиглинских с тех пор, как Елена сделалась начальницей заведения, заметно возросло; но это-то именно и кидало Елизавету Петровну в злобу неописанную: повышение дочери она прямо
относила не к достоинствам ее, а к влиянию и просьбам князя.